– Слушай… – Я откашлялся, крикнул громче: – Слушай, если начнётся дождь…
– Если начнётся дождь… – повторила девица радостно, она подошла к самому краю и заорала в бездну: – Дождь! Конечно же начнётся дождь!
Она стояла спиной, у меня появилось жгучее желание столкнуть её. Я застонал и впился зубами в нижнюю губу. Зигзаги молний били в море, вспышки озаряли застывшую на миг воду, вспученную и похожую на пашню. Грохот волн под нами сливался с рокотом грома наверху.
Девица повернулась.
– Вспомнил? – Неожиданно спокойным голосом спросила она.
– Я тебя никогда не рисовал.
– Но мы с тобой встречались.
– Где? Когда?
Она засмеялась.
– А так? – Она приоткрыла бледные губы, высунула кончик языка и закатила глаза.
Я вспомнил. Должно быть, именно так сходят с ума. Или умирают от инсульта. Я открыл рот, точнее, он открылся сам. Выдавить из себя два слога её имени казалось непосильной задачей. Я замычал, застряв на первом звуке:
– М-м-м…
Смеясь, она продолжила:
– Милка.
Над крышей маяка полоснула молния. Милка ухмыльнулась и подмигнула мне. Гром шарахнул совсем рядом, и в тот же миг, как по команде, на нас обрушился ливень. Милка подняла голову и подставила лицо под струи дождя. Её платье намокло и, прилипнув к телу, стало прозрачным, как папиросная бумага.
– Милка? – Кое-как я оправился от шока и теперь мог говорить относительно внятно и отчасти даже с ироничными интонациями. – Боюсь вас напугать, но вы мертвы, дорогая Милка. Мертвы. Вы умерли тридцать лет назад, и я сам лично вытаскивал ваш труп из квартиры и усаживал на лавку у подъезда. За вами приехала труповозка и увезла, скорее всего, в морг. В морг!
Милка захохотала, будто я удачно пошутил: для покойницы с тридцатилетним стажем у неё было весьма жизнерадостное состояние духа.
– В морг? – смеясь, переспросила она. – Вот незадача!
Она выпустила изо рта воду тонкой струйкой и захохотала снова.
– Послушай, – почти грубо сказал я, – понятия не имею, кто ты такая, и мне абсолютно наплевать, зачем ты тут валяешь дурака!
– Погоди-погоди! – Смеясь, она схватила меня за руку. – Ну куда же ты?
– Домой!
Я вырвался и осторожно сделал шаг назад. Дождь лил плотной отвесной стеной, подошвы скользили по камням. Спуск был равносилен самоубийству.
– Не будь идиотом! – крикнула она мне в спину. – Я от Ванды.
Нога поскользнулась, я едва удержал равновесие. Обернулся и крикнул:
– Привет ей передай!
Моя тайная мечта – мечта сокровенная, как пишут в романах, – разыгрывалась здесь и сейчас в виде то ли гнусной шутки, то ли дурацкого фарса. Спецэффекты – шторм, ночь, гроза, – безусловно, впечатляли, но вот сценариста за такие монологи стоило похоронить заживо.
– Постой! – Девица в два прыжка оказалась рядом со мной.
– Иди к чёрту!
– Смотри! – зло выкрикнула. – Смотри! Смотри!
Одним рывком она разодрала своё платье сверху донизу.
– Смотри!
Она выставила свою голую грудь. Груди были крупные и безупречной формы.
– Чокнутая! – Я отпрянул. – Чего тебе от меня нужно?
– Ты что, слепой? – Она ухватила мою ладонь и прижала к своему лобку.
Лобок был гладкий, как резина, пальцы скользнули ниже. Там ничего не было – с таким же успехом я мог щупать колено.
– Ну?! – заорала она мне в лицо. – Понял?
Ничего я не понял. Быстро отдёрнул руку и зачем-то спрятал её за спину. Молнии теперь хлестали беспрерывно, сизые всполохи выхватывали из тьмы куски моря и туч, мокрые скалы, щербатый бок маяка. Я снова посмотрел на грудь – там не было сосков. Бюст манекена, куклы Барби… моё загнанное сознание пыталось придумать хоть какое-то объяснение – от латексного комбинезона телесного цвета до чернобыльской мутации.
– Что тебе от меня нужно? – гаркнул я, стараясь перекричать грохот бури. – Что? Что?
– Мне – ничего. Я – почтальон.
– А! Вот оно как! – Из меня вырвался то ли смех, то ли лай. – Мы разыгрываем библейский сюжет! С ангелами и праведниками…
– Ну, если ты праведник, тогда я точно ангел! – Она звонко шлёпнула себя по ляжке и добавила невинно: – Хотя Люцифер тоже начинал как ангел. Смотри!
Она что-то выкрикнула и вскинула вверх руку, будто пыталась воткнуть палец в небо. Зигзаг молнии разодрал тучи и с шипением вонзился в макушку маяка. Я инстинктивно пригнулся, локтем загородил голову. Выругался матом – было ощущение, что я каким-то макаром угодил в дурацкий фильм для подростков про колдунов и зомби.
– Очень эффектно! – Я выпрямился и хлопнул пару раз в ладоши. – Ты хочешь, чтобы я поверил…
– Идиот! – перебила она. – Какой же идиот всё-таки! У него шанс – один на миллиард, – а он стоит тут, как Юрий Гагарин, и талдычит, что Бога нет, потому что он его не видел! Чем ты рискуешь? Чем? Жизнью?
Она пренебрежительно фыркнула, точно речь шла о какой-то ерунде.
– Остров твой поганый, шлюхи-туристки, картины дрянные с закатами и голыми бабами! Экватор, мать твою! Карибский архипелаг! Ты это называешь жизнью? Тридцать лет! Подумать только – тридцать лет! И каждый день ты вспоминаешь о ней! Каждый день! Даже когда туристок своих трахаешь! Они у тебя сосут, а ты её представляешь – Ванду: «Ванда, ну где же ты? Милая Ванда! Ванда!»
– Заткнись!
– Чем ты рискуешь? Этой жизнью? Это же пародия! Ты это боишься потерять? Да ты, считай, уже мёртв! Тридцать лет как мёртв! Ты ведь не живёшь! Ты – мертвец!
– Заткнись, сука!
– Мертвец! Труп! Дохляк!
– Заткнись!
– Сам заткнись! – Она влепила мне пощёчину. – Она ждёт тебя! Заткнись и делай, что говорят!
Удар у мерзавки вышел на пять с плюсом. Звон от оплеухи в голове слился с грохотом шторма. Волны били в утёс, перекатывали через риф, чёрные камни хищно обнажались, следующая волна накрывала их, и каменная гряда исчезала. Море раскачивалось, как вселенские качели. В такт с морем раскачивались тучи, наш утёс тоже куда-то плыл, маяк болтался из стороны в сторону. Меня мутило, я сдавил пальцами виски, пытаясь остановить качку. Я видел, как девица нагнулась и вытащила из своей котомки какой-то продолговатый предмет, похожий на бутылку.
– Держи! – Она протянула её мне.
То, что я принял за бутылку, оказалось стеклянным сосудом с заспиртованным членом. Сквозь толстое стекло бледный кусок плоти казался то ли бесовской рыбиной, то ли инопланетным эмбрионом.
– Готов? – строго спросила девица.
Я поднял голову и посмотрел на неё.
– Вот и молодец. – Она улыбнулась и кивнула в сторону моря: – До рифов добросишь?
Эпилог
Небо разодралось с зычным треском. Белый шар над головой лопнул, из него, шипя и плюясь синими искрами, вылетела молния толщиной в руку. Всё произошло мгновенно, я не успел даже закрыть глаза.
Первым вернулось обоняние. Потом зрение. Я стоял с сигаретой на балконе. Назвать это балконом можно лишь условно – скорее небольшая площадка с пожарной лестницей, ведущей на крышу. Все окна нашей квартиры выходят на площадь, все, кроме окна маленькой комнатёнки за кухней, в которой раньше обитала Верочка, а теперь расположилась моя мастерская.
Двор внизу был поделён диагональю пополам – лимонный свет и лиловая тень. Солнце уже перекатило на нашу сторону, но ещё не успело скрыться за центральной башней. Она высилась злым готическим замком: иглы шпилей, звёзды и шишечки – чёрный силуэт был приклеен к новенькому синему небу. Горько пахло тополиными почками; на собачьей площадке местные пьяницы пускали солнечных зайчиков донышками пивных бутылок; сквер, бурый и в крапинках зимнего мусора, подёрнулся зеленоватым дымом предвкушения травы. Солнце жарило с летним азартом, мои пальцы были в краске – умбра и сепия, – я стряхнул пепел и увидел её – Ванду.
Вермонт 2021
Сахарный бес(Парадиз-блюз)
Офелия! О радость! Помяни
Мои грехи в своих молитвах, нимфа.
Следуя дельному совету классика, я никогда не вступаю в беседы с незнакомцами. Даже по телефону. Я не поддерживаю разговор из вежливости, впрочем, и не хамлю тоже – просто нажимаю отбой. Почему я не поступил так тем вечером, не знаю.
Телефон прозвонил около девяти. Если быть точным, в одиннадцать минут десятого. Он продолжал звонить, пока я шёл из кухни в гостиную – у меня длинный коридор с одним поворотом, дом старый, сталинский, впрочем, об этом в другой раз. Телефон лежал на столе. Я быстро вытер ладони о майку, наклонился, на экране светилось имя – Ангелина. Ни фамилии, ни номера – ничего, одно только имя. В этот момент единица превратилась в двойку и время обрело зеркальную симметрию 21:12.
– Ангелина? – спросил я с нейтральной интонацией, тщетно пытаясь вставить имя хоть в какую-нибудь ячейку памяти.
– Узнал? – чуть удивлённо спросил женский голос на том конце.
– Нет, – честно признался я. – Не узнал.
Она то ли вздохнула, то ли усмехнулась:
– Ну вот… – Это с ноткой ласкового разочарования.
Именно тут нужно было нажать «отбой».
Вместо этого я продолжал рыться в памяти, погружаясь всё глубже и глубже в поисках Ангелины. Работы, клиенты, командировки, подруги, жёны друзей, институт – что ещё? Всё мимо. Ангелина? Любопытство, безусловно, должно быть причислено к смертным грехам, наравне с воровством и прелюбодеянием.
– Может, – предположил я, – вы ошиблись номером?
Она произнесла моё имя тихо, будто выдохнула на стекло. Так в немецком произносят слово «тёплый» – как будто дышишь на зеркало. Так нас учили в спецшколе номер восемь, школе с углублённым изучением, а также преподаванием ряда предметов на немецком языке.
Может, мы с ней вместе учились?
Она снова хмыкнула, теперь с ласковой отрицательной интонацией. Нет, в школе никаких Ангелин не было – исключительно Наташи и Тани. Да ещё пара Оль.
– Слушай, – произнес