Дрянь! Какая же пошлость! Я открыл окно до упора, шофёр было возразил что-то, но мне было плевать. Высунув голову, я жмурился в темноту и глотал тугой ветер. Горизонт стал розовым, чёрные силуэты кипарисов бежали по склону хребта сирыми иноками в монашеских капюшонах. До восхода оставалось не больше минуты или двух.
– Дрянь! – гаркнул я в темноту.
Как же не терпелось мне расхохотаться ей в лицо – хищно, плотоядно, – когда она откроет дверь! С каким беспощадным наслаждением я разнесу в клочья этот домотканый пафос, с каким ядовитым злорадством высеку (словами, друзья мои, словами) самодельную философию этой пошлой, заносчивой сучки, с каким упоением растопчу (фигурально, разумеется) её непомерный гонор.
От ярости меня трясло, телефон прыгал в руках, я стиснул зубы и заставил себя продолжить чтение:
Я могу заставить, но мне хочется чтобы ты сделал выбор добровольно. Сам, понимаешь? Я могу сделать тебе больно, но гоню эту мысль от себя. Помню, на даче я нашла духовое ружьё, оно было завёрнуто в солдатское одеяло и спрятано на чердаке. Там же я нашла коробку со свинцовыми пулями. Такими стреляют в тире. Рано-рано, пока все ещё спят, я выбиралась с ружьём в сад и, притаившись в беседке, ждала. Они, эти маленькие птицы, прилетали на рассвете, прилетали клевать красные ягоды. Я не знаю, что за ягоды то были, не знаю и породы птиц – щеглы или зяблики, такие серые и невзрачные, мелкие пташки, не крупней воробья. Я заряжала ружьё, палец ложился на курок, в этот момент я ощущала себя ангелом судьбы, вестником Божьей воли – власть над жизнью и смертью была в моих руках! Едва заметное движение указательного пальца – и пушистое существо, только что такое шустрое и живое, падало в траву. Одни затихали сразу, другие хлопали крыльями и кувыркались, но и те и другие в конце концов умирали. У некоторых из клюва шла розовая пенка, маленькие пузырики, как на газировке с сиропом. Такие милые-милые пташки, они мне так нравились. Упоительная власть над жизнью и смертью, восхитительная и такая чистая в своей честной прямолинейности: я отнимаю жизнь не у мерзкой гадины – змеи или сколопендры, – я убиваю пушистое, славное существо. Убиваю, любя. Любя – понимаешь? Власть эта подобна огню, она может согреть тебя, а может опалить. А может и сжечь дотла.
Маленькая откровенность, мой милый: именно тогда я испытала свой первый оргазм. Я лежала на полу беседки, я только что спустила курок, на садовой дорожке билась в агонии первая жертва этого утра. Ты не поверишь, но я даже не трогала себя – всё случилось само собой. Такое бывает у монашек, помнишь скульптуру Бернини «Экстаз святой Терезы»? На меня тоже снизошёл святой дух, таинственный и божественный. Даже сейчас по спине мурашки бегут… прости, милый, я отвлекусь… потом…
Солнце не взошло – вырвалось. Взорвалось. Мир превратился в раскалённую до слепой белизны пустоту. Я зажмурился, закрыл лицо ладонью. Перед глазами поплыли красные круги.
Шофёр что-то проворчал, но скорости не сбросил. Я сунул мобильник в карман. Мыслей не было, невнятный страх, что начал вползать в меня ещё в Москве, обрёл объём и форму, я теперь был залит им под завязку. Недавний азарт испарился, бравада куда-то делась, желание встречи лицом к лицу тоже сошло на нет. Остался только страх, липкий и парализующий.
– Сколько ещё? – спросил я.
– Минут пятнадцать. Считай, приехали.
Серпантин сменился прямым шоссе – слева берег, справа горы. Сонное море тёмного бутылочного цвета то проваливалось куда-то, то выпрыгивало из-за рыжих холмов. Кое-где из воды торчали живописные скалы. О такие в лютый шторм, как правило, разбиваются парусные корабли. Вроде одномачтовых нефов, на которых крестоносцы направлялись в Палестину. Таксист ткнул пальцем в сторону скал, повернул ко мне носатый профиль и что-то сказал. Я разобрал лишь имя Афродита, но переспрашивать не стал.
Страх стал обретать форму мыслей. Первая: а ведь у неё запросто может быть оружие. Вторая: крысиный яд из разряда нелепых фантазий стремительно переходит в разряд убедительной гипотезы. Третья… Впрочем, третьей мысли не было.
Промелькнул синий указатель с белой кириллицей, мимо понеслись унылые пригороды – выжженные пустыри, гаражи и склады, мелкие стройки, похожие на поля сражений местного значения. Коренастые пальмы казались ржавыми от рыжей пыли, из сухой глины торчали какие-то лопухи с колючками, на холме, как мишень в тире, возник и исчез силуэт осла или крупной собаки. В окно пахнуло кислятиной, и почти сразу вынырнуло здание винзавода (Дымов тогда рекомендовал экскурсию с дегустацией).
Я поднял стекло и закрыл глаза.
Плана не было. Опыта общения с душевнобольными тоже. История про птиц здорово нервировала, особенно её эротический аспект. Единственно разумное решение выглядело вполне логично, но то ли упрямство, а может, гордость, но, скорее всего, глупость принуждали меня сидеть, молчать и неумолимо приближаться к финальной точке маршрута. Парадиз, двадцать один. Ещё не поздно, сказал кто-то в моей голове, впрочем, без особой надежды в голосе.
Въехали в город. Небогатый, но с курортными амбициями: гавань в белых парусах, пузатый маяк под новой черепицей, пирс с фигурками рыбаков. Дальше пошли отели средней помпезности, ресторанные веранды, ещё пустые и мокрые, с перевёрнутыми стульями на столах, сувенирные лавки, пёстрые вывески харчевен, которые тут именовались тавернами. На дальних лиловых утёсах, как посаженные на клей, белели виллы побогаче. Попался первый светофор, мы встали, и тут позвонила она. Я сунул наушник в ухо, дождался третьего сигнала.
– Да, – сказал равнодушно, наверное, чересчур равнодушно.
– Теперь слушай внимательно. От этого зависит многое.
– Что?
– Почти всё. Есть вещи, которые исправить нельзя…
– Как крысиный яд?
– Я просила слушать и не перебивать.
Она не угрожала, не пыталась напугать, я бы определил её тон как деловой – так обсуждают серьёзную сделку. Но именно от этого становилось ещё жутче.
– Мне ничего не стоит заставить тебя… – Она сделала паузу, точно давая мне время осознать смысл слов. – Но я хочу, чтобы твоё решение стало добровольным. Потребуется работа ума и сердца. Но именно потому ты здесь.
– Я понятия не имею, почему я здесь…
– Не всё сразу, не всё сразу…
В голосе прозвучала улыбка. Не ухмылка и не усмешка, а именно улыбка – лёгкая и чуть грустная. Потом она повесила трубку, и в моём ухе запиликали гудки.
– Парадиз-драйв, двадцать один! – сообщил таксист.
«Рай – очко!» – эхом отозвался голос Дымова в моей голове.
– Спасибо.
Заплатив, я хлопнул дверью и остался на пустом тротуаре. Память продолжала свои шутки: теперь дом казался приземистей, сад гуще, ограда выше. Сквозь стальные прутья на волю тянулись ветки с мелкими южными цветками. Опавшие лепестки пестрели по тротуару кляксами розового цвета. Название цветка вертелось в голове, однако вспомнить его так и не удалось. На гребне черепичной крыши сидели две чайки, там был ещё и флюгер (купидон со стрелой), который я не разглядел в прошлый раз. На другой стороне улицы затявкала собака. Ощущение, что за мной наблюдают, было почти физическим; я выпрямился и деревянными шагами направился в сторону калитки.
Прутья калитки были обмотаны стальной цепью, на которой висел дорогой замок с цифровым кодом. Тут же болтался ламинированный плакатик размером с лист писчей бумаги:
ПРОДАЁТСЯ! Лучшая недвижимость на Кипре! Агентство «Санрайз Лимитед», город Пафос, агент Лора Смит, телефон + (357 23) 269 43 420
Я трижды прочитал текст. Отошёл, вернулся, перечитал ещё раз. Посмотрел на часы, чуть помялся, вынул телефон и набрал номер. Ответили после пятого гудка.
– Гуд монинг! – округлым баритоном английского лорда произнёс я в трубку.
На том конце мятый женский голос ответил мне по-английски.
– Прошу прощения за столь ранний звонок, надеюсь, я не разбудил вас, – продолжил лорд. – Могу ли я поговорить с Лорой Смит?
– Слушаю вас.
Она сипло откашлялась – курящая, должно быть.
– Дело в том, что я нахожусь в Пафосе с кратким визитом, прилетел этим утром…
– О, добро пожаловать.
– Спасибо-спасибо. – Лорд был вежлив, в меру приветлив и полон достоинства, как и подобает лордам. – Если позволите, перейду к делу…
– К вашим услугам. – На том конце сделали стойку.
– Меня интересует недвижимость по Парадиз-драйв, двадцать один. Ваше агентство представляет его. Я как раз любуюсь этим домом, но снаружи, через ограду. Не могли бы вы…
– Разумеется! Конечно! – Женский голос вспыхнул, будто кто-то пустил ток. – Я буду через двадцать минут. Максимум сорок. До встречи!
У неё прорезался акцент, вероятно греческий. Как и алфавит, он напоминал наш. Мой «гуд бай» прозвучал уже в пустоту.
Приехала Лора Смит через час. На «мерсе»-автомате с двухлитровым движком. Не из дорогих и не новых, но зато ослепительной белизны. Так за машиной может ухаживать только женщина. Водительская дверь распахнулась, оттуда на тротуар ступила уверенная женская нога на шпильке. Кровавые туфли цвета полицейского свистка сияли лаком. Следом за ногой появилось и всё остальное: тесный костюм какой-то белой кожи, тугая грудь и качественная шея, чёрные очки.
Беспечно хрястнув дверью, она направилась ко мне цокающей походкой от бедра. Так ходят те, на подиуме. Да, кстати, агент Лора оказалась блондинкой с платиновым оттенком. В руке она держала бутыль коричневого стекла с лентами и большим бантом на горлышке. Похожие разбивают о нос корабля перед спуском на воду. Другой рукой, растопырив пальцы, она посылала мне игривый греческий привет.
Я незаметно провёл ладонью по скуле, проверяя небритость. Лора остановилась в двух метрах, чуть покачиваясь как марионетка:
– Добро пожаловать в Пафос! Именно здесь много лет назад на пустынный берег острова Кипр из волн Средиземного моря вышла Афродита. Богиня любви и красоты родилась из морской пены. Любовь и красота стали не только символами…