К полудню, не набрав и половины ведра, Вовка загрустил. Надышался запахами болотных трав. Устал. С утра, не разгибаясь, он все время собирал ягоды. Да и как было не собирать — при бабе Маше не посачкуешь! Если что, она и хворостину выломает, не посмотрит, что Вовка уже почти взрослый — на голову выше своей бабушки.
И вдруг до Вовки донесся прерывистый крик лося. Спустя минуту рев повторился. Натужный, пронзительный и панический, он не оставлял сомнений в том, что зверь просил о помощи.
— Лось! — сказал Вовка. — Что это с ним?
— Небось в беду попал, длинноногий, — сочувственно откликнулась баба Маша, но тотчас спохватилась: — А тебе-то что?
— Надо пойти посмотреть, может, помощь какая нужна?
— Чем ты поможешь, охламон? Сам в лесу еле ходишь, — ворчала баба Маша, боясь отпускать от себя любимого внука. Однако всерьез задерживать его не стала: лес знакомый, да и внук — парень толковый, зверей знает и любит.
Когда Большой Уг увидел Вовку у края болота, он снова застонал. Но теперь в его стоне, в его крике, трудном и просящем, отчетливо слышалась надежда на спасение. И надежда эта была связана с человеком.
Мальчишку поразил вид быка. Он иногда встречал лосей в лесу, на свободе. Это были гордые, спокойные, независимые животные. Провалившийся в трясину их собрат выглядел испуганным и несчастным.
Большой и тяжелый, беспомощно лежал он на животе, склонив набок широкие ветвистые рога, одним краем уже погруженные в черную жидкую грязь болота. И подбородок, и серьга-борода утопали в грязи. Только ноздри, большие, раздутые, едва возвышаясь над жижей, со свистом и всхлипом втягивали воздух.
Вовка привел людей из ближайшей деревни. С ним пришли пять мужиков. За то недолгое время, пока Вовка бегал за помощью, лось погрузился еще глубже, опора сильно прогнулась под ним, болото вот-вот могло поглотить свою добычу.
На рога лося сразу же накинули ременные вожжи — на случай, если вдруг прорвется под ним спасительная подстилка из сплетений корневищ.
Подруга быка, беспокойно метавшаяся по краю болота, увидев людей, ушла в чащу, все время оглядываясь, словно прощаясь со своим Большим Угом.
А он, измученный, задыхающийся в ледяных объятиях топи, смотрел на людей больными от страданий глазами, смотрел с великой надеждой и благодарностью. Долго и упорно работали люди, спасая зверя, — подсовывали под него жерди, веревки и вожжи, рубили новые ваги, снова подсовывали. Примерялись, пробовали прочность сделанных опор, крепили веревки, привязывая их к стволам деревьев. Когда мокрые от пота мужики и Вовка вытащили тяжелого, весящего более полутонны быка, в лес уже вползали сумерки. Большой Уг, черный от болотной жижи, шатаясь, взошел на пригорок, постоял, молча и кротко глядя на своих спасителей, и медленно двинулся в лес. Он выглядел каким-то неуклюжим и неестественным в сиреневых сумерках осеннего леса.
А люди, тоже с ног до головы измазанные болотной грязью, долго смотрели вслед уходящему зверю, и на усталом лице каждого играла добрая, сочувственная улыбка…
Большой Уг шел, вдыхая чистый лесной воздух, и все никак не мог вдоволь надышаться. Он все еще ощущал смрад и тлен гибельной Гадючьей топи. Чуть кружилась голова от неожиданной свободы.
Его раздражали засыхающие на теле комья грязи, особенно в паху, они царапали кожу при ходьбе, мешая идти. Очень хотелось пить. И Уг заспешил к водоему.
Бык пересек березовую рощу, спустился к небольшому озерку, стал жадно и громко пить. Потом поплыл. Вода озера, как бывало всегда, вливала в зверя новые силы. Подругу он нашел на рассвете — по следу, по запаху. Она ушла недалеко. Очень радостной была их встреча. Лосиха вставала на дыбы, фыркала, играла с Угом. Совсем недавно ей казалось, что ее могучий бык не вернется, уже никогда не догонит ее, не будет пастись рядом. И вот он — здесь…
10. Голый куст ивняка
Волков Уг почуял вовремя. Они шли по следу лосей, торопились, поскольку след был свежим, однако верхним чутьем еще не обнаружили Уга и лосиху. А он, всегда внимательный, настороженный, уже уловил среди многих запахов леса тревожный и знакомый волчий дух. Замер, подняв морду, вытянув ее вверх, несколько раз сильно и шумно вдохнул воздух: ошибки быть не могло, чутье никогда не обманывало Большого Уга — это были волки. Лосиха тревожно смотрела на быка, нюхала слабый ветерок, беспокоилась, глядя на Уга, но сама ничего обнаружить не могла.
Большой Уг рванулся с опушки вниз, к озеру, подруга бежала рядом, а волки уже мчались наперерез… И здесь решающим оказалось то, что бык обнаружил волков раньше, чем они заметили лосей. В тот момент, когда лоси подбегали к самой воде, стая отставала на десяток прыжков.
Это была знакомая Угу семья старого Воя. Стремительно и бесшумно неслись все шестеро по мшистому отлогому склону, старый вожак, как всегда, был впереди, и запах стаи, грозный и едкий запах смерти, неслышной быстрой волной накатывался сзади на двух лосей, придавая их бегу резкую, паническую стремительность. Лосиха не могла так быстро и долго бежать, как ее бык, от частых скачков и прыжков она задыхалась, ей не хватало воздуха. Но спасительное озеро уже было рядом, лоси уже бежали по мелководью, высоко подпрыгивая, чтобы вода не связывала ноги, мчались, окутанные радужным облаком мелких брызг…
Волки сразу от берега вынуждены были плыть. При первых же прыжках они не достали дна и поплыли. А лоси еще некоторое время бежали, расстояние между ними и стаей увеличилось, и, когда они поплыли, размашисто, сильно и плавно загребая воду и врезаясь в тугую гладь озера крупными своими мордами, преследовать их стало бессмысленно.
Старый вожак повернул к берегу. Когда волчья семья выбралась на обомшелый скалистый склон, лоси были едва видны и только вода у берега чуть волновалась, потревоженная шумными, быстрыми и сильными лесными великанами.
Вой постоял немного, повернув большую свою голову к озеру. С каким-то грустным сожалением смотрел он вслед уплывающим лосям. Он смотрел на озеро, но его большие — с человеческую ладонь — уши, обросшие густой шерстью, внимательно и чутко улавливали все, что происходило вокруг. Когда вожак наблюдал или вслушивался, никто из стаи не смел шевельнуться. Помешать старому Вою не решался никто и никогда.
Потом вожак повернулся к стае, широко разинув пасть, нервно и длинно зевнул, издав высокий, чуть хрипловатый, протяжный и лениво-досадливый звук…
Лоси плыли долго, постепенно замедляя движение, наслаждаясь прохладой озера, запахом осенней воды, тишиной, покоем, освобождением от грозных преследователей. Уже скрылся берег, на котором остались волки, а лоси все плыли, приближаясь к другому берегу и вдоль него уходя все дальше от опасного места.
Через две недели выпал снег. Белый, пушистый, обильный, он казался еще белей на фоне желто-оранжево-серого сухо шелестящего леса. Листья, сухие и звонкие от первых заморозков, теперь уже не шуршали под ногами зверей. Едва снег покрыл лес белым мягким слоем, как звонкие звуки в лесу исчезли, сменились едва слышимым глуховатым хрустом первого снега.
Было похоже, что этот поздний снег, хотя он и первый, уже не сойдет, останется, обрастая новыми слоями, вмерзая в почву.
Лосиха радовалась появлению снега. Она брала его губами, нюхала, глотала, даже повалялась на снегу, приятно охлаждавшем спину, наслаждаясь его мягкой, нежной упругостью.
Большой Уг более сдержанно принял первый снег. Он тоже пробовал его губами, глотал, однако не валялся на снегу и восторгов не выражал. Умудренный опытом бык знал, что не только приятную тишину и прохладу несет с собой первый снег. Он хорошо помнил прошедшие зимы и понимал, что с появлением снега его станут преследовать люди с ружьями. Тревогой, острым беспокойством наполнилось чуткое сердце Уга.
Крупные хлопья снега бесшумно опускались с неба, робко скользя по его спине, бокам. На земле они мгновенно сливались с пушистым, слепяще-белым снежным покровом, с безмерной, всюду лежащей массой снега, вмиг переставая быть снежинками, становясь незаметными частицами этой массы. Как и сам Большой Уг, едва родившись, едва войдя в мир, в жизнь, стал неотъемлемой частицей этой жизни, ее великого круговорота на земле…
Для ночлега Уг облюбовал островок сосняка на вершине невысокого холма. Он углубился в этот лесок, лосиха шла следом, — наступало время ночного отдыха. Всю ночь Большого Уга не покидало ощущение близкой опасности, острое беспокойство. И оно было не напрасным. Зимой лес уже не прятал зверей от самого сильного, умного и вооруженного противника — от человека. Если до появления снега человек находил след зверя только благодаря своим помощникам — собакам, то теперь следы на снегу отчетливо говорили: вот здесь прошел волк. Или лось. Прошел туда-то. Остался там, потому что обратного следа нет… Лесок, в котором залегли лоси, был невелик, его легко можно было обойти вокруг и проследить, кто вошел в эти сосновые заросли и кто вышел оттуда. По следам было видно: вошли два лося, судя по твердости корки на следах — вечером. И обратно не выходили…
Ночь выдалась тихой, морозной, сквозь ветви сосен проглядывали крупные звезды, луна, желтая, круглая, озаряла снег, и он светился голубовато и тревожно. В тишине слышался каждый звук. Это, казалось бы, должно было успокоить Большого Уга, но какое-то скрытое тяжкое предчувствие томило его. Он то и дело поднимал голову, вслушивался в ночь, но никаких звуков, ничего опасного уловить не смог.
Поздний зимний рассвет, как и ночь, был безветренным. Багровое мерзлое солнце, едва показавшись ярким краем из-за горизонта, окровавило и снег, и голые ветви, и стволы деревьев своим холодным пронзительным светом.
И сразу же с первыми лучами солнца над лесом взметнулись пугающие звуки. Это был какой-то металлический стук, звяканье, четко слышался лай собак… Лоси были уже на ногах. Подруга Большого Уга нервничала, переступала ногами, но оставалась на месте и смотрела внимательно на быка, ожидая его решения. Уг понимал: в лес пришли люди. Они стучали, гремели толчем металлическим специально, чтобы испугать лосей, выгнать их на опушку, туда, где их уже поджидали… Большой Уг знал, что сейчас бежать сломя голову опасно — можно напороться опять же на человека, да еще притаившегося с ружьем в руках.