Елена, потрясённая только что увиденными владениями китайского императора, приостановилась перед мраморной лестницей. Будучи впечатлительной женщиной, она, казалось, почувствовала присутствие властелина Срединного государства1. Воздух, веками насыщенный могуществом императоров и благоговением подданных, приводил в трепет. Золочёный трон даже с высоты помоста казался огромным. Немного успокоившись, Елена подумала было, что могла бы там уютно расположиться даже лёжа, но испугалась собственной крамольной мысли.
Мощные колонны, теряясь в бесконечности темноты, символизировали вечность и незыблемость государства, властелины которого правили отсюда несколько веков. Бронзовые и керамические изделия во дворце лишь усиливали атмосферу древнего Китая. Скорее всего, эти чувства были результатом излишней эмоциональности молодой женщины — большинство строений «Запретного города» были восстановлены после пожара гораздо позднее.
Выйдя из дворца Тайхэдян на свежий воздух, Елена мысленно продолжала оставаться в средневековом Китае. Открывшаяся пустота и безжизненность ландшафта подавляли многочисленных туристов, вызывая у них благоговейные чувства. Осторожно спускаясь по мраморным ступеням, женщина раздумывала, продолжать ли экскурсию по «Запретному городу» или поехать в другое место. Её внимание привлекли две статуи львов. Елена достала фотоаппарат, запечатлела их и отправилась дальше.
Недельная командировка благополучно подошла к концу, и у женщины оставался всего один день, чтобы ознакомиться с достопримечательностями Пекина, а посмотреть было на что. Только в «Запретном городе» можно было бродить долго, впитывая магическое великолепие дворцов и павильонов. Елена посмотрела на часы, с сожалением вздохнув, всё же решила уехать и направилась к тому месту, где стояли экскурсионные автобусы. Она незаметно присоединилась к англоязычной группе туристов, вошла в салон и села позади всех. Деликатные иностранцы посматривали на неё, не говоря ни слова, а китаянка экскурсовод даже не заметила, что её группа стала на одного человека больше. Встав по струнке возле водителя, она чётко объявила о том, что следующей достопримечательностью будет Долина гробниц — место упокоения тринадцати императоров Китая династии Мин и Цин.
Менее чем через час автобус остановился, и туристы без лишней суеты вышли на улицу. Перед ними, посреди живописной долины, окружённой покрытыми зеленью холмами, лежал огромный архитектурный комплекс. Поначалу Елена с интересом слушала, что говорила экскурсовод и часто щёлкала миниатюрным фотоаппаратом, запечатлевая изваяния зверей, белую арку и красные ворота. Постепенно интерес начал ослабевать, озябли руки, и фотоаппарат пришлось убрать в сумку. К тому моменту, когда группа подошла к усыпальнице императора Юн Хэ, Елена уже окончательно продрогла и даже не смотрела по сторонам.
Солнце закрыли набежавшие тучи, и поднялся пронизывающий ветер, который всегда бесчинствовал на открытом пространстве. Экскурсовод, дрожа от холода, добросовестно и с невозмутимым лицом скороговоркой проговаривала положенный текст.
Елена подняла воротник курточки, мельком глянула на гробницу, опустила взгляд и тут же вскинула обратно. Лицо её выражало удивление. Ей показалось, что она уже где-то видела и это здание, и этот холм, что лежал позади. Теперь уже внимательно слушая экскурсовода, женщина продолжала изучать взглядом гробницу. Ощущение «дежавю» не покидало её. Внезапно Елена вспомнила, где видела это место — оно было изображено на рисунке, сделанном дочерью перед отъездом! Но как? Ведь маленькая Катюша не могла видеть его даже на фото, а тем более, она никогда не бывала здесь.
Молодая женщина суетливыми движениями начала открывать сумочку, но замок не поддавался застывшим рукам. Наконец Елена всё же проникла внутрь. Там было тепло. Пальцы начали отогреваться, и замки внутренних отделений открывались легко, однако рисунка нигде не было. Женщина отошла в сторону, поставила сумку на пьедестал изваяния, а затем начала тщательно обыскивать всё внутри, выкладывая её содержимое на холодный мрамор. Тщетно. Рисунок таинственным образом исчез.
Елена не могла знать, что чуть более часа назад во время фотографирования статуи льва, листок бумаги выпал из сумочки и цветастой бабочкой упорхнул к подножию мраморного изваяния.
Там он и остался лежать, а может, поднявшийся холодный ветер сделал его частичкой вечности, царившей во дворце Гугун?
4.
В первый момент после полумрака дворца яркий свет ослепил глаза. День был солнечный и, несмотря на то, что стояла ранняя осень, мороз крепчал.
Юн Хэ, прикрыв тыльной стороной ладони глаза, на мгновенье приостановился в дверях и вновь уверенно двинулся вперед. Император миновал, стоявший наготове лёгкий паланкин, и вдруг замер, глядя себе под ноги. В двадцати цунях2 перед ним, у подножия изваяния льва, на холодном мраморе ярко белел листок бумаги. Свита замерла от страха.
Один из сановников, не выдержав зловещей тишины, упал на колени и попытался поднять листок. Император сделал полшага вперёд и наступил на руку лежавшего ниц подданного. Юн Хэ хотел было отсечь голову суетливца, но не потому, что был зол, а потому, что власть требовала жестокости. Однако, быстро сообразил, что залитая кровью бумага уже не сможет утолить его любопытства, и передумал. Властитель отступил назад, позволяя тем самым поднять листок, и это немедленно было сделано, но уже верным телохранителем Мань Бао. Сановник продолжал лежать в той же позе, дрожа от страха за свою жизнь, но император уже забыл о его существовании.
Юн Хэ сел в кресло паланкина и жестом руки дал понять, что готов принять бумагу. Лицо его выражало высшую степень недовольства, но и это было сделано только для того, чтобы скрыть неподобающее императору любопытство.
Жестокосердный властитель развернул листок и вдруг заулыбался доброй и светлой улыбкой, чем сам был весьма удивлен. На императора нахлынули нежные чувства, которым он дал волю лишь однажды в жизни, когда впервые взял на руки своего первенца. Свита была изумлена такой неожиданной переменой своего всегда сурового властелина. Юн Хэ и сам не мог понять, почему поддался внезапному благоговению, ведь на рисунке была, хотя и красивая, но всего лишь пагода. Красоту её подчёркивал изумительный пейзаж, на фоне которого она была изображена.
Император продолжал заворожено смотреть на рисунок, не в силах оторваться от его созерцания, и улыбка не сходила с его лица. Юн Хэ понял, что он уже никогда не сможет быть таким, каким был ещё мгновение назад. Это означало для него скорую потерю власти. Добрый властитель обречён на погибель — это император знал давно. А может, и не был он никогда бессердечным, тяготясь властью, доставшейся ему против воли? Теперь того, кем он был в глубине души, уже невозможно было победить жестокостью.
Эта мысль не удивила Юн Хэ, но и не огорчила. Зато сейчас он знал, что ему необходимо сделать в первую очередь. Улыбаясь, император посмотрел на Мань Бао. Верный телохранитель, понимавший любой, даже едва заметный жест своего господина, на этот раз впервые не смог определить, чего желает властелин. Растерянность Мань Бао и всей свиты впервые не вызвали императорского гнева. Юн Хэ произнёс:
— Мне нужны кисть и тушь.
Через мгновение один из чиновников уже держал перед императором поднос, на котором стоял бронзовый сосуд с тушью, рядом лежала тонкая кисть. Властитель взял её и начертал на рисунке всего одно слово — «усыпальница», означавшее будущее предназначение изображенной на рисунке пагоды.
«Моя гробница должна быть именно такой. Надо найти это место», — уверенно произнёс Юн Хэ, возвращая листок, но передумал, решив ещё раз взглянуть на него. Для того, чтобы облегчить работу своих подданных, добавил: «Я знаю, где это. В долине между двух гор Луншань и Хушань, около ста ли от города».
Произнося эти слова, Юн Хэ разглядел в правом нижнем углу рисунка едва заметную надпись. Она была сделана клинописью на незнакомом языке. Справедливо решив, что это имя автора, и желая увековечить его, император, вновь взял кисть и старательно обвёл надпись тушью: «моей мамочке».