– Дело не в деньгах, – ответила она ему, слыша, как ее голос дрожит от волнения. – А в работе. Вашей работе.
Похоже, это расстроило его даже больше, чем перспектива быть ограбленным. Он с прищуром посмотрел на Стефани и спросил шепотом:
– Кто вы?
– Мне нужна информация об одном вашем клиенте.
Брэдфилд недовольно поморщился:
– В моей работе самое главное – конфиденциальность. Я не могу говорить о таких вещах.
Стефани махнула пистолетом, привлекая к нему внимание.
– Вот увидите, что еще как сможете!
Брэдфилд сокрушенно вздохнул и, оставив попытки сопротивления, начал подниматься по лестнице. Стефани последовала за ним. Двери на втором этаже были закрыты. В темноте они поднялись на чердак. Здесь Брэдфилд нашел на стене выключатель. Все пространство было превращено в студию. В дальнем углу стояли два верстака, письменный стол, табурет и какие-то три машины, названий которых Стефани не знала. Вдоль одной из стен тянулись стеллажи, уставленные банками с чернилами, растворителями, красками и клеем. Здесь же лежали ножи, многочисленные шариковые и перьевые ручки, высились стопки разных бумаг, фотографическое оборудование, проявители, франкировальная машина, стопки пластиковых лент, а также три или четыре десятка помеченных этикетками ящичков для хранения документов.
– Это мой рабочий кабинет.
– Я тоже работала на чердаке, – рассеянно пробормотала Стефани.
– Чем же вы там занимались?
– Задавать вопросы буду я. – Она огляделась по сторонам, но ничего подозрительного не заметила. – Вы делали документы для человека, которого я ищу. Паспорт. Возможно, израильский.
– Вряд ли это был единственный случай.
– Этого человека вам порекомендовала третья сторона. Не исключено, что он приходил с телохранителем или даже с двумя.
– И кто же рекомендовал его мне?
– Исмаил Кадик.
– Первый раз о нем слышу.
– Попробуйте вспомнить еще раз. Египтянин. Между прочим, импортер футболок.
– Он вполне мог порекомендовать мне этого человека, но я вряд ли стал бы с ним встречаться. У меня есть человек, который действует как мой посредник.
– Да. Я знаю. Он еще курит панателлы, такие тонкие сигары.
При этих ее словах Брэдфилд слегка изменился в лице.
– Зачем он вам понадобился?
Стефани пропустила мимо ушей его вопрос и вспомнила другое имя из файла Проктора.
– Не исключено, что были и другие документы. Алжирский паспорт, а также водительские права на имя Мустафы Села.
Проктор подозревал, что Села – это фамилия или псевдоним террориста, взорвавшего рейс NE027. Стефани показалось, что это имя Брэдфилду знакомо. По крайней мере, она уловила в нем некую перемену.
– Как давно это было? – спросил Брэдфилд.
– Более шести месяцев назад, но меньше года.
Брэдфилд подошел к ящичкам для хранения документов и выбрал один из них. Поставив его на верстак, открыл и принялся перебирать сотни лежавших в нем квитанций, фотографий, записок на клочках бумаги.
Стефани обвела взглядом чердак:
– Странно, что вы работаете дома. По-моему, куда безопаснее держать вашу студию в другом месте.
Брэдфилд пожал плечами:
– Какая разница? Если кто-то захочет найти меня – как, например, вы, – разве трудно будет ему отыскать мою студию? Или, если я буду здесь, в студии, будет трудно узнать, где я живу?
– Это слишком фаталистичный взгляд на жизнь.
– Таков мой выбор. Мне так удобнее.
– Так вот почему вас не беспокоит то, что в вашем доме сейчас незваный гость, да еще и с оружием?
Его руки замерли, и он поднял на нее глаза.
– Нет. Это нечто другое.
– Что именно?
Их взгляды встретились.
– Позвольте дать вам совет, – сказал Брэдфилд. – Не носите пистолет, если не готовы из него стрелять.
Он опустил взгляд и продолжил поиски, оставив Стефани в недоумении. Она была готова провалиться сквозь землю от стыда и унижения. Неужели это так очевидно? Она перестала целиться в Брэдфилда и опустила пистолет. Затем, чувствуя себя нелепо с оружием в руке, сунула «Браунинг» в карман пальто.
– В любом случае, – продолжил Брэдфилд, как будто их разговора не было вовсе, – я страдаю бессонницей и обычно делаю все свои дела рано утром. Так что мне удобнее работать дома.
Стефани по-прежнему пыталась побороть унижение.
– Вы сразу поняли?
Он кивнул:
– Да. На ступенях, там, снаружи.
Брэдфилд все еще продолжал перебирать оставшееся содержимое ящика. Она подошла ближе.
– Тогда почему вы это делаете?
Он снова пожал плечами:
– Потому что я могу ошибаться в вас. Потому что вы знаете, где я живу. Или же потому, что мои заказчики – это, как правило, малопривлекательные мужчины, а не красивые женщины.
Три ответа, и ни один не был правдив, в этом Стефани не сомневалась. Старик улыбнулся. Она же не знала, то ли улыбнуться ему, то ли его убить. Ею в равной степени владели облегчение и ярость. Интересно, какова настоящая причина?
– Я помню, что связанный с этим человек, тот самый субъект, не забрал эти документы сам. Это сделал кто-то другой, – сказал Брэдфилд.
– Кто?
– Не знаю. Это был единственный раз, когда я его видел. Но знаю, что они предназначались для человека, который все организовал. Как вы, сказали, его имя?
– Исмаил Кадик.
– Кто знает, вдруг именно он забрал эти документы? Такое возможно, как вы думаете?
Пальцы Брэдфилда застыли, но затем он вытащил из папки негатив, подошел к свету и, поднеся его к самой лампе, промурлыкал:
– Ах да. Вот и он.
Брэдфилд вышел из своей крошечной фотолаборатории на другом конце чердака и передал Стефани фотографию. Это был черно-белый – голова и плечи – снимок мужчины в возрасте от двадцати до тридцати пяти с гладкой темной кожей, черными волосами, коротко стриженной ухоженной бородкой. Взгляд глаз под тяжелыми веками был устремлен прямо в объектив, прямо на Стефани, прямо в прошлое. Она даже поежилась.
– Это Мустафа Села? – спросила шепотом, не поднимая глаз.
– Нет. Это тот человек, который выдает себя за Мустафу Села. Кто скажет, каково его настоящее имя?
На этот раз Стефани была готова поднять взгляд. Сирил Брэдфилд скатывал себе сигарету-самокрутку. У него были толстые, корявые пальцы, за долгие годы работы покрывшиеся порезами и царапинами, огрубевшие от растворителей и клея, скрюченные возрастом. Но они не утратили ловкости. Он, не глядя, почти мгновенно скрутил сигарету. Та была идеальна. Ровная по всей длине, ни складок, ни морщинок.
– А кто, по-вашему, может это сказать? – спросила его Стефани.
Он вновь уклончиво пожал плечами:
– Может, ваш друг Кадик?
– Это почему же?
– Это была срочная работа. Хорошие деньги, но очень срочный заказ. Кто бы ни организовал это, похоже, он знал, чем они занимались. Так что, вполне вероятно – но не более того, – было известно, для кого это предназначалось.
Стефани продолжала смотреть на Брэдфилда. Тот, щелкнув зажигалкой, закурил самокрутку. Какое-то время они в упор рассматривали друг друга. Стефани казалось, будто их взгляды ведут безмолвный разговор, но ее мозг оказался не способен расшифровать его мысли.
– Ваша память работает на удивление хорошо.
– Некоторые вещи запоминаются лучше, чем другие.
– И это одна из них?
– В некотором роде да.
– Как именно?
Ей было видно, что Брэдфилд готов поговорить, но что-то – не то страх, не то остатки уважения к конфиденциальности – мешает ему. Впрочем, по опыту Стефани знала: если набраться терпения и подождать, она услышит его признание.
Так бывало всегда. Колебания помогали загладить вину, придав признанию достойный вид личного выбора. Стефани всегда поражало, какие вещи рассказывали ее клиенты. А также то, что из всех людей, кому можно излить душу, они выбирали именно ее. Этот раз ничем не отличался от предыдущих.
В конце концов, чувствуя, что молчание начинает затягиваться, Брэдфилд сказал:
– Они отказались от услуг моего посредника. Для меня же он – важная форма защиты. Более того, как вы сами видели, это моя единственная защита. Да и вообще, я бы сказал, что такая предосторожность была взаимовыгодной. Но они настаивали, чтобы я сделал для них исключение.
– Настаивали?
Брэдфилд кивнул:
– Да, так, как могут настаивать такие люди.
Намек был ясен: я не стану расстраиваться, если с ними что-то произойдет.
Я слишком живо помню, что Сирил Брэдфилд сказал мне вчера вечером. Не носи с собой пистолет, если не готова из него стрелять. Я знаю, что не собираюсь убивать Исмаила Кадика, но он-то этого не знает. Более того, думает, что скоро умрет. Эту иллюзию мне помогают создавать две вещи. Во-первых, сам Кадик. В отличие от Брэдфилда, он агрессивен – ярый женоненавистник, я подозреваю, – и мне ничего не стоит проникнуться к нему неприязнью. Во-вторых, я уже стреляла в него. По чистой случайности. Я угрожающе навела на него пистолет и для пущей убедительности отпустила предохранитель. Спусковой крючок оказался намного легче, чем я себе представляла. Грянул выстрел. Я была в таком же шоке, что и Кадик. На мое счастье, его внимание было приковано к пуле, впившейся в стену офиса, так что выражение моего лица осталось им не замеченным. По правде говоря, я промахнулась на целый ярд, но и этого оказалось достаточно, чтобы убедить его в том, что я представляю собой серьезную угрозу.
Кадик обернулся. Он был невысокого роста, толстый живот под стеганой курткой обтянут бежевой шелковой рубашкой. Тонированные очки неестественно увеличивали темные глаза. К ремню брюк был пристегнут крохотный мобильный телефон. Он весь трясся, подняв над головой пухлые руки, будто сдавался в плен. Быстро овладев собой, Стефани пронзила его колючим взглядом, в который вложила всю ненависть, какую сумела найти в себе. Хотелось надеяться, что он не заметит, что она тоже дрожит.