е мое заблуждение. Мои кости идут трещинами, как и кожа, мой мозг крошится на части.
На шестой вечер Бойд рассказал ей, что между Пасхой и концом сентября проводит курсы для бледных офисных служащих, которых боссы отправляют на север поправить здоровье на свежем воздухе. По его словам, обычно это шло им на пользу, хотя всегда имелся определенный процент тех, для кого такие физические нагрузки были не только малоприятной неожиданностью, но и отрицательно сказывались на их состоянии. На зиму база закрывалась, но он продолжал жить в каменном доме, который отремонтировал вместе с женой. Та умерла от рака два года назад. В иной обстановке сей факт наверняка вызвал бы у Стефани сочувствие. Но не сейчас, когда у нее все болело и причиной этой боли был не кто иной, как Бойд.
Он также намекнул на некое отношение к армии, сказав, что в зимние месяцы к нему на «тренировки» приезжают небольшие группы военных. Он также работал с альпинистами, причем независимо от времени года. Для них у него имелись специальные программы подготовки.
Короткие дни казались бесконечными, ночи между ними – краткими мгновениями. Как и все мышцы в ее теле, мозг Стефани то испытывал поистине адовы муки, то впадал в полное отупение. Бо́льшую часть времени она существовала на каком-то мучительном автопилоте, машинально и беззвучно реагируя на приказы Бойда.
На седьмой день у Стефани начались месячные. Обычные признаки были замаскированы пронзавшими все ее тело судорогами и полным изнеможением, отчего она была готова поверить, что уже мертва.
Бойда она застала, когда тот тащил в кухню уголь.
– Мне нужны тампоны.
Он нахмурился:
– Это какие?
– Мне нужны тампоны. У меня месячные.
– Меня это не касается.
– Еще как коснется, когда я залью кровью твой прекрасный матрас.
Бойд одарил ее колючим взглядом:
– Только попробуй, и я заставлю тебя его съесть.
– И что мне прикажешь делать?
– А как ты думаешь? Спи на полу, пока оно не закончится.
Он холодно посмотрел на нее. Стефани ответила тем же.
– Хорошо.
На следующее утро они добежали до небольшого озера. Здесь Бойд остановился и начал раздеваться. Стефани решила, что сходит с ума, что, впрочем, неудивительно. Она была настолько вымотана, что не могла взять в толк, почему ее тело все еще функционирует. Никакое количество валиума никогда не рассеивало ее мысли столь успешно.
Сняв спортивные брюки, Бойд обернулся:
– Раздевайся.
От его плеч поднимался пар. Стефани покачала головой:
– Зачем?
Он снял трусы и остался голым.
– Зачем? Затем, что я так говорю, вот зачем. А теперь живо раздевайся!
Стефани неуклюже разделась. Ей было жарко, она вся истекала потом, но стоило ее коже соприкоснуться с воздухом, как ей стало холодно.
Они стояли голыми на жесткой колючей траве. На лице Бойда застыло странное, как будто остекленевшее выражение, увы, удручающе ей знакомое. Она тотчас насторожилась. Похоже, Бойд нарочно поощрял это неловкое молчание, не иначе как затем, чтобы в ней шевельнулись худшие подозрения.
– Ты собрался трахнуть меня или как? – спросила она, в упор на него глядя.
Услышав в ее словах вызов, Бойд ощетинился.
– Думаешь, я отказался бы?
Они с каменными лицами смотрели друг на друга. Похоже, онемело не только тело Стефани.
– У меня были попротивнее, чем ты. И поуродливее. Это не самое худшее из того, что ты можешь со мной сделать.
Посмотрев вниз, она увидела на внутренней стороне бедер потеки крови; грязные пятна были и на одежде. Подняв глаза, она поняла, что Бойд заметил их тоже. Их было невозможно не заметить; бордовые – почти фиолетовые – на фоне белой кожи.
Ничего не сказав, Бойд внезапно опустился на корточки, растянул по земле брюки, а затем принялся заворачивать в них обувь и остальную одежду.
– Свяжи все в узел, – произнес он, не глядя ей в глаза, – чтобы ты могла держать его над головой, когда поплывешь.
Стефани взглянула на озерную воду. Та казалась черной. Стефани даже обрадовалась тому, что окоченела. Главное – не думать о температуре.
– Да-да, – сказал Бойд, приняв ее молчание за согласие. – Мы слегка сократим путь.
– Понятно, – безучастно ответила она в надежде скрыть тревогу. – Мне не помешает помыться.
Ветер остервенело бил по стене дома. Оконные стекла дребезжали. Была ночь. Стефани сидела за кухонным столом и смотрела, как Бойд складывает тарелки в раковину. С какой бы жестокостью он ни гонял ее на улице, в доме не позволял ей пошевелить даже пальцем, оставляя всю свою агрессию за дверью. Когда они бывали внутри, Стефани сидела за столом и слушала его рассказы, пока он готовил и подавал еду, а потом убирал со стола. Ей не давал покоя вопрос, так ли все было, пока была жива его жена.
Бойд на миг исчез и вернулся с деревянной доской, деревянной коробкой и толстой книгой.
– Ты играешь в шахматы?
– Я знаю, как в них играть. Основные правила…
Положив на стол между ними шахматную доску, Бойд открыл коробку. Внутри лежали тридцать две кремовые и черные фигуры. Интересно, подумала Стефани, можно ли считать это первым признаком потепления его отношения к ней.
– Мозг – это мускул, – сказал он. – Твой усох. Как и любой мускул, его нужно использовать, чтобы он оставался здоровым. Тебе нужно научиться в короткие сроки поглощать огромное количество информации и сохранять ее. Ты должна уметь сохранять гибкость этой информации, чтобы адаптировать ее к любой ситуации, в которой окажешься. Должна научиться тактическому мышлению. Шахматы помогут тебе развить в себе эту способность.
Бойд подтолкнул к ней книгу. Стефани взяла ее со стола. «Современные шахматные дебюты», более полутора тысяч страниц мелким шрифтом.
– Похоже, весьма увлекательное чтение.
– Выучишь тактики защиты, которые я для тебя выберу. Запомнишь все варианты до указанной мною степени глубины. И как только это произойдет, я надеюсь, что, вдобавок к прочной основе, ты проявишь толику психологической эластичности в миттельшпиле.
– Понятно.
– Понятно? – Бойд холодно улыбнулся. – Каждая твоя ошибка повлечет за собой наказание. Как и каждый провал памяти. Более того, я обещаю тебе, что наказания эти будут малоприятными и на них лучше не нарываться.
Стефани на секунду прикусила язык.
– И когда мне осваивать все это?
– По ночам. С тебя хватит половины того сна, который я позволяю тебе.
Мне не спится. Я выскальзываю из-под одеяла и ставлю ноги на деревянный пол. Я знаю, что он холодный, хотя мои ступни больше этого не чувствуют. Вместо этого я чувствую волдыри и синяки. Первые кровоточащие пузырьки зажили, оставив на коже твердые струпья. Вторые еще не зажили, но тоже постепенно затвердевают.
Это происходит со всей мной. Каждая рана, каждый вывихнутый сустав призваны не покалечить меня, но сделать сильнее. Инцидент на берегу озера стал поворотным моментом. Он как будто вернул меня в другое время: чем настойчивее Дин Уэст пытался подавить мою волю, тем хуже у него это получалось. Каждый новый акт жестокости с его стороны вселял в меня силу и отнимал ее у него. Нечто подобное произошло между мною и Бойдом, хотя он вряд ли это понимает.
Я не сойду с дистанции. Не сейчас. Я скорее умру.
Боли ослабевают. Я хорошо помню слова Проктора. Он сказал мне, что растяжка – самое лучшее упражнение. Когда мы с Бойдом возвращаемся с пробежки и он отправляет меня в душ, я тайком растягиваюсь. Сначала это кажется агонией, но вознаграждение того стоит: теперь мои мышцы остаются гибкими, даже более гибкими, чем раньше.
Натягиваю одежду и делаю серию упражнений на растяжку, которую придумала для себя. Сначала я твердая, как палка, но по мере упражнений чувствую, что поток крови согревает меня. Я становлюсь гибкой. Я чувствую себя полной сил и энергии. За что от всей души благодарю Проктора, с любовью вспоминая его каждый раз, когда выполняю упражнения. В свою очередь, каждое из этих упражнений действует как шпора, напоминая мне, почему я здесь и что должна делать.
Это первое утро за все мое пребывание здесь, когда я проснулась до шумного вторжения Бойда. Для меня это важная веха. Я продолжаю растягиваться, пока не слышу снаружи его шаги.
Когда он распахивает дверь моей комнаты, я уже стою под лампочкой, полностью одетая, готовая к пробежке. Бойд пытается скрыть свое удивление, но, увы, он опоздал. Я все видела. Так же, как я вижу злость, которая следует за ним. Мы сверлим друг друга глазами, кто кого переглядит. Этакая война воль.
В конце концов он шепчет:
– Ты все равно не выдержишь. Поверь мне.
В свою очередь я небрежно пожимаю плечами:
– Посмотрим.
На четвертой неделе случилась метель, длившаяся пять дней. Гонимый воющим ветром, снег летел через горные перевалы почти горизонтально земле. Дни как будто сжались, сразу за рассветом наступали вечерние сумерки, температура резко упала и почти неделю держалась ниже нуля.
Хотя они почти не высовывали носа на улицу, Бойд сумел сохранить распорядок дня. В первый день они кругами бегали вокруг озера, держась близко к краю воды. К утру второго дня снег был уже по колено, и Бойд привел Стефани в пустую постройку рядом со столовой. Внутри было ненамного теплее, чем снаружи; все окна покрывала толстая ледяная глазурь. Сам барак был комнатой общих собраний. На одном конце, укрытые пылесборниками, штабелями были сложены стулья. Дощатый пол был покрыт лаком; именно на нем Стефани упражнялась в течение четырех дней. В мглистые дни и вечера они с Бойдом играли в шахматы. Тот продолжал побеждать, но с каждым разом победа давалась ему все труднее, так как вскоре Стефани уже вовсю использовала вариант Найдорфа, а также и саму сицилианскую защиту, которую запомнила без ведома тренера.