– В самом деле? – Она вновь улыбнулась. Увы, улыбка эта не смягчила ее ледяного взгляда. – Кто же?
– По-моему, твое настоящее имя… Стефани.
Она даже бровью не повела. Проктор был разочарован.
– Ты – Стефани?
– Это кое от чего зависит.
– От чего?
– От твоих денег. Если я их не вижу, то я – никто. Если ты просто пришел поговорить, ничего страшного, но все равно тебе это обойдется в тридцатку. Я ничего не делаю бесплатно.
Проктор потянулся за бумажником:
– Тридцать фунтов?
Она кивнула:
– Тридцать. И за тридцать я буду Стефани, или Лизой, или кем ты только захочешь.
Проктор вытащил три десятки, но в руки ей не дал.
– Так ты будешь самой собой?
Она не ответила, пока Кит не вручил ей банкноты. Сложила их пополам – и лишь потом спросила:
– Что ты здесь делаешь? Что тебе нужно на самом деле?
– Истина.
– Я – проститутка, а не священник. Здесь нет истины. Ни у меня, ни у тебя. – Заметив, что Проктор нахмурился, она добавила: – Когда вернешься домой этим вечером, расскажешь жене, что ходил к проститутке? Расскажешь, что заплатил ей?
– Я не женат.
– Тогда твоей девушке. Да кому угодно…
Проктору не нужно было ничего говорить.
– Я так и думала. Так что нечего приходить сюда и трепать со мной языком об истине.
Изменился не только ее тон, но и акцент. Говорок Южного Лондона сменился чем-то трудно узнаваемым. Если ее первые слова были пронизаны пошловатым заигрыванием, теперь она стала холодной и прямолинейной.
Проктор также не стал ходить вокруг да около.
– Думаю, твое настоящее имя – Стефани Патрик.
Похоже, он попал в точку. Фамилия выдала ее, и она застыла в неподвижности, правда, всего на долю секунды. От него не скрылось ее напускное равнодушие. Было видно, что она поняла, что он это заметил.
– Я прав, не так ли?
Она впервые посмотрела на него колючим взглядом.
– Кто ты?
– Твое имя Стефани Патрик, верно?
Посмотрев на зажатые в кулаке деньги, она сказала:
– Давай я передам это горничной, а потом мы поговорим. Хорошо?
Проктору потребовалась пара секунд, чтобы понять: под «горничной» имелась в виду толстуха, которая впустила его в квартиру.
– Идет.
Лиза – в его глазах она все еще оставалась Лизой – вышла, оставив его в комнате одного. Когда же через пару минут она вернулась, то превратилась в мужчину в шесть футов четыре дюйма ростом[1], с телом тяжелоатлета. У него не было шеи; огромная бритая голова будто сразу переходила в гротескные бугры плечевых мышц. Белая футболка обтягивала его так плотно, что казалась нарисованной.
Ему не нужно было повышать голос, когда он, указав на Проктора, процедил сквозь зубы:
– Ты. Вон отсюда. Сию минуту.
Проктор перекатился на спину, смутно ощущая под ней мокрый, раздавленный мусор. Мелкий дождик мягко капал на его разбитое всмятку лицо. Один глаз не открывался. Вторым он разглядел две сходящиеся стены из закопченного кирпича. Кит лежал в каком-то переулке, где стояла омерзительная вонь.
Избиение было коротким, жестоким и до обидного эффективным. Вышибала явно не был новичком в своем деле. Напоследок врезав ногой Проктору по ребрам, он прошипел предупреждение:
– Если хоть раз снова увижу тебя здесь, то оторву тебе яйца. И это только для начала. А теперь вали отсюда.
Еще миг, и дверь захлопнулась. Проктор остался лежать в одиночестве на куче осклизлого мусора. Некоторое время он даже не пытался пошевелиться. Лежал на спине, обхватив руками горящие от боли ребра. Во рту ощущался привкус крови.
Кит поднял глаза и увидел пятна желтоватого света, просачивающиеся сквозь щелки в занавесках. Из приоткрытого окна доносился голос Бинга Кросби, напевавшего по радио:
– О Белом Рождестве мечтаю я…
Проктор увидел ее прежде, чем она заметила его. Он стоял в дверном проеме какого-то ресторана, спасаясь от дождя. Изморось прошлого вечера созрела до настоящего ливня. Когда он заметил ее, она направлялась в его сторону, и Кит торопливо шагнул внутрь. В ресторане официанты накрывали к обеду столики, ставя на крахмальные белые скатерти высокие бокалы и маленькие розетки с охлажденным сливочным маслом. Проктор подождал, когда она окажется рядом.
– Лиза?
Она замерла на месте. Ей потребовалось всего мгновение, чтобы узнать его под маской синяков. Проктор поднял руки, как будто сдаваясь в плен.
– Мне не нужны неприятности. Я просто хочу поговорить.
Казалось, она приготовилась сорваться с места и убежать. Прошипела:
– Оставь меня в покое.
– Пожалуйста. Это важно.
Он снова заметил в ее взгляде твердость.
– Чего именно ты не понимаешь? Или, может быть, тебе просто нравится, когда тебя бьют по башке?
– Нет, конечно. Вот почему я ждал тебя здесь, а не на Брюэр-стрит.
– Откуда ты знал, что я пойду этой дорогой?
Кит пожал плечами:
– Я этого не знал. Но догадался, что ты там не живешь и приедешь из какого-то другого места. И тогда я решил, что ты приедешь на метро, а не на автобусе. А так как это кратчайший путь между ближайшей станцией и Брюэр-стрит…
– Умник, – равнодушно отозвалась Лиза. – Но я могла бы пойти другой улицей. Я часто так делаю.
– Могла бы. Но не пошла.
Согласно информации Проктора, Стефани Патрик было двадцать два года. Стоявшая сейчас перед ним женщина выглядела как минимум лет на десять старше. Ее крашеные светлые волосы был растрепаны, макияж смыт. Лицо было таким же бесцветным, как и все остальное, за исключением темных кругов под глазами. Но сейчас, утром, они казались естественными, а не размазанной косметикой.
На ней была серая футболка, а поверх нее – старая черная кожаная куртка-«пилот». Джинсы порваны на коленках и бедрах. С учетом погоды это выглядело скорее как отчет о финансовом положении, нежели демонстрацией модного тренда. Синие холщовые кеды промокли насквозь.
– Ты давно здесь? – спросила она.
– С половины девятого.
Лиза взглянула на дешевые пластиковые часики. Начало двенадцатого.
– Ты, должно быть, замерз.
– И вымок под дождем. И еще мне больно.
Он заметил тень улыбки.
– Могу себе представить. Деликатность не по его части. Зато мастер своего дела. В этом ему не откажешь. – Она пристальным взглядом обвела лицо Проктора. – Ну и видок у тебя, если честно…
Кит не спал всю ночь. Когда парацетамол не помог, пришлось прибегнуть к алкогольному анальгетику, от которого тоже было мало толку. Не будучи человеком пьющим, он заполучил изрядное похмелье, которое лишь усугубило его страдания. Его тело было сплошь в синяках, левый глаз заплыл, ребра болели при каждом вздохе, а правая лодыжка, вывихнутая при падении с лестницы, горела огнем.
– Послушай, если ты отказываешься говорить со мной, это твое право. Но позволь мне задать один вопрос. Ты ведь Стефани Патрик, дочь доктора Эндрю Патрика и Моники Патрик?
Ему нужно было услышать ответ, который он уже знал. Она не спешила ответить.
– Во-первых, кто ты?
– Меня зовут Кит Проктор.
– Почему ты задаешь мне эти вопросы?
– Это часть моей работы.
– Какой такой работы?
– Я журналист. – Как и следовало ожидать, она тотчас ощетинилась. Вызывающая поза лишь подчеркивала ее красноречивое молчание. – Твои родители летели самолетом «Северо-Восточных авиалиний», который разбился над Атлантикой два года назад. А с ними – твои сестра и младший брат.
Проктор видел, как она мысленно прокручивает слова ответа, прежде чем выбрать нужные.
– Мне нечего тебе рассказать. Оставь меня в покое. Забудь об этом.
– Поверь мне, я хотел бы забыть… Но не могу.
– Это почему же?
– Потому что это не был несчастный случай.
Приманка брошена. Его собеседница на мгновение задумалась, затем сказала:
– Я не верю тебе.
– Я и не ожидаю, что ты мне поверишь. Пока что нет. Ты еще не дала мне шанса.
Она покачала головой, но Проктор не желал уступать.
– Я не отказался бы от чашки кофе, мисс Патрик. Вам тоже купить? Я заплачу за ваше время.
– Мне платят за мое тело, а не за мое время.
– Они платят за то и за другое. Ну, давай. Всего одна чашка кофе.
Бар «Бруно» на углу Уордур-стрит и Питер-стрит был наполовину пуст. В течение дня здесь предлагали горячий завтрак. Возле входа стоял большой автомат с кока-колой. За длинным стеклянным прилавком на тарелках лежала разнообразная начинка для сэндвичей. Столешницы смотрелись как дерево, но на самом деле были пластиком. Банкетки обтянуты блестящим зеленым кожзаменителем.
Они заказали кофе и сели в задней части бара, где было меньше людей. Стефани освободилась от кожаной куртки и бросила ее на соседний стул. Взгляд Проктора тотчас же привлекли ее запястья. На обоих были огромные синяки. Казалось, будто на руки ей надели багровые наручники. Прошлой ночью их не было. Будь они там, он наверняка заметил бы. Стефани перехватила его взгляд.
– Что случилось? – спросил Кит.
– Ничего, – огрызнулась она.
– Не похоже на ничего.
– Кто бы говорил! Ты смотрелся в зеркало сегодня утром?
– К сожалению, да.
Мгновенно рассердившись, она демонстративно сунула оба запястья под нос Проктору для более пристального осмотра.
– Хочешь знать, что это? Случайная профессиональная травма, вот что это такое.
Успокоившись, принялась размешивать сахар в кофе с молоком, а затем сменила тему:
– У тебя есть сигареты?
– Я не курю.
– Я так и подумала, но никогда не угадаешь, пока не спросишь. – Проктор смотрел, как Стефани вытаскивает из кармана куртки свою пачку. Закурив сигарету, она бросила потухшую спичку на блюдце. – Итак, ты журналист.
– Да.
– Ты не похож на журналиста.
– Не знал, что у журналистов какая-то особая внешность.
– А разве я это сказала? Я говорю про твой внешний вид. Приличная стрижка, хороший костюм, дорогая обувь и чистая кожа – не считая синяков… Видно, что ты ухаживаешь за собой.