еринками пота, разум был сосредоточен на дыхании. На тумбочке, рядом со стаканом воды, лежали часы. Она взглянула на них.
Закончив упражнения, на минуту закрыла глаза, в большей степени ощущая жар внутри тела, нежели тот, что царил снаружи. Ее короткие густые волосы были темными; пропитанные по́том, они казались почти черными. В открытое окно доносилась какофония транспорта – вой сирен, рокот моторов, гудение клаксонов. Ее ноздри вдыхали удушливый запах выхлопных газов, вносивших свою лепту в постоянную горчичную дымку, что висела над городом. Встав с пола, она поймала свое отражение в зеркале. Рельефные мускулы и сухожилия – человеческие кабели – двигались под кожей, словно живые. Она с удовлетворением отметила отсутствие жира. От нее в буквальном смысле исходила животная сила.
В полдесятого утра температура подобралась к отметке плюс тридцать пять градусов, неуклонно приближаясь к максимуму предыдущего дня – сорока градусам. Влажность была почти стопроцентной. В Бразилии – в Рио-де-Жанейро – приход зимы обычно бывает ознаменован сильной жарой.
Синее с желтым такси петляло по дороге, то и дело выскакивая из-под носа других автомобилей. Казалось, что каждый водитель в Рио воображал себя Айртоном Сенной[8], хотя все вели машины как пьяные. Сидя на потрескавшемся заднем сиденье, Петра Рейтер смотрела в окно на залив Гуанабара и пыталась не обращать внимания на моторизованный хаос вокруг нее. Они миновали Сантос-Дюмон, городской аэропорт. Вчера, когда Петра была на вершине Сахарная Голова, она наблюдала за тем, как самолеты взмывают оттуда в небо. Она видела, как солнце садится за горы, как в сумерках мерцают пляжные огни; видела статую Иисуса Христа на вершине Корковадо, его силуэт на фоне кровавого неба. Вчера она была американской туристкой.
В конце пляжа Фламенго такси свернуло в Сентро, финансовый и торговый район Рио. Петра велела водителю остановиться на авениде Президента Антонио Карлоса. Оттуда до улицы Араужо де Порто-Алегре было всего несколько минут ходьбы. Если проезжая часть была забита машинами, то тротуары – людьми. Тут были потные бизнесмены в легких костюмах, продавцы еды в киосках на каждом углу, мальчишки – чистильщики обуви, предлагающие свои услуги, потеющие полицейские с нависшим над ремнем брюхом и пистолетом на боку, девушки, поштучно продающие сигареты или пластинки жевательной резинки. Знойный воздух мерзко провонял дизелем.
В офисном здании расположились представительства пятнадцати различных компаний. Петра на медленном лифте поднялась на шестой этаж. В лобби фирмы «Боа Виста Интернасиональ» стоял едва ли не мороз, этакая машинная разновидность мачизма – наверное, только в Бразилии кондиционер считает необходимым доказать свою мужественность. Петра спросила Эдуардо Монтейру. Вскоре ее провели в просторный офис с тонированным стеклом, образующим заднюю стену. Она могла заглянуть в дряхлеющие офисные здания на другой стороне улицы. Человек, который вошел в комнату через минуту, был невысокого роста и как будто засушен – его кожа походила на коричневую оберточную бумагу. А еще у него был крючковатый, как у орла, нос – этакая идеальная подставка для маленьких очков в проволочной оправе. Бежевый костюм был весь в складках, как и его лоб. Петра спросила, не сеньор ли он Монтейру.
Незнакомец улыбнулся и покачал головой:
– Нет. Сеньор Монтейру сейчас занят. Он просил меня побеседовать с вами от его имени.
– А где Марин?
– Его нет в городе. Он в своем доме в Бузиосе с семьей и друзьями.
– Я приехала сюда, поскольку мне была обещана встреча.
– Если его все удовлетворит, так и будет. У него есть вертолет, который перенесет его в город. Но только при необходимости. Вот почему он и сеньор Монтейру поручили мне поговорить с вами.
– И кто вы?
– Мое имя Феррейра. – Крючконосый коротышка сел за стол перед окном. – Не желаете кафезиньо?[9]
Петра покачала головой.
– Кола? Минеральная вода?
– Ничего не надо. Спасибо.
Она села напротив Феррейры
– Надеюсь, – сказал тот, – вы поймете осторожность сеньора Марина. Он не знал, что имеет дело с вами. И у него нет желания закончить, как Леманс.
– Лионель Леманс умер от остановки сердца.
– Мы тоже это слышали. Но в нашем мире ни в чем нельзя быть уверенным.
– Можете поинтересоваться у его врача. Для человека со слабым сердцем он почти не заботился о себе. Слишком много жирной пищи, слишком много мальчиков – рано или поздно если не первое, то второе сделали бы свое дело. В конце концов его свел в могилу пятнадцатилетний грек, а вовсе не фуа-гра.
Феррейра пожал плечами:
– Почему вы настаивали на том, чтобы приехать сюда? Вы могли бы подождать, пока сеньор Марин вернется в Европу.
– У меня график. Я думала, Леманс объяснил это вам.
– Нет. Об этом не было сказано ни слова.
Петра знала: ее собеседник лжет.
– Поэтому теперь об этом говорю я.
– Он говорил о поставке через два-три месяца. Причин для спешки нет. По крайней мере, у нас.
– Но мне нужны гарантии. И я нуждаюсь в них сейчас. Так что, если есть проблема, у меня еще есть время обратиться в другое место.
– И ради этого вы вышли из тени?
Петра нахмурилась:
– Я бы советовала вам не пытаться угадать мои мотивы.
Феррейра выдавил улыбку:
– Разумеется. Тоже верно.
– Отлично. Тогда давайте сделаем это.
– Сегодня?
– Сейчас.
– Прямо сейчас?
– Я поняла, что смогу проверить все, что было в заказе. Леманс поступил бы точно так же, будь он сейчас здесь.
Уникальная возможность, которую Александер никак не мог упустить, родилась благодаря двум отдельным событиям, одно из которых было спланировано, а второе стало просто удачей. В первом случае к успеху привел строгий расчет; второй инцидент случился в течение шестидесяти часов после первого.
В 1967 году, в возрасте двадцати одного года, Лионель Леманс дезертировал из бельгийской армии и стал наемником в надежде встретить сиамских близнецов – деньги и вооруженные конфликты – в Заире, Анголе, Эфиопии, Сомали и Чаде. Однако к 1987 году он устал проливать кровь – и чужую, и свою собственную. Список ранений удлинялся, выносливость ослабевала, аппетит к войне постепенно уступил место другому – аппетиту к красивой жизни. Не желая больше ограничиваться шлюхами и барами зачуханных африканских городишек, Леманс решил отказаться от кровавой стороны военного бизнеса ради более мягкой, финансовой. Используя контакты, которыми он обзавелся более чем за два десятка лет, бельгиец занялся торговлей оружием. В отличие от Густаво Марина, бразильца, с которым он познакомился в 1994 году, у Леманса не было прямых контактов с производителями. Все его источники были покупателями. Марин, со своей стороны, знал всех и за хорошую цену играл роль кого угодно; поставщика, получателя, отправителя конечному покупателю, посредника, гаранта. Поговаривали, что даже производителя.
Леманс вернулся в родной город, Брюссель, где взялся заключать сделки, выдавая себя за посредника и забирая себе долю от всего, что проходило через его руки. Постепенно создав себе репутацию, он расширил деятельность за пределы Бельгии, но именно в Брюсселе судьба свела его с Григорием Исмаиловым. Исмаилов был грузином и служил в Советской Армии на протяжении всей ее обреченной кампании в Афганистане. После отступления из Кабула он был демобилизован и вскоре стал преступником. Убийство – единственная профессия, которой обучил его афганский опыт. Какое-то время Исмаилов подвизался в преступных группировках в Свердловске и Перми на Урале, а в 1994 году вернулся в родную Грузию.
В Тбилиси он сделал себе имя человека, для которого не существовало понятия «грязная работа» – при условии, что ему платили за это хорошие деньги. В 1996 году он начал время от времени выполнять задания орудовавших в Москве чеченских бандитов, желавших анонимно мстить русским за их зверства в Грозном. Не имея ни семьи, ни совести, которые могли бы его остановить, Исмаилов был идеальной кандидатурой для выполнения таких заданий. Большинство их сводились к убийствам – полицейских, политиков, журналистов, – но, постепенно войдя в доверие к заказчикам, Исмаилов пошел «на повышение». Ему была доверена масштабная программа террора. Что привело его в Брюссель и в конечном счете привлекло внимание к его фигуре со стороны Александера в Лондоне. Леманс находился под колпаком у людей из Маджента-Хаус по причине его связей с Густаво Марином. Марин тоже был под наблюдением, ибо, как известно, имел связи с Марком Серра, французом, подозреваемым в ведении бизнеса от имени Халила.
Когда Григорий Исмаилов явился к Лионелю Лемансу со списком «особых просьб», тот обратился к Марину, так как знал: тот в лепешку разобьется, но достанет любое оружие. Как только линия связи была установлена, Александер смог проследить заказ до его источника. В то время Исмаилов планировал «домашнюю» – то есть чисто российскую – кампанию терактов против учреждений «Аэрофлота». Ведь, как гласила местная шутка, учитывая их никуда не годную систему безопасности, какой смысл подкладывать бомбы в их самолеты?
Но Александера тревожило не столько предполагаемое нападение на «Аэрофлот», сколько новая программа убийства, которую также планировал Исмаилов. Три человека в списке, составленном чеченцами, находились в Лондоне; в их числе был и сам российский посол. Именно это соображение побудило Александера санкционировать казнь Исмаилова. В исполнение ее привел оперативник из Маджента-Хаус, чей визит в Грозный совпал с приездом в столицу Чечни Исмаилова для встречи с работодателями. Оперативник использовал автомобильную бомбу, приводимую в действие ртутным выключателем. Взрыв унес жизнь Исмаилова и его водителя-чеченца. Как и следовало ожидать, вина за убийства была возложена на соперничающую чеченскую банду. Кровопролитное возмездие не заставило себя ждать. В свою очередь, это привело к хаосу и путанице, в которых потерялись все следы реального преступника.