Помимо особняка на Лонг-Айленде и двух манхэттенских квартир, ему также принадлежали квартира в Париже, небольшой греческий остров, постоянный номер люкс в отеле «Дорчестер» в Лондоне и ранчо в штате Нью-Мексико, на котором он никогда не бывал. Привыкший жить на широкую ногу, Гилер тем не менее не любил привлекать к себе внимание. Он щедро жертвовал на благотворительность, но что касалось бухгалтерского учета любого уровня, от корпорации до детских пособий, как истинный скряга, считал каждый цент. Любитель изображать из себя респектабельного отца семейства, любящего мужа и идеального отца – но не мог жить без услуг проституток. В глазах Петры Гилер был из породы тех, что вечно воюют сами с собой.
Эта внутренняя борьба прежде всего касалась его еврейства. Он не следовал галахе, своду еврейских законов, что, похоже, порождало в нем чувство вины, которое Гилер не мог подавить в себе, как ни старался. Он жертвовал деньги Иешива-университету в Нью-Йорке и субсидировал значительную часть квартирной платы в домах Боро-Парка, в Бруклине, населенном преимущественно евреями. Он также был активным спонсором Любавичских хасидов в Нью-Йорке и одним из покровителей Еврейского музея.
Гилер также спонсировал израильскую правительственную программу строительства еврейских поселений на оккупированных территориях. Составители материалов в папке не исключали, что именно это может быть причиной того, что Халил хотел ликвидировать Гилера. Петра задумалась. Неужели этого достаточно? Вопрос, конечно, спорный, но ей с трудом верилось, что такой человек, как Халил – кем бы тот ни был, – приказал бы убить Гилера лишь по этой причине. Впрочем, какая разница… Серра нанял ее сделать эту работу. Причины же были его частным делом и не имели с ней ничего общего. Она была лишь исполнителем.
Позже Петра наткнулась на фотографию жены Гилера и их пятерых детей, четверых мальчиков и девочки. Перевернув фото, положила ее на ковер лицом вниз.
Золотой язык шлюхи сменило полное отсутствие языка. По крайней мере, так ей казалось. Петра стояла в гостиной Фрэнка Уайта, глядя, как он наливает ей бокал охлажденного бургундского вина «Сен-Веран». Уайт тоже молчал, но, похоже, его это почти не напрягало, что было странно – ведь именно Петра считала себя экспертом по части неуклюжего молчания.
Она взглянула на часы. С момента ее встречи с Серра в Париже прошло четыре дня. К этому времени завтра она будет на Манхэттене. Стоило ей подумать об этом, как волоски на ее руках встали дыбом.
На кофейном столике в центре гостиной было несколько декоративных образцов горных пород. Петра взяла в руки один из них. Камень был бирюзовый, в прожилках ржавчины. А еще он оказался удивительно легким и зазубренным и по форме напоминал кусок кварца.
– Берилл, – пояснил Фрэнк, передавая Петре ее бокал.
– Что?
– Это берилл. Один из минералов бериллия. Используется в сплавах меди, никеля и алюминия, а также находит свое применение в рентгеновских трубках и ядерных реакторах. Два других, изумруд и аквамарин, считаются драгоценными камнями, но берилл является промышленным источником бериллия, хотя если он прозрачен, то также может быть драгоценным камнем. Этот кусок я привез из Мозамбика.
– О да. Вы же геолог. Человек, который проверяет, что там под ногами у людей.
– Долгий путь, как правило.
Она положила берилл на место и взяла со стола другой образец, грубой цилиндрической формы и грязно-желтого цвета.
– А это что?
– Апатит.
– Ну и название! Нарочно не придумаешь.
– Думаю, вы измените свое мнение о нем, если я скажу, что он входит в состав удобрений, пестицидов и чистящих средств. И даже дымовых бомб. Апатит добывают на Кольском полуострове на севере России, недалеко от границы с Финляндией.
– Вы и там были?
Фрэнк кивнул:
– Все эти штуки я собрал лично.
Петра положила образец обратно на стол.
– То есть, это как фотоальбом? С той разницей, что их можно пощупать… Вы как будто переноситесь в места, в которых вы побывали.
Сегодня Фрэнк был в черных джинсах, черных туфлях и темно-зеленой рубашке. Хотя Марина вряд ли себе это позволила бы, Петра тоже была в джинсах – не то настроение, чтобы выряжаться. Отсутствие усилия означало отсутствие поощрения, что, в свою очередь, гарантировало отсутствие неприятных сюрпризов. Поэтому никаких мини-юбок, никаких облегающих топиков, никаких украшений, даже макияжа. Только джинсы, темно-синяя майка и пара взмахов колючей щеткой по волосам – она была Петрой, которая притворялась Мариной, одетой как Петра.
Фрэнк поставил музыку. Она ее не узнала, но та ей понравилась. Посмотрела на крышку компакт-диска. Джон Мартин, «Солид эйр», первоначально выпущен в 1973 году, еще до того, как она родилась. Но не раньше, чем родилась Марина. Именно в такие моменты Петра была вынуждена напоминать себе, что для Фрэнка она Марина, и никто иная.
В кухне она увидела нечто такое, что ей было больно видеть: Уайт готовил еду. Нож взлетал над разделочной доской, выстукивая по ней барабанную дробь. В считаные секунды овощи были нарезаны аккуратными ломтиками и кубиками. Петра как будто наблюдала за своим отцом. Или за Китом Проктором. Она крепко прижала бокал к груди. Фрэнк поймал на себе ее взгляд.
– Всё в порядке?
Она кивнула:
– Я просто задумалась.
О тех, кого больше нет.
Квартира Фрэнка была чуть попросторнее ее жилища, и он вдохнул в нее какую-то жизнь. Помимо образцов горных пород, здесь имелась настоящая мебель – например, дубовый стол, за который они сели, чтобы поужинать. Здесь также были увеличенные фотографии, сделанные им во время путешествий по всему миру: дивной красоты небеса над пустынными равнинами Патагонии, волны золотого песка в Сахаре, кровоточащее над Сибирью солнце. Ей бросилось в глаза, что ни на одном из этих снимков нет людей. Петра подумала о своей квартире, обо всех других местах, где ей довелось жить. Сравнение удручало. Но это был не тот вечер, чтобы впадать в уныние.
Часы медленно таяли и утекали прочь.
Фрэнк поставил угощения на стол и, когда те были съедены, убрал тарелки. Петра выразила готовность помочь, но он ответил, что в этом нет необходимости, и она осталась сидеть, наблюдая за его хлопотами. Они прикончили бутылку «Сен-Веран», и Уайт открыл другую, «Нюи Сен-Жорж». Позже он поставил между ними, рядом с вазой с фруктами, тарелку сыра. Они ели практически молча, но даже когда говорили, их разговор был пересыпан паузами. И, по мере того как тянулся вечер, эти паузы становились дольше и легче.
Когда-то Фрэнк был отцом. Молодым человеком он влюбился в студентку, будущую актрису по имени Карен Корнуэлл. Они были полной противоположностью друг другу. Она – импульсивная и вспыльчивая, он – серьезный и уравновешенный. Но Фрэнк и Карен были влюблены, так что это не имело значения. Шесть месяцев спустя Карен забеременела. Она была в восторге, Фрэнк – в шоке. Но как только шок прошел, он почувствовал себя счастливым. Не потому, что мечтал стать отцом – скорее наоборот, – но потому, что доставил радость Карен.
Фрэнк сделал ей предложение, но она остудила его пыл. Только после рождения ребенка, сказала Карен. Ей хотелось убедиться, что он женится на ней, потому что любит ее, а не потому, что она беременна. Фрэнк согласился набраться терпения. Через три месяца после рождения Розы он снова сделал ей предложение. Слишком рано, ответила Карен. Им нужно подождать, пережить бессонные ночи, войти в колею семейной жизни. И вновь он согласился. Через шесть месяцев Карен получила свою первую крупную роль в мыльной опере. А через месяц переехала к одному из сценаристов.
Фрэнк закончил эту историю следующими словами:
– С тех пор я не смотрю мыльные оперы.
Петра нахмурилась:
– Правда?
Фрэнк лукаво усмехнулся; впервые за все это время:
– Нет, конечно. Я не смотрю их потому, что это полное дерьмо.
Петра ответила ему улыбкой и, взяв из вазы апельсин, начала очищать его.
– Вы все еще видитесь с ней?
– С Карен?
– Да.
– Нет. Сейчас она живет в Париже. Замужем за французским продюсером. Я рад, что у нее ничего не вышло с этим сценаристом.
– А как же Роза? – спросила Петра, внезапно вспомнив, что так звали одну из ее «матерей». Роза Холл, позже стала Розой Рейтер. Интересно, жила когда-либо женщина с таким именем или же, как и многое другое, она была лишь призраком, очередной ложью, сфабрикованной в Маджента-Хаус?
– Роза умерла три года назад, – ответил Фрэнк.
И даже не вздрогнул. Словно его это не касалось, а вот ее как будто ударили под дых.
– Извините. Я не хотела…
Уайт пожал плечами:
– Автомобильная катастрофа в Париже. Дети ехали в автобусе. Школьная экскурсия. Водитель потерял управление. Столкновения было не избежать. Никто из детей не был пристегнут ремнем безопасности. Вы знаете, как это бывает в автобусах. – Фрэнк наполнил стакан. – Это случилось в октябре, пять лет назад.
– Пять?
– Два года она провела в коме. Сначала французские врачи думали, что у нее есть шанс, что ее можно спасти. Но в итоге ничего. Вернее, стойкое вегетативное состояние, как это здесь называют. Мы с Карен были вынуждены принять решение дать ей умереть.
– О боже…
Фрэнк снова пожал плечами:
– К такому решению приходишь не сразу. Нужно время.
Петра потянулась через стол и накрыла ладонью его руку.
– Простите, я не хотела быть любопытной.
– Вы ею не были. Вы задали вопрос, только и всего. Я могу говорить об этом, если люди не против.
Телосложением Фрэнк был крупнее Кита Проктора. Его лицо говорило о тех местах, в которых он побывал, не хуже камней, которые он оттуда привез. Обветренное, обожженное солнцем, разъеденное солью и льдом. Его странствия запечатлелись на нем, как на гравюре. В движении он выглядел сильным, хотя и слегка неуклюжим, но Петра давно поняла: впечатление это ложное. Фрэнк был таким же ловким, как и Проктор. При всех их различиях между ними было и поразительное сходство. Наблюдая за ним, когда он варил кофе, она не могла избавиться от дежавю – для Фрэнка это был такой же ритуал, как и для Кита, и он тщательно ему сл