едовал.
Когда Петра во второй раз после прихода в его квартиру взглянула на часы, те показывали десять минут третьего ночи. Подняв глаза, она поймала на себе его взгляд и сказала:
– Мне пора. Я еще не собрала вещи.
Фрэнк кивнул. Не выпуская из рук стакана, Петра встала. Вино разожгло в ней слабый огонь. Нет, она не была пьяна, скорее слегка под градусом. Это чувство было бесконечно приятнее обычного опьянения, и она не помнила, чтобы алкоголь был к ней так добр.
В дверях квартиры Петра поблагодарила Фрэнка за прекрасный вечер и протянула ему стакан.
– Марина, можно вас поцеловать? – спросил он.
Кто я?
– Мне нужна кое-какая информация.
– Тип и уровень?
– Человек. Профиль второго класса.
– Имя?
– Уайт. Имя – Фрэнк. Другие имена мне неизвестны.
Мужской голос на другом конце линии поинтересовался, что еще ей о нем известно. Помимо того, что он геолог или, по крайней мере, якобы им был и что они живут в одном доме, – ничего. Завершив звонок, Петра положила трубку и какое-то время сидела в темноте. Часы показывали половину третьего.
Она взяла со стола фотографию в рамке. Кто эти люди? Актеры? Петра поднесла фото к окну, чтобы лунный свет осветил их лица. Вот мужчина обнимает женщину за талию. Оба улыбаются в объектив. Задний план размыт; дом в окружении сосен. Это были ее родители. Родители Марины, созданные специально для нее. Они уже ждали ее, когда она переехала на квартиру. Петра же знала их имена – Альберто и Франсин, – но их лица стали для нее сюрпризом.
Она резко развернулась и швырнула снимок через всю комнату. Он врезался в стену; стекло треснуло и разбилось. Затем Петра в темноте бродила по квартире, собирая другие «семейные» фотографии. Разорвав их на клочки, швырнула их в мусорное ведро.
Марина, можно вас поцеловать?
Лучше б Фрэнк спросил: «Петра, можно тебя поцеловать?» Или еще лучше: «Стефани, можно тебя поцеловать?» И, конечно же, ей хотелось сказать ему, что да, можно. Но она была слишком напугана. В его глазах она увидела поцелуй, увидела нож, увидела кровь, вытекавшую из разрезанной ладони. В глазах Фрэнка она видела, как Проктор уходит из больницы в ночь.
И она вновь надела личину Марины. И тотчас почувствовала, как сердце превращается в лед, а взгляд в камень. Так было легче – перекрыть выход всем эмоциям и ничего не чувствовать. И вот теперь, одна в своей холодной квартире, Петра поняла, что обошлась с Фрэнком, как когда-то с Проктором. И теперь, как и тогда, она вздрогнула, вспомнив об этом, отказываясь верить, что сказала такие слова.
– Вино был хорошим, Фрэнк. Но не настолько, – ответила Петра. Когда же он открыл рот, чтобы заговорить – то ли возразить или же просто сказать что-то хорошее, – она его оборвала: – Ты на что рассчитывал? Что напоишь меня и трахнешь? Ты так думал?
Слез не было; холод в ней заморозил бы любые слезы, превратив их в лед. Без четверти четыре она позвонила в Маджента-Хаус и отменила просьбу о досье.
Петра сняла телефонную трубку.
– Мисс Шеперд? – уточнил женский голос на другом конце линии.
– Да?
– Это говорят с ресепшна. Вас хочет видеть мистер Брюстер.
– Спасибо. Пусть поднимется ко мне в номер.
Она перешла из спальни в гостиную и выглянула из окна на 63-ю Ист-стрит. Дорогу перегораживал мусоровоз, и водители машин, которые выстроились в хвост за ним, отчаянно гудели клаксонами. В дверь постучали.
Поверх поношенного серого костюма на Эндрю Уилсоне была серая куртка-анорак. Ансамбль завершали коричневая синтетическая рубашка, алый галстук с рисунком «пейсли» и бледно-голубой джемпер с V-образным вырезом. Англичанин в Нью-Йорке, он смотрелся здесь инородным телом.
Высокий и худой, а точнее, долговязый и нескладный. На голове – густая шевелюра взлохмаченных локонов, превращавшихся из светло-каштановых в серебристые. «Интересно, с момента прибытия в Нью-Йорк он хотя бы раз прошелся по ним расческой?» – подумала Петра. Очки в черепаховой оправе с толстыми линзами искажали налитые кровью глаза. Кожа Уилсона была такой же серой, как и его костюм, а зубы – классическим американским кошмаром.
– Видели бы вы, где я остановился, – пробормотал он, с завистью окинув взглядом мебель, антиквариат, персидский ковер, две вазы роз и даже сами размеры ее номера. – Кто вы?
– Элизабет Шеперд. Консультант по вопросам управления.
– Консультант по вопросам управления?
– Да. Живу за счет сочных расходов и корпоративного жира. А вы?
– Я – Саймон Брюстер, учитель средней школы из Брента на коротких зимних каникулах.
– Вот почему я остановилась в «Лоуэлле», а вы – в выгребной яме. Кофе?
– Чай, пожалуйста.
Разумеется. Одного взгляда достаточно, чтобы это понять. Петра заказала в номер чай.
– У Гилера огромный особняк на Лонг-Айленде, – сообщил Уилсон, – недалеко от Сентерпорта, с видом на Лонг-Айленд-Саунд. Там его семья проводит бо́льшую часть времени. Сам дом скорее напоминает крепость. У него также есть две квартиры в самом Нью-Йорке: семейная квартира на Парк-авеню – я говорю «квартира», хотя на самом деле это два верхних этажа дома, – и другая на Пятой авеню. В ней все и произойдет.
– Почему именно там?
– Потому что там он развлекается. Его жена даже не догадывается, что это место существует.
– У него есть любовница?
– Нет. Он использует проституток. Это даст вам доступ в квартиру.
Желудок Петры подкатился к горлу. Интересно, знает ли Уилсон что-нибудь о ее прошлом?
– Каким образом?
– Легко и просто. Гилер всегда пользуется услугами одного и того же эскорт-агентства, «Премьер». Мы настроим телефон в его квартире на Пятой авеню так, что когда он туда позвонит, его звонок пойдет на наш номер.
– А если он позвонит откуда-то еще?
– Не позвонит. Мы знаем его привычки, а они стабильны. Он приезжает в квартиру рано днем. И сразу звонит в агентство. Затем принимает душ и выпивает, чтобы снять стресс и расслабиться. Примерно через час после звонка в «Премьер» приходит девушка по вызову.
– Как вы настроите телефон?
– У нас есть один человек, который поможет нам получить доступ к нью-йоркским телефонным сетям.
– А что в квартире? На какую защиту я могу там рассчитывать?
– В этом вся красота этого варианта. Когда Гилер там, он жертвует безопасностью ради любовных утех. Он не любит, чтобы за ним наблюдали или подслушивали его. Телохранитель остается внизу и обыскивает проститутку в вестибюле, прежде чем она войдет в лифт. После чего или болтает с портье, или идет и ждет Гилера в лимузине.
Петра на секунду задумалась:
– Каких девушек он предпочитает?
– Грудастых блондинок.
Какой сюрприз, подумала Петра. Впрочем, видев несколько его фотографий, она и так догадалась бы. Стереотипы не рождаются на пустом месте.
– Я не намерена красить волосы, поэтому мне нужен парик. Вы можете это устроить?
– Да.
– Что касается сисек, то уж какие есть.
Уилсон густо покраснел.
– Да и вообще, – продолжала Петра, – он не успеет подойти ко мне слишком близко, чтобы понять, какие они. Скажите лучше, какая в доме система безопасности?
Петра резко проснулась, будто ее кто-то толкнул. Она попыталась нащупать выключатель; ей потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, кто и где она и что делает. Затем Петра подумала о Фрэнке, о том, как обошлась с ним. По коже тотчас пробежали мурашки. Она перекатилась на большой двуспальной кровати. Было половина пятого утра. Ее внутренние часы еще не приспособились к нью-йоркскому времени.
В шесть часов Петра сделала упражнения на растяжку, после чего в течение двадцати минут нежилась в горячей ванне, выйдя из которой завернулась в просторный халат и заказала завтрак. Ожидая, когда его доставят в номер, сидела, скрестив ноги, на кровати, положив перед собой телефон. В Нью-Йорке было почти семь – и почти полдень в Лондоне. Звонок противоречил любым правилам – в крайнем случае она была обязана воспользоваться платным телефоном. Но ей было все равно. В любом случае она набрала номер. В трубке раздался гудок. Поняв, что еще не готова, Петра разорвала соединение. Ей нужно обдумать, что она скажет. Да, извинится, но это также будет нечто большее. Она должна все объяснить, иначе как еще ей загладить вину? Да и загладит ли она ее? И каким должно быть объяснение?
Принесли завтрак. Петра ела фрукты, йогурт, свежие булочки и все время пыталась придумать правдоподобное оправдание – но, увы, не смогла. После завтрака она вновь набрала номер Фрэнка и на этот раз не стала бросать трубку. Ответа не последовало. Интересно, чем он сейчас занят? Вдруг он с другой женщиной? От этой мысли стало муторно.
Пока телефон Гилера не подсоединили к нужному номеру, Петра могла не ждать никаких звонков. Сегодня она была туристом. Поднялась на самый верх Эмпайр-Стейт-билдинг, совершила прогулку в Гринвич-Виллидж и Сохо, посетила Музей современного искусства и музей Гуггенхайма. Вечер провела в номере, тупо глядя в телеэкран. Встав после бессонной ночи рано утром, позвонила Уилсону в отель. Они договорились встретиться в одиннадцать. Он назвал ей адрес, и Петра решила пойти туда пешком.
Она перешла Седьмую авеню и направилась к Таймс-сквер. Поговорка показалась ей правдой: нигде мы так не одиноки, как в толпе. Петра шла по городу, по Манхэттену, охваченному рождественским настроением, но оно ее не затрагивало. В отличие от холода. Она и мороз были заодно, от их прикосновения застывало буквально все.
Отель, в котором остановился Уилсон, был расположен недалеко от автобусного терминала портового управления. Его номер был ненамного больше ее ванной комнаты в «Лоуэлле». Это расстроило Петру, так как напомнило ей гостиничные номера из ее прошлого: одинокая безвкусная картина на стене, телевизор модели 1970-х годов, шкаф с оранжевой шторкой вместо дверей. Когда Уилсон предложил выйти погулять, Петра моментально согласилась.