Неужели внутри меня дремлет материнский инстинкт? Только не в данный момент. Разве раньше я ощущала его? В детстве – может быть, но точно не помню. К тому же дать жизнь ребенку в мире, в котором я провела последние четыре года, на мой взгляд, сродни преступлению. Возможно, материнский инстинкт стал жертвой алкоголя, который я пила, или наркотиков, которые я принимала, или мужчин, которые избивали меня и начисто его из меня вытрахали. Хотя, кто знает, вдруг он жив? Вдруг он просто дремлет, дожидаясь момента, когда ему будет безопасно появиться из темноты… Да, похоже, так оно и есть.
Я беру свой бокал в обе ладони и, сделав глоток вина, задумываюсь. В моем животе разлито приятное тепло. На губах играет усталая улыбка, которая привлекает к себе внимание Рейчел.
– Пенни за твои мысли, – говорит она.
– К сожалению, – самодовольно отвечаю я, – они не продаются.
Учитывая мое недавнее прошлое, это звучит довольно странно.
Взявшись под руку, они пересекли Оксфорд-стрит. Толпы покупателей схлынули, остались только бездомные, которые устраивались на ночь на мокрых картонках в дверях магазинов. На скамейке, с банками пива в руках, сидели двое пьяниц и громко о чем-то спорили. Третий справлял нужду на недавно высаженное деревце.
– Что-то не так? – спросила Петра.
– Я просто подумал о том, что мне сказал Джон.
– Что именно?
– Он сказал, что ты очень скрытная.
Петра подавила в себе желание возразить.
– Неужели?
Фрэнк кивнул:
– Ему показалось, что ты постоянно уходила от ответов на его вопросы.
– Может быть, но ты ведь сам знаешь, в чем дело. Будь я учительницей или врачом, я наверняка была бы откровеннее. Но он – аналитик из Сити, я же плохо его знаю и должна тщательно следить за тем, что говорю. Информация – это валюта.
– Ему показалось, что твоя осторожность распространялась и на личные вопросы.
– Очень может быть. Я не настолько хорошо его знаю, чтобы обсуждать с ним личные вещи.
Пройдя мимо американского посольства на Гросвенор-сквер, они зашагали по Саут-Одли-стрит. Вскоре молчание сделалось невыносимым. Петра не выдержала первой.
– В чем дело? – спросила она. – О чем ты думаешь, Фрэнк?
– Неважно.
Ответ больно задел ее. Она остановилась и заставила его посмотреть ей в глаза.
– Очень даже важно.
– Неправда, – заупрямился он. – Совершенно не важно.
Но Петра отказывалась сдаваться.
– Попробую угадать. Ты согласен с ним. Ты считаешь меня скрытной и осторожной.
Было видно, что сначала он хотел возразить, но затем все-таки сдался.
– Если честно, то да.
У нее не нашлось, что на это ответить. Внезапно она почувствовала себя круглой идиоткой. Как говорится, сама напросилась. Но Фрэнк тотчас предложил ей выход.
– Но это не проблема.
Ее тотчас пронзила смесь гнева и паники.
– А по-моему, проблема, и какая! Ты считаешь, что я от тебя что-то утаиваю?
– Я просто считаю, что ты не торопишься рассказать мне все. Только и всего. Я не в обиде. Это твое право.
Петра поймала себя на том, что ее трясет.
– У всех есть свои секреты, Фрэнк.
– Знаю.
– Даже у тебя. Их просто не может не быть.
– Конечно, есть.
Внезапно в ней как будто что-то лопнуло – некая струна в ее сердце. Слова сорвались с губ прежде, чем она успела остановить их:
– В таком случае не надо вести себя как гребаный лицемер!
– Тебе так кажется.
По идее, его улыбка была призвана загладить их ссору. Петра же восприняла ее как снисходительную, что разъярило ее еще больше.
– По-твоему, это смешно?
– По-моему, ты принимаешь все слишком близко к сердцу.
– Я не обязана ничего тебе про себя рассказывать. Я вообще не обязана ничего тебе говорить!
Мимо них прошла пара. Они пристально посмотрели на Петру. Та в свою очередь одарила их таким колючим взглядом, что они поспешили отвести глаза.
– Марина, что с тобой? – спросил Фрэнк.
Молчание длилось ровно столько, чтобы она остыла. Внезапно гнев как рукой сняло. Петра вновь была спокойна. Сделав несколько глубоких вдохов, она зарылась лицом в ладони. Почувствовала, как ей на плечи легли руки Фрэнка; его спокойствие как будто перетекало через них в нее. Что расстроило ее еще больше.
– Всё в порядке, – сказал он. – Я же сказал тебе, это неважно.
Утро встретило ее стальным небом, изливающим потоки дождя. Когда Петра вошла в кухню, Фрэнк стоял у окна, выходившего на Кларджесс-стрит, с кружкой кофе в руке. Интересно, давно ли он встал? Когда она проснулась, кровать уже была пуста.
– Доброе утро, – сказала она.
Он обернулся:
– Марина, по поводу вчерашнего вечера…
– Прекрати, Фрэнк, – перебила она его, скорее стыдясь самой себя, нежели сердясь на него. – Прошу тебя, не надо.
Он поднял руку.
– Хорошо. Но кое-что я все-таки скажу. После чего на время попытаюсь не вспоминать.
– Что?
– Мне необязательно все знать о тебе. Возможно, даже лучше, если я чего-то не знаю. Ты мне небезразлична. Именно ты, а не твое прошлое, твоя работа или что-то еще.
Накануне они вернулись домой в напряженном молчании. Перед тем как уснуть, в темноте занялись любовью, не обменявшись при этом ни единым словом. Проснувшись одна, Петра мысленно прокрутила события вчерашнего вечера и поморщилась. Отсутствие Фрэнка тоже не сулило ничего хорошего. Она быстро натянула старые спортивные брюки и толстый черный свитер с вытянутыми рукавами, закрывавшими ей даже кончики пальцев. После чего выползла на поиски Фрэнка. Интересно, в каком он сегодня настроении?
– Если у тебя есть причины что-то скрывать, то ничего страшного. Пусть так и будет. Возможно, ты что-то расскажешь мне в будущем, а может, и нет. Но давай сейчас не будем создавать проблем. Договорились?
Слов у нее не нашлось. Она пересекла кухню и, обняв его за шею, впилась в губы. На его языке оставался привкус кофе.
Они поцеловались. Петра ощутила на его языке вкус никотина.
– Я скучал по тебе, – сказал Серра.
Она подавила свою инстинктивную реакцию.
– Я тоже.
Он поцеловал ее снова. Его пальцы уже возились с пуговицами на ее рубашке. Она пожалела, что не надела что-то другое.
– Я здесь только ради этого? – резко спросила Петра.
– А ты рассердишься, если я скажу «да»?
– Да, я рассержусь.
– В таком случае нет, – ответил он и, взяв ее за руку, повел в спальню.
Пять часов назад, в Лондоне, она занималась любовью с Фрэнком. И вот теперь, в квартире на рю де Риволи, в ее соски жадно впивается рот Серра, его губы скользят по ее животу все ниже и ниже, пока не находят то, что искали, у нее между ног. Петра закрыла глаза и постаралась вспомнить свою старую роль.
Спустя полчаса они уже сидели в гостиной. Серра пил вино, Петра – колу. Она даже не пошла в душ – ей хотелось поскорее одеться, – о чем теперь жалела. Ощущая себя оскверненной. Телом и душой.
– Расскажи мне про Халила, – сказала Петра.
– С чего это вдруг?
– Мне любопытно. Для всех он лишь имя, и ничего больше.
– Как и ты.
– Но не для тебя. Кто он? Что тебе о нем известно?
Серра пожал плечами:
– Только то, что мне сказали. Ничто из этого не исходит от него самого.
– Но ты ведь знаешь его лучше, чем другие, не так ли?
– Конечно, но это вовсе не значит, что все из этого верно.
– Отлично понимаю.
Серра чиркнул спичкой и закурил сигарету.
– Насколько мне известно, Халил, по всей видимости, родился в Кувейте в шестьдесят шестом году. Его отцом, возможно, был Мохаммед Халид Махмуд, инженер, родом из Белуджистана, что в Пакистане. Мать предположительно была палестинкой. Полное имя Халила до сих пор никому не известно. Если же, однако, это и вправду его родители, то его детство прошло в районе Фахахиль, рабочем пригороде столицы с большой долей выходцев из Палестины. В восемьдесят шестом году Мохаммед Халид Махмуд вернулся в Пакистан, где обосновался в приграничном Пешаваре, на северо-западе страны. К тому времени, как тебе наверняка известно, Пешавар превратился в стратегическую площадку для моджахедов, которые вели войну против советских войск по ту сторону границы в Афганистане. Не исключено, что опыт жизни в Эль-Кувейте и Пешаваре послужил Халиду основой того, кем он впоследствии стал.
Петра сделала глоток из своей банки.
– Я знаю, что его духовным наставником был шейх Абдул Камаль Кассам. Как и шейх Омар Абдель Рахман, Кассам был приговорен нью-йоркским судом к тюремному заключению. Что наверняка дало Халилу мотив, но без финансовой поддержки он был бессилен воплотить свои планы в жизнь.
– Верно.
– И ты ее ему организовал. Мне же интересно другое: кто первоначальный источник этих денег?
– Камаль Ибрагим Карим.
– Первый раз о нем слышу.
– Последователь Усамы бен Ладена. Получил подготовку в одном из алжирских лагерей, финансируемых бен Ладеном. Главное отличие Карима от других последователей Усамы состоит в том, что он богат, как и сам бен Ладен. На торговле нефтью, морских перевозках, строительном и банковском бизнесе семья Карима сколотила сотни миллионов долларов. Не знаю точно, насколько велико его собственное состояние, но оно явно превышает миллиард. Он не единственный спонсор Халила, но главный.
– У них одинаковые взгляды?
– Только в том, что США – враг номер один. Карим – пакистанец, однако является членом суннитской секты ваххабитов, пустившей глубокие корни в Саудовской Аравии. Последняя имеет в арабском мире особый статус, ибо именно в ней расположены два главных святилища ислама – аль-Масджид-аль-Харам, или Благородное Святилище, и аль-Масджид-ан-Набави, Мечеть Пророка. По этим двум причинам Камаль Карим считает совершенно неприемлемым, чтобы на саудовской земле находились американские – то есть христианские – солдаты. Своим присутствием они оскорбляют ислам. Это его первичная мотивация. Но даже если завтра солдаты уйдут, США по-прежнему останутся врагом номер один, поскольку поддерживают Израиль и вообще являются нацией крестопоклонников. Карим успокоится лишь тогда, когда враги ислама будут разгромлены. А вот Халилом в первую очередь движет личный мотив. Он мечтает отомстить за тюремное заключение шейха Абдула Камаля Кассама.