Петра боролась с паникой, медленно вспоминая, как Бойд учил ее при необходимости часами оставаться неподвижной, не издавая ни звука, сколь бы близка ни была угроза. Она сосредоточила свои мысли на каждой части своего тела, представляя себе, как та расслабляется до состояния полной неподвижности, отчего остальной организм следует ее примеру.
Мужчины оставались в комнате примерно полтора часа. Петра ни разу не пошевелилась, не обращая внимания на затекшие конечности, и даже молча вытерпела болезненную судорогу в правой икре. Когда они ушли, подождала еще минут десять и лишь затем вылезла из своего зловонного укрытия. Массируя икру, окинула взглядом сгруженные товары. Похоже, все осталось на месте – те четверо ничего не унесли и ничего не принесли. С другой стороны, до их появления Петра не успела все рассмотреть подробно.
Вторая половина дня. Фрэнк привел меня в Национальную галерею. Для меня это совершенно новый опыт. Я ничего не понимаю в искусстве. Не считая относительно недавнего посещения галереи Тейт, я ни разу не была в художественном музее. Для меня полная неожиданность, что мое сердце замирает от восторга, когда мы с Фрэнком, взявшись за руки, переходим от Тициана к Рембрандту, от Рафаэля к Веласкесу. Мне нравится тишина и прохлада галерей. Они меня успокаивают. Я смотрю на картины и на людей, разглядывающих картины. Знатоки и любители, эксперты и просто влюбленные в живопись. Такие, как мы.
Как вдруг всего в один момент все меняется.
Разумеется, я узнаю его не сразу. На нем поношенный твидовый пиджак с кожаными заплатами на локтях, вельветовые брюки и голубая рубашка. Когда-то он носил волосы чуть длиннее, а его очки теперь не круглые, а овальные, однако оправа по-прежнему матово-черная. До этого момента я видела его только в костюме. Но с толку меня сбивают не только и не столько малозначительные изменения в его внешности, а сам контекст, в котором я вижу его.
Филип. В три часа дня по средам, насколько я помню. Постоянный клиент. Из числа наименее противных. Время от времени он даже делал мне подарки. Флакон дешевых духов, солнечные очки, но ничего дороже стоимости его обычного получаса. По его словам, он работал в рекламе. А еще, что он якобы не женат, что теперь представляется махровой ложью, потому что рядом с ним стоит женщина. Они разговаривают, и у нее на пальце обручальное кольцо. Она держит за руку девочку. Справа от Филипа стоит мальчик постарше – лет одиннадцати-двенадцати – и всем своим видом показывает, как ему скучно.
Филип… Интересно, как его настоящее имя? И работает ли он на самом деле в рекламе? Или же придумал все эти свои офисные байки, которые, бывало, рассказывал мне, пока одевался?
Почувствовав, что я смотрю на него, он поворачивает голову. Мы встречаемся взглядом, и его зрачки расширяются. Я, конечно, этого не вижу – скорее, чувствую нутром. Он пока еще не узнал меня, однако знает, что где-то раньше меня видел. Я могла бы отвернуться, но нарочно не делаю этого. Я заработала эти мгновения.
И тут до него доходит. Мне видно, как он весь напрягся. Как кровь отлила от его лица. Его жена по-прежнему разговаривает с ним о картине, перед которой они стоят, но Филип ее не слушает. А в оба глаза таращится на меня. Он знает: я вижу его насквозь, а сам он в эти мгновения беззащитен и гол. Представляю, как у него пересохло во рту – не рот, а наждак. Он пытается выдавить неискреннюю улыбку, этакую оливковую ветвь мира, которую я, разумеется, отвергаю. И, продолжая буравить его взглядом, незаметно подталкиваю Фрэнка ближе к ничего не подозревающей семье.
В свою очередь мужчина, ранее известный мне как Филип, поворачивается спиной и подталкивает жену и детей к следующей галерее. Но мне наплевать. Я знаю, он все равно чувствует, как я прожигаю его взглядом между лопаток. Фрэнк – вот кто мешает мне представиться его жене.
Примерно полчаса я следую за ним по пятам. Ловлю каждый его беглый взгляд, который он украдкой бросает в мою сторону. Жаль только, что мне не видно, что в эти мгновения творится в его голове…
Позднее, когда мы с Фрэнком выходим из музея, он спрашивает меня, понравилась ли мне Национальная галерея. В ответ я говорю ему, что даже не предполагала, что получу столько впечатлений.
Отправив Серра электронное письмо, Петра на следующей неделе совершила две поездки в Париж. Первую – всего на один день. Серра встретил ее в своей квартире с похотливой улыбкой, но она быстро отшила его, сославшись на то, что в ее распоряжении всего пара часов. Серра возразил, что пары часов им вполне хватит, даже для такой тигрицы, как она, на что Петра ответила:
– Может, до завершения операции нам лучше оставить наши отношения на чисто профессиональном уровне?
Было видно, что Серра принял ее отказ близко к сердцу, что Петре было даже приятно. Стоял прекрасный морозный день, и они воспользовались им, чтобы прогуляться вдоль Сены и вокруг острова Ситэ. Серра был в кашемировом пальто, надетом поверх костюма от Пьера Кардена. Петра – в коротком кожаном, надетом поверх толстовки с наполовину выцветшей физиономией Игги Попа и слоганом «Хочу всю жизнь».
– Халил огорчен твоими финансовыми требованиями, – сказал Серра. – Он понимает, что ты знаешь, что он заплатит тебе, но полмиллиона долларов для «контролера» – это слишком, независимо от того, что от него требуется.
– Мне казалось, у Камаля Ибрагима Карима больше ста миллионов долларов.
– Так и есть, но от пятисот тысяч «зеленых» он ждет большей прибыли.
– Ты пока не сказал мне, что от меня требуется, – сказала Петра, зевая. – Не говоря о том, что мне наплевать, нравится ему это или нет. Как наемника меня это не должно волновать. Так что вопрос стоит так: полмиллиона или ничего.
Серра обнял ее за плечи. Петра невольно съежилась, однако тотчас поспешила исправить эту свою реакцию, подвинувшись к нему ближе и обняв за талию. Они молча прошли мимо группы туристов.
– Знаю, ты хранишь всё в тайне; и все же, могу я задать тебе один вопрос? – спросила Петра.
– Какой?
– Мне любопытно. Почему именно Мальта?
– Халил считает ее мусульманской.
– Но почему?
– В сердце ислама лежит понятие Города Войны и Города Веры.
Петра покачала головой.
– Это как?
– Любой город, где правит ислам, – это Дар-аль-Имам, или Город Веры. Все остальное – Дар-аль-Харб, или Город Войны. Ислам пребывает в вечной войне между ними. Между Городом Веры и Городом Войны никогда не может быть мира. Рано или поздно один из них победит, и каждый мусульманин должен приложить все усилия к тому, чтобы победа досталась Городу Веры. По крайней мере, таков взгляд Халила на ислам. То, что Мальта лежит посередине Средиземного моря, на полпути между Африкой и Европой, Востоком и Западом, – это не просто географическое совпадение. Не просто торговый и культурный перекресток. Ее положение глубоко символично. Мы привыкли воспринимать Мальту частью рыхлой группы вестернизированных стран, в то время как мусульмане считают ее своей, а значит, частью Города Веры. И это притом что девяносто процентов населения страны составляют католики.
Роль Мальты начала проясняться.
– И Халил намерен предъявить на нее права?
– Он намерен сделать нечто большее. Есть чисто практические причины тому, почему самолет должен сесть на Мальте. Его люди свободно расхаживают среди местных жителей, а значит, там он чувствует себя в большей безопасности. Но остается также вопрос требований. Успешное завершение операции угона самолета в стране, которая считается вестернизированной и католической, придаст историческим требованиям мусульман дополнительный вес, укрепит легитимность ислама на острове. Вернее, сам остров не так важен – важно его положение.
Вторая поездка Петры в Париж состоялась через пять дней. Прибыв туда во второй половине дня, она взяла такси до рю де Риволи. Серра встретил ее настороженно, не зная, что от нее ожидать. Она решила сыграть роль шлюхи. Позднее, ближе к вечеру он отвел ее в ресторанчик в квартале Марэ. Петра подумала, что с удовольствием побывала бы здесь с Фрэнком. Она представила, как они сидят с ним, склонившись над столиком: пальцы переплелись, лица освещает пламя свечей, глаза посылают сигналы, в желудках разлито приятное тепло от съеденного ужина, выпитого вина и предвкушения ночи любви.
Пока же она была вынуждена притворяться. Увы. Она ела рыбу в винно-чесночном соусе. Серра заказал стейк из ягнятины, почти сырой. Розовое мясо внутри даже не успело прогреться. Словно любовники, они наклонились друг к другу, но разговор их был не про будущее и не про чувства, а про Халила и чудовищные схемы в его голове.
– Халил может созвать добровольцев откуда угодно, – сообщил Серра. – С Филиппин, Малайзии, из Ирана и Пакистана. Достаточно бросить клич, и они тотчас слетятся на его зов. Его имя действует словно магнит.
– И куда они отправятся?
– Это зависит от поставленной задачи. Первая база находится в долине Бекаа в Ливане, в лагере «Хезболлы». Последние десять лет Халил время от времени работал на «Хезболлу», а те в обмен на его услуги предоставляли ему свои лагеря. Как и Мальта, Ливан считается исламской вотчиной. Исламские фундаменталисты давно точат зуб на тамошних христиан, желая изгнать их из страны. Халил разделяет их взгляды.
– Скажи, Камаль Ибрагим Карим когда-нибудь бывает в этих лагерях?
Серра покачал головой:
– Нет, он ведет кочевую жизнь вдоль пакистано-афганской границы, предпочитая не покидать этот регион. По крайней мере, теперь. Однако не прочь распространить свое влияние как можно шире.
Затем Серра рассказал Петре, как проверяют каждого добровольца перед отправкой в следующий лагерь.
– И где он? – поинтересовалась Петра.
– В Ливии.
– А как они туда попадают?
– Ливийским военным самолетом, прямой рейс до Триполи – это обычная процедура. Из аэропорта рекрутов грузовиком везут на расположенную в пустыне базу LV-двести сорок один. Это новый лагерь, расходы на его содержание оплачивает Камаль Ибрагим Карим. Именно здесь происходит настоящая подготовка.