– Да, теперь мы встретимся, лишь когда все закончится.
– И где же это произойдет?
Серра пожал плечами:
– Не знаю. Все зависит от того, куда отправитесь вы с Халилом. И как долго там пробудете. Но ты ведь знаешь, где меня найти.
Они поцеловались у входа в метро.
– Мы с тобой не такие, как все, Петра, – сказал ей Серра. – Мы не принимаем условий, которые диктует нам мир, а сами диктуем ему условия. Наше будущее станет таким, какое мы для себя выберем.
Петра вымучила улыбку.
– Или какое выберет Халил.
– Нет. Даже Халил нам не указчик. Никто, кроме нас самих.
Некая извращенная ностальгия заставила Петру взять такси и доехать до Эджуотер-роуд. Оттуда она пешком прошлась до Белл-стрит, на минуту задержавшись перед домом, в котором когда-то жил Кит Проктор. Посмотрела на его окна. Те были темны. У входной двери висело объявление риелтора о продаже одной квартиры.
Она перешла улицу и, войдя в кафе, купила чашку чая с молоком и села за столик рядом со входом, свой самый любимый. Обзору улицы мешала тюлевая занавеска на нижней половине окна.
Почему-то она надеялась, что в дни, предшествующие угону, ей удастся как можно больше узнать про Халила и она сможет выйти на него самостоятельно, без участия в теракте. Увы, все, что она узнала, это что он будет на Мальте. Этого явно мало. Серра осторожничал, так что пока предпринять что-то вряд ли получится. Но как только ей подвернется удобный момент, она сделает все, чтобы самолет не поднялся с земли, и на этом все закончится. Халил же как был, так и останется недосягаем. Перспектива вернуться к исходной точке повергала в депрессию. Это было невозможно.
Фрэнк целует косметический шрам на моем плече, и я вздрагиваю. Мы на полу в моей гостиной. Голые – наша одежда разбросана вокруг нас – и оба жадно хватаем ртом воздух. Я закрываю глаза и представляю нас где-то далеко-далеко – например, в домике на Айл оф Скай или даже Айли. Мы когда-то ездили туда отдыхать всей семьей, и красота тех мест навсегда поселилась в моем сердце. Я представляю, как мы с Фрэнком ведем простую, спартанскую жизнь. Думаю, она подошла бы нам обоим. Мы бы черпали удовольствие, занимаясь домашними делами, вдали от комфорта цивилизации, в окружении суровой, первозданной красоты.
– Тебе, наверное, было больно, – говорит он, проводя пальцем по шраму.
– Даже больше, чем ты можешь себе представить, – отвечаю я, моля бога, лишь бы он не начал расспрашивать меня о подробностях и тем самым избавил меня от пышного букета новой лжи.
Мы какое-то время молчим, затем начинаем собирать раскиданную одежду, хотя и не спешим одеваться. Наверное, потому, что оба знаем, что сейчас мы снова займемся любовью. Я чувствую, Фрэнк хочет что-то сказать, – и оказываюсь права. Мой нюх меня не подвел.
– Ты часто задумываешься о будущем? – спрашивает он.
Ну и вопрос! Особенно для такой, как я.
– Начинаю, – признаю́сь я.
– Я тоже.
Но только по другой причине, добавляю про себя.
– Я уже давно отвык смотреть в будущее, – говорит Фрэнк. – После того, как Карен ушла от меня, после того, как умерла Роза, я просто не видел в этом смысла. Особенно после Розы. Даже после того, как горе слегка улеглось. Я просто не мог заставить себя строить планы. Сначала это казалось чем-то дешевым, а потом – лишь пустой тратой времени. Я жил от одного дня к следующему, от одной недели к другой. Тогда меня это устраивало, – он поворачивается ко мне лицом и смотрит мне в глаза, – но сейчас – нет.
Я каменею. Мне страшно, что Фрэнк сейчас сделает что-то безумное – например, скажет мне, что любит меня, или, что еще хуже, сделает мне предложение. Если он так поступит, какая-то часть меня растает. С другой же случится апоплексический удар или что-то в равной степени жалкое и неприличное. В этом вся беда: если вы в меня влюбились, то получаете меня целиком, все самые разные версии моей персоны. Любите меня? Любите и мою тайную семью. Вопрос в другом – кто объект этой любви? Стефани? Петра? Марина? Или же все три одновременно?
– Ты вернула меня к жизни, Марина, – говорит Фрэнк.
То же самое я могу сказать и о нем самом. Он нашел верную ноту. Я согласно киваю, что, похоже, для него полная неожиданность.
– Так и есть, – говорю я ему. – С самой юности мне постоянно чего-то не хватало. Время идет; мне же кажется, что нечто уносит меня от этого все дальше и дальше. И вот теперь я чувствую, что приближаюсь к нему. Чувствую, как становится теплее.
Фрэнк берет мои руки в свои.
– Я влюбляюсь в тебя, Марина. И ничего не могу с собой поделать.
Я не знаю, что на это ответить. Я сказала бы ему то же самое, но знаю, что никогда не смогу заставить себя произнести такие слова. Фрэнк разрывает меня на части и даже не подозревает об этом.
– В меня пока еще никто не влюблялся, – говорю я. – Ты первый.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, – упираюсь я. – Никто. Да и некому. Знакомые парни были слишком молоды, из мужчин давно вышел пар.
– Но ведь должен был быть хотя бы один.
Я вспоминаю Кита Проктора.
– Наверное, был. Но из этого ничего не вышло.
– Почему нет?
– Он уехал. У него не было выбора.
Фрэнк целует меня, я же думаю о том, что он сказал. Меня вновь прибивает к берегу. Он прав. Я теряю аппетит к отмщению, потому что месть неспособна тягаться с любовью. Фрэнк воскрешает меня, возвращает к жизни. Если я не буду осторожна, велик риск того, что он сотворит из меня настоящего человека.
– Странно, – говорю с печальной улыбкой, – я всегда сопротивлялась таким моментам, как этот. По крайней мере, мысленно. Потому что в жизни их просто не было. Я их не допускала. Никого не подпускала близко к себе. Потому что так проще и безопаснее. Ни моих родителей, ни братьев, ни сестру. Мне было страшно впустить к себе в душу кого бы то ни было. Я воспринимала это как посягательство на мой внутренний мир. Но теперь все по-другому.
Фрэнк озадаченно смотрит на меня. Наверное, потому, что не привык слышать от меня такие признания.
– Что-то не так? – спрашиваю я его, когда молчание начинает затягиваться.
– Мне казалось, ты единственный ребенок в семье.
– Что?
– Ты говорила мне, что ты единственный ребенок в семье. А теперь упомянула братьев и сестру…
Я чувствую, что краснею. С моих губ готовы сорваться слова опровержения, но я вовремя ставлю им заслон. Я не могу лгать Фрэнку. Тем более сейчас. Не в момент, когда мы исповедуемся друг другу. Я уже и так налгала выше крыши, и мне не хочется испоганить ложью чувства, в которых я признаюсь ему. И все же я не могу сказать ему всей правды. Похоже, Фрэнк прочел что-то на моем лице. И мы оба знаем: настал поворотный момент.
Я делаю глубокий вдох.
– У меня были два брата и одна сестра. Теперь у меня только один брат, но мы не общаемся. Моих родителей тоже нет в живых.
Мои слова доходят до него не сразу.
– Почему ты раньше этого не говорила?
– Потому что не могла. И сейчас не могу. Вернее, не должна.
– Почему нет?
– Потому что это опасно для нас обоих.
Он с прищуром смотрит на меня.
– Чем ты занимаешься, Марина?
Я прикусила губу и тяну время.
– Когда ты говорил мне то, что сказал, ты ведь не шутил?
– Нет, конечно.
– Вот и я тоже не шутила. Что бы ни случилось, помни о том.
– А что должно случиться? – спрашивает Фрэнк.
– Пока не знаю.
– Послушай, я…
Я прикладываю палец к его губам, не давая ему договорить.
– Лучше не спрашивай. Не вынуждай меня лгать. Только не сейчас.
Похоже, он не знает, что сказать в ответ, и вместо этого смотрит в сторону.
– Я хочу быть с тобой, – говорю я ему. – Вот почему я должна быть честной. Если хочешь быть со мной, ты не должен мешать мне быть честной.
Он не отвечает на мои слова, но я и не жду.
И тогда я задаю последний вопрос:
– Если б нам потребовалось исчезнуть, скажи, ты мог бы с этим жить?
Саксофонист у подножия эскалатора на станции «Пиккадилли-серкус» играет вещь Глена Миллера «В хорошем настроении». Пассажиры бросают монетки на грязное одеяло, которое он расстелил у своих ног. Акустика станции восполняет убогость исполнения.
Петра посмотрела на часы. Она явилась на пять минут раньше назначенных четырех. Поднявшись на эскалаторе наверх, прошла через турникет и – как и велел ей Реза Мохаммед – направилась к телефонам-автоматам. Оба мужчины были уже там. Миркас и Юсеф. Оба кивнули ей, но не сказали ни слова.
Пройдя по Шафтсбери-авеню, они свернули на Уордор-стрит. Петра, как могла, пыталась не думать о близости к своему прошлому. Здание, в которое они вошли, в бытность ее Лизой, когда к ней в гости пришел Кит Проктор, только строилось. Теперь оно было открыто. Снаружи фасад навевал смутные мысли о стиле ар-деко, но внутри это был обычный лабиринт безликих офисных помещений. Первый этаж занимали ресторан и бар: оцинкованные столы, белые стены, обилие стекла, острых углов и пустого пространства. Входом на верхние этажи служила дверь слева от ресторана. Если верить медной табличке рядом с дверью, в здании расположились кейтеринговая фирма, кинокомпания под названием «Юникорн филмз», турагентство, администрация одной швейной фирмы и секретарское агентство.
Турагентство располагалось на верхнем этаже. Интересно, подумала Петра, не проще ли было заказать билеты в офисе «Ар-Джей-Эн трэвел»? Скорее всего, такая конспирация – часть тех строгих мер безопасности, на которых настаивал Серра. Все должно быть раздельно. Разделяй и властвуй. Не допускай, чтобы одна часть плана ставила под угрозу другую и тем самым весь план целиком.