В ответ Каладин втянул глоток буресвета. Его тело вспыхнуло от внутренней бури, и струйки люминесцентного дыма начали виться над кожей.
Это заставило двух певцов остановиться.
– Это он, господин! – воскликнула боеформа. – Тот, кого ищет Преследователь! Он точно соответствует описанию!
Царственный ухмыльнулся:
– Ты сделаешь меня очень богатым, человек.
На его коже возникли трескучие темно-красные молнии. Боеформа шарахнулась в сторону, ударившись о столик, на котором зазвенели разложенные хирургические инструменты.
Лирин схватил Каладина сзади.
Каладин спокойно стоял на краю пропасти. Он ощущал равновесие.
Царственный прыгнул вперед, размахивая топором.
И Каладин шагнул с края.
Он высвободился из отцовской хватки и одной рукой оттолкнул Лирина назад, а другой поймал запястье Царственного, не дав тому опустить топор. Каладин приготовился к энергетическому разряду, который пронзил его при прикосновении к буреформе: он сражался с такими певцами раньше. Тем не менее это его на миг ошеломило, и он не успел защититься, когда Царственный ударил его по лицу, разорвав щеку колючим панцирем на тыльной стороне ладони.
Буресвет это исцелит. Каладин поднял другую руку, предотвращая новый удар и одновременно продолжая удерживать топор. Некоторое время они боролись, затем Каладину удалось получить преимущество, сместив их общий центр тяжести вперед, – так у него появилась возможность повернуться и ударить Царственного плечом.
Шквал, как больно! Панцирь был не для красоты. И все-таки маневр на миг вывел противника из равновесия, так что Каладин смог, контролируя схватку, развернуть врага и ударить его рукой об угол смотрового стола. Панцирь на кисти певца раскололся с оглушительным треском.
Царственный зашипел от боли и выронил топор. Но затем он резко развернулся и ударил Каладина боком в грудь, прижав его к столику с инструментами. Отец Каладина кричал; певец-боеформа остался у противоположной стены, не пытаясь помочь своему. Он, похоже, не горел желанием нападать на Сияющего.
Без буресвета Каладин не смог бы противостоять постоянным энергетическим разрядам от прикосновения буреформы. Тем не менее он сумел продержаться, не позволяя врагу слишком сильно себя теснить, пока Царственный не попытался нанести еще один удар. В последний момент Каладин зацепил ногой ступню противника, и они оба рухнули на пол.
Он приземлился, крякнув, и попытался перекатиться в позицию, позволяющую задушить противника. Если бой закончится без кровопролития, возможно, отец простит его.
К сожалению, Каладин мало занимался борьбой. Он знал достаточно, чтобы не стать легкой жертвой, но Царственный оказался сильнее, и панцирь продолжал вонзаться в неожиданные места, мешая захватам. Пользуясь своим превосходящим весом и силой, Царственный с ворчанием развернул Каладина, затем, прижимая Каладина к полу всей своей тяжестью, начал бить его по лицу кулаком с уцелевшим панцирем.
Каладин глубоко вдохнул буресвет, осушая сферы на столике. Потом поднял кулак и ударил по тыльной стороне ладони певца, поврежденной ранее. Его враг вздрогнул, и Каладин смог освободиться, сбросив Царственного, – хотя от этого в тесноте смотровой оба врезались в мебель.
Каладин поспешно вскочил, чтобы атаковать врага сверху, но Царственный начал светиться красным. Волосы на руках Каладина встали дыбом, и у него была доля секунды, чтобы метнуться в сторону, а потом вспышка света и оглушительный треск заполнили помещение.
Он упал на пол, ослепленный и оглушенный, ощущая острый запах, нахлынувший вслед за ударом молнии. Странный и особенный, этот запах ассоциировался с дождем. Каладин не думал, что в него попали – буреформы с трудом направляли свои разряды, – но потребовалось мгновение, чтобы буресвет Каладина исцелил его уши и восстановил зрение.
Над ним стояла тень, замахиваясь топором. Каладин увернулся в последний миг. Топор звякнул о каменный пол.
«Прости, отец», – подумал Каладин, потянувшись за скальпелем в сапоге. Когда топор снова опустился, Каладин позволил ему задеть левое плечо, молясь, чтобы буресвета хватило. И вонзил скальпель в колено Царственного, прямо между пластинами панциря.
Царственный закричал и споткнулся. Плечо Каладина болело как проклятое, но он преодолел боль и вскочил на ноги. Его буресвет погас, когда он бросился на своего врага, снова опрокидывая, но на этот раз Каладин проявил больше осторожности и упал сверху на Царственного. Пользуясь инерцией падения, он вонзил скальпель в шею существа, прямо над панцирным воротником.
Хирургический нож не предназначался для боя, но был отменно заточен. Каладин повернул его и быстро перерезал сонную артерию, а затем вскочил.
Он попятился и споткнулся о столик, весь в поту, тяжело дыша, его слух еще не полностью восстановился после молнии. Царственный брыкался на полу, и оранжевая кровь… Каладин отвернулся. Некоторые зрелища вызывали тошноту даже у лекаря.
«Даже у солдата, – поправил он. – Ты не лекарь».
Он посмотрел через комнату на певца, который скорчился у дальней стены. Тот ошеломленно таращился на происходящее, не пытаясь вмешаться.
– Ты ведь не часто дрался, правда? – хрипло спросил Каладин.
Певец дернулся, выпучив глаза. Он был в боеформе, поэтому выглядел устрашающе, но выражение его лица говорило о другом. Это существо желало быть где угодно, только не здесь, и жестокость боя приводила его в ужас.
Шквал… Он не учел, что певцы тоже могут испытывать боевой шок.
– Ступай, – сказал Каладин и поморщился, когда нога умирающего, дернувшись в отчаянной конвульсии, стукнулась о стену.
Смерть от потери крови всегда происходила быстро с точки зрения товарищей обреченного – и вместе с тем медленно с точки зрения убийцы.
Певец уставился на него, и Каладин понял, что мален тоже мог быть оглушен молнией. Каладин ткнул пальцем в сторону двери.
– Ступай, – повторил он, едва шевеля губами.
Певец поспешил прочь, оставляя влажные оранжевые следы – он наступил в лужу крови умирающего. Каладин с трудом добрался до другого столика, где еще светилось несколько сфер. Он опустошил их и залечил остальные раны. Надо было иметь при себе еще один кошель. Такое рано или поздно должно было случиться.
Он выглянул в коридор и обнаружил отца на полу – там, куда его толкнул. Лирин сидел, озаренный утренним светом из дальнего окна.
– Ты в порядке? – спросил Каладин. – Молнией не зацепило?
Лирин встал, глядя мимо Каладина. В комнату, прямо на умирающего Царственного. Поблизости заплакал Ороден. Лирин, превозмогая шок, заковылял в комнату, чтобы попытаться помочь Царственному.
«С отцом все в порядке», – подумал Каладин. Разряды молний буреформ – по крайней мере, тех, которые производил единственный певец, – вызывали не такой страшный грохот, как во время настоящей бури. Находясь в укрытии, как случилось с его отцом, можно не опасаться утратить слух навсегда.
Каладин устало взглянул на Сил, которая сидела на столике, сложив руки на коленях. Ее глаза были закрыты, голова отвернута от умирающего Царственного, пока Лирин пытался остановить кровотечение. Каладин убил десятки, возможно, сотни певцов во время этой войны – хотя он пытался сосредоточить свое внимание на Сплавленных. Он говорил себе, что эти бои важнее, но правда заключалась в том, что он ненавидел убивать простых солдат. Казалось, у них просто не было шансов выстоять против него.
И все же каждый убитый им Сплавленный означал нечто худшее. Чтобы возродить древнего певца, приносили в жертву кого-то из гражданских, так что на самом деле Каладин лишал жизни какую-нибудь мать семейства или ремесленника.
Каладин подошел к Тефту, и свет от его наполненного буресветом тела озарил друга, лежащего без сознания на столе. Проснулось беспокойство за камнестражницу, которую забрали. А не помочь ли ей тоже?
«Не будь дураком, Каладин. Ты едва спас Тефта. На самом деле, возможно, еще не спас. Разберись с текущими проблемами, прежде чем создавать новые».
Лирин, стоявший на коленях перед умирающим, сдался и опустил голову. Царственный наконец-то затих.
– Нам нужно спрятаться, – сказал Каладин отцу. – Я позову маму. – Он оглядел свою окровавленную одежду. – Хотя лучше ты.
– Как ты посмел! – хрипло прошептал Лирин.
Каладин растерянно застыл.
– Как ты посмел совершить здесь убийство! – крикнул Лирин, поворачиваясь к Каладину, и спрены гнева вскипели у его ног. – Это же мое убежище. Место, где мы исцеляем! Да что с тобой произошло?!
– Они собирались забрать Тефта. Убить его.
– Ты не знаешь наверняка! – отрезал Лирин. Он уставился на свои окровавленные руки. – Ты… Ты просто… – Он перевел дух. – Сплавленные, вероятно, собирают Сияющих, намереваясь держать их в одном месте и следить, чтобы никто не проснулся!
– Это ты не знаешь наверняка! Я не собирался позволить им забрать его. Он мой друг.
– Это все или тебе просто нужен был предлог? – Руки Лирина дрожали, когда он попытался вытереть кровь о штаны.
Когда он снова посмотрел на Каладина, что-то, казалось, сломалось в нем, слезы хлынули по щекам. Шквал, он выглядел таким измученным…
– Вестники всевышние… – прошептал Лирин. – Моего мальчика действительно убили? Что с тобой сделали?
Скудный запас буресвета внутри Каладина иссяк. Буря свидетельница, он так устал…
– Я пытался тебе об этом сказать. Твой мальчик умер много лет назад.
Лирин уставился в пол, мокрый от крови:
– Иди. Теперь за тобой придут.
– Вам нужно спрятаться вместе со мной, – сказал Каладин. – Они узнают, что ты мой…
– Мы никуда с тобой не пойдем, – отрезал Лирин.
– Не веди себя как шестой дурень, отец! Ты не можешь позволить им забрать вас после этого.
– Могу и позволю! – Лирин вскочил. – Потому что я принимаю на себя ответственность за свои поступки! Я жертвую чем угодно, чтобы защищать людей! Я дал клятву не причинять вреда! – Он скривился, как будто его тошнило. – Ох, Всемогущий! Ты совершил убийство в моем доме.