Каладин шагнул к колышущимся простыням, ветер закружился вокруг него. Бестелесные, они обтекли его, затем опутали ноги. С проклятием он споткнулся и упал на твердый камень.
Секундой позже собственный нож Каладина был у Зайхеля в руке, прижатый к его лбу. Каладин почувствовал острие прямо среди своих шрамов.
– Ты жульничал, – сказал Каладин. – Ты что-то делаешь с этими простынями и тряпкой.
– Я не мог жульничать, – возразил Зайхель. – Дело не в победе или поражении, мальчик. Я должен был увидеть, как ты сражаешься. Я могу больше рассказать о человеке, когда удача не на его стороне.
Зайхель встал и выронил нож; тот со звоном упал на камень. Каладин поднял его, сел и посмотрел на упавшие простыни. Они лежали на земле – обычные тряпки. Они слегка колебались, и другой принял бы это движение за игру ветра.
Но Каладин знал ветер. Это был не он.
– Ты не можешь присоединиться к ревнителям. – Зайхель опустился на колени, коснулся одной простыни, потом поднял ее и повесил обратно на веревку.
Затем развесил все остальные.
– Почему не могу?
Каладин не был уверен, что у Зайхеля есть право налагать запреты, но стоит ли ему избирать этот путь, если Зайхель, единственный ревнитель, к которому он испытывал истинное уважение, будет против.
– Ты заставляешь всех, кто хочет удалиться в ревнительство, сражаться с тобой за эту привилегию?
– Это была не борьба за победу или поражение. Ты не годишься не потому, что проиграл. Ты не годишься, потому что не принадлежишь нам.
Он взмахнул простыней в воздухе, затем повесил ее на место.
– Ты любишь сражаться, Каладин. Не с тем Азартом, который когда-то испытывал Далинар, и даже не с предвкушением щеголя, идущего на дуэль. Ты любишь сражаться, потому что это часть твоей натуры. Борьба – твоя любовница, твоя страсть, твоя кровь. Тебе будет мало ежедневных тренировок. Тебя будет мучить жажда чего-то большего. В конце концов ты повернешься и уйдешь, и тебе будет хуже, чем если бы ты никогда не начинал.
Он бросил шарф к ногам Каладина. Должно быть, это был другой шарф, потому что тот, с которого все началось, был ярко-красным, а этот – тускло-серым.
– Возвращайся, когда возненавидишь битву, – сказал Зайхель. – По-настоящему возненавидишь.
И он скрылся среди простыней.
Каладин поднял упавший шарф, затем взглянул на Сил, которая спустилась по невидимым ступенькам рядом с ним, в воздухе. Она пожала плечами.
Каладин сжал ткань в руке, затем обошел простыни. Мечник присел на край плато, свесив ноги, и уставился на ближайший горный хребет. Каладин бросил шарф на кучу других – все они теперь были серыми.
– Кто ты? – спросил Каладин. – Ты такой же, как Шут?
В Зайхеле всегда ощущалось нечто странное – некая глубокая осведомленность. Это делало его непохожим на остальных.
– Нет. Не думаю, что есть еще кто-то, похожий на Хойда. Я знал его под именем Пыль, когда был моложе. Думаю, тысяча разных народов зовут его тысячей разных имен.
– А ты? – Каладин опустился на камень рядом с Зайхелем. – Сколько у тебя имен?
– Несколько. Больше, чем я называю вслух.
Он наклонился вперед, опираясь локтями о бедра. Ветер трепал подол его мантии, свисающей с высоты тысячи футов.
– Ты хочешь знать, кто я? Ну, я разный. В основном просто усталый человек. Но я также Инвестированная Сущность Второго Типа. Раньше я считал, что Первого, но пришлось забраковать всю шкалу, как только я узнал больше. Вот в чем беда науки. Нет ей конца и края. Вечно все переворачивается. Идеальные системы рушатся, потому что – подумаешь, мелочь какая – оказываются ошибочными.
– Я… – Каладин сглотнул. – Я не знаю, что все это значило, но спасибо, что ответил. Шут никогда не дает мне ответов. По крайней мере, прямых.
– Это потому, что Шут – говнюк. – Зайхель порылся в кармане халата и достал что-то – это оказался маленький камешек в форме свернутой раковины. – Ты когда-нибудь видел такое?
– Духозаклятое? – Каладин взял маленькую раковину.
Она оказалась на удивление тяжелой. Он повертел ее, любуясь завитком.
– Похоже. Это существо умерло давным-давно. Оно осело в грязь, и медленно, на протяжении тысяч и тысяч лет, минералы наполняли его тело, аксон за аксоном превращая его в камень. В конце концов оно преобразилось целиком.
– Ну… естественное духозаклинание. Со временем.
– И времени прошло очень много. Умопомрачительно много. В том месте, откуда я родом, таких штук не было. Оно слишком новое. Возможно, в вашем мире есть что-то глубоко спрятанное, но я в этом сомневаюсь. Камень, который ты держишь в руке, старый. Старше Шута, ваших Вестников или даже самих богов.
Каладин поднял каменную раковину, затем по привычке капнул на нее из своей фляги, чтобы увидеть скрытые цвета и оттенки.
– Моя душа, – сказал Зайхель, – похожа на это ископаемое. Каждая частичка моей души была заменена чем-то новым, хотя для меня это произошло в мгновение ока. Душа, которой я обладаю сейчас, похожа на ту, с которой я родился, но это нечто совершенно иное.
– Я не понимаю.
– Я не удивлен. – Зайхель на мгновение задумался. – Представь себе это так. Ты знаешь, как можно сделать отпечаток в креме, затем дать ему высохнуть и заполнить отпечаток воском, чтобы создать копию изначального предмета? Что ж, это случилось с моей душой. Когда я умер, я был пропитан силой. Поэтому, когда моя душа сбежала, она оставила дубликат. Что-то вроде… окаменелости души.
Каладин заколебался:
– Ты… умер?
Зайхель кивнул:
– Это случилось и с твоим другом. Тем, что наверху, в тюрьме. Который с… этим мечом.
– Сзет. Он мне не друг.
– И Вестники тоже, – сказал Зайхель. – Когда они умерли, то оставили после себя отпечаток. Сила, которая помнила, что была ими. Видишь ли, сила хочет быть живой. – Он указал подбородком на Сил, летающую под ними лентой света. – Она – то, что я сейчас называю Инвестированной Сущностью Первого Типа. Я решил, что это должно быть правильное обращение к ним. Сила, которая ожила сама по себе.
– Так ты видишь ее!
– Вижу? Нет. Чувствую? – Зайхель пожал плечами. – Отрежьте немного божественности и оставьте ее в покое. В конце концов она оживет. И если позволить человеку умереть со слишком Инвестированной душой – или Инвестировать его прямо во время умирания, – он оставит после себя тень, которую можно прибить обратно к телу. Его собственному, если быть милосердным. Сделав так, получишь вот это. – Зайхель указал на себя. – Инвестированная Сущность Второго Типа. Ходячий мертвец.
Какой… странный разговор. Каладин нахмурился, пытаясь понять, почему Зайхель говорит ему все это.
«Наверное, я все-таки сам напросился. И поэтому… Стоп».
Может, была и другая причина.
– Сплавленные? Так вот кто они?
– Да, – сказал ревнитель. – Большинство из нас перестают стареть, когда это происходит, обретая своего рода бессмертие.
– Есть ли… способ убить кого-то вроде тебя? Навсегда?
– Много способов. Для более слабых – просто убей тело снова, убедись, что никто не Инвестирует душу с большей силой, и они ускользнут через несколько минут. Для более сильных… ну, может, получится их истощить. Многие сущности второго типа питаются силой. Она держит их на плаву. Но эти твои враги, я думаю, слишком сильны для такого. Они существуют уже тысячи лет и, похоже, Связаны с Враждой, чтобы питаться непосредственно его силой. Придется найти способ разрушить их души. Ты не можешь просто разорвать их на части; тебе нужно оружие настолько сильное, что оно порвет душу на частицы. – Он прищурился, глядя вдаль. – Я знаю по горькому опыту, что такие виды оружия очень опасны в изготовлении и никогда не работают как задумано.
– Есть другой способ, – сказал Каладин. – Мы могли бы убедить Сплавленных прекратить борьбу. Вместо того чтобы убивать их, мы могли бы найти способ жить с ними.
– Великие идеалы, – сказал Зайхель. – Оптимизм. Да, из тебя вышел бы ужасный мастер-мечник. Будь осторожен со Сплавленными, малыш. Чем дольше существует один из нас, тем больше мы становимся похожими на спренов. Мы поглощены единственной целью, наши умы связаны и скованы нашим Намерением. Мы спрены, маскирующиеся под людей. Вот почему она забирает наши воспоминания. Она знает, что мы не настоящие люди, которые умерли, но что-то другое, вселившееся в труп…
– Она? – перепросил Каладин.
Зайхель не ответил. Каладин протянул ему каменную раковину, и тот взял ее. Когда Каладин ушел, мастер-мечник прижал ее к груди, глядя на бесконечный горизонт.
16. Неизвестная песня
Последнее, что хотелось бы обсудить этим вечером, – оружие Сплавленных. Чтобы сражаться с Сияющими, Сплавленные используют различные фабриальные устройства. Из того, как быстро они изготовили и применили эти контрмеры, явно следует, что такое уже случалось в прошлом.
Навани подняла темную сферу и, закрыв один глаз, внимательно осмотрела ее. Она и впрямь отличалась от наполненной пустотным светом. Для сравнения Навани взяла такую – бриллиант, заряженный во время Бури бурь.
Они все еще не знали, как враг наполняет сферы пустотным светом; все, чем они владели, было украдено у певцов. К счастью, пустотный свет утекал из своего вместилища гораздо медленнее, чем буресвет. У нее, вероятно, было еще несколько дней до того, как сфера погаснет.
Пустотная сфера излучала странное свечение. Отчетливо пурпурное на черном – Рушу описала этот цвет как «гиперфиолетовый»; по ее словам, он существовал в теории, хотя Навани не понимала, каким образом цвет может быть теоретическим[2]. Как бы то ни было, цвет был пурпурный и черный одновременно: цвета сосуществовали таким образом, что оба постоянно занимали одно и то же пространство.