Странная сфера, предоставленная Сзетом, на первый взгляд казалась точно такой же. Пурпурное на черном, невозможный цвет. Как и в случае обычной сферы с пустотным светом, ее чернота расширялась, делая окружающий воздух тусклым.
Но у этой сферы был дополнительный эффект, который Навани не сразу заметила. Она искривляла воздух вокруг себя. Слишком долгое разглядывание сферы вызывало отчетливое ощущение дезориентации. Это заставляло ощущать неправильность, которую она не могла определить.
У Гавилара имелись сферы пустотного света – Навани помнила, что видела их. Это ошеломляло – каким образом ее муж раздобыл пустотный свет за много лет до прихода Бури бурь? Но эта другая черная сфера. Что она такое, во имя Рошара?
– Убийца, – сказала Навани. – Посмотри на меня.
Сзет, Убийца в Белом, поднял голову в своей камере. Шестнадцать дней прошло с тех пор, как Навани и Далинар вернулись с испытания «Четвертого моста» в бою. Шестнадцать дней ушло на то, чтобы наверстать упущенное в том, что касалось каждодневной жизни в башне – например, планируемого расширения рынка и проблем с санитарией. Лишь теперь у нее появилось достаточно времени, которое можно было посвятить пустотному свету и природе Уритиру.
Некто, связавшийся с ней по даль-перу, больше не напоминал о себе. Навани решила не беспокоиться о нем – она даже не знала, в своем ли уме этот человек. У нее было полным-полно других причин для беспокойства, включая того, кто сидел перед ней в тюремной камере.
Сзет держал на коленях свой странный осколочный клинок, от которого, когда его вынимали из ножен, шел черный дым. Когда Далинара спросили, зачем он оставил пленника вооруженным, узокователь ответил: «Я считаю, что у него в руках и есть самое безопасное место для хранения этой штуковины».
Навани сомневалась, что это был мудрый поступок. По ее мнению, им следовало утопить странный клинок в океане, как они сделали с самосветом, в котором был заключен Азарт. Сзет не казался достаточно уравновешенным, чтобы доверять ему осколок, особенно такой опасный, как этот. На самом деле она хотела бы, чтобы убийца был казнен так, как он того заслуживал.
Далинар не согласился, и они вместе решили оставить Сзета в живых. Теперь шинец сидел на полу своей каменной тюрьмы, закрыв глаза, одетый в белое – по его собственной просьбе. Ему предоставили те немногие удобства, о которых он просил. Бритва, одно одеяло, возможность мыться каждый день.
И свет. Очень много света. Десятки сфер освещали его маленькую камеру и изгоняли малейший намек на тени.
Они оборудовали переднюю часть комнаты решетками, хотя они не могли удержать убийцу, если тот решит сбежать. Этот осколочный клинок одним касанием мог превращать предметы в дым.
– Расскажи мне еще раз, – попросила Навани, – о той ночи, когда ты убил моего прежнего мужа.
– Паршенди приказал мне казнить его, – тихо сказал Сзет.
– Тебе было интересно, почему они решили убить человека в ту самую ночь, когда подписывали с ним мирный договор?
– Я считал себя неправедником. – В голосе Сзета слышался лишь слабый намек на акцент. – Этот статус требовал, чтобы я выполнял приказы хозяина. Без вопросов.
– Теперь твой хозяин – Далинар.
– Да. Я… нашел лучший способ. На протяжении всего моего неправедного существования я следовал пути Клятвенного камня. Я повинуюсь любому, кто владел им. Теперь я понял, что никогда не был неправедником. Вместо этого я поклялся Идеалу: Черному Шипу. Все, что он пожелает, я воплощу в жизнь.
– А если Далинар умрет?
– Я… буду искать другой Идеал, наверное. Я не думал об этом.
– Как ты мог не подумать о таком?
– Просто не подумал.
«Буря свидетельница, это опасно», – решила Навани. Далинар мог говорить об искуплении и исцелении сломленных душ, но это существо было неистовым огнем, готовым вырваться из очага и поглотить любое топливо, которое сможет найти. Сзет убивал королей и великих князей – сгубил более десятка правителей по всему Рошару. Да, большая часть вины пала на Таравангиана, но Сзет был орудием, которое использовали, чтобы причинить разрушение.
– Ты не закончил свой рассказ, – сказала Навани. – О той ночи, когда ты убил Гавилара. Расскажи мне еще раз, что случилось, – насчет этой сферы.
– Мы упали, – прошептал Сзет, открывая глаза. – Гавилар был смертельно ранен ударом, его тело было переломано. В тот момент он относился ко мне не как к врагу, а как к последнему живому человеку, которого суждено увидеть. Он обратился с просьбой. Святая просьба, последние слова умирающего. Он назвал несколько имен, которых я не помню, и спросил, не эти ли люди послали меня. Когда я заверил его, что это не так, он вздохнул с облегчением. Я думаю, он боялся, что сфера попадет в их руки, поэтому отдал ее мне. Он доверял своему убийце больше, чем тем, кто его окружал.
«Включая меня», – подумала Навани. Вот буря, она думала, что преодолела свой гнев и разочарование в Гавиларе, но это было не так: эмоции закопошились где-то внутри, заставив спренов гнева появиться у ног.
– Он велел мне передать послание его брату, – продолжил Сзет, бросив взгляд на булькающие лужи спренов гнева. – Я записал эти слова – таков был лучший способ выполнить эту предсмертную просьбу. Сферу я забрал и спрятал. Лишь когда вы меня спросили, не нашел ли я что-нибудь на его теле, я снова ее достал.
Это случилось месяц назад, и лишь благодаря тому, что Навани додумалась задать вопрос. В противном случае он бы и дальше молчал о сфере, как будто его разум был слишком детским или слишком напряженным, чтобы сообразить, что о ней надо рассказать.
Навани вздрогнула. Она была согласна с тем, что умалишенных надо опекать – как только их поместят в надежное место и заберут у них штуки, похожие на злобные осколочные клинки, наделенные даром речи. У нее был список сведений, которые Сзет сообщил про этот клинок; она думала, что это, возможно, Клинок Чести, который был каким-то образом испорчен. В конце концов, его дал Сзету Вестник. Но изучать меч было трудно, потому что рядом с Сзетом Навани постоянно испытывала тошноту.
По крайней мере, спрен меча перестал говорить в умах тех, кто проходил мимо тюрьмы. Лишь после третьего требования Далинара Сзету наконец-то удалось сдержать эту тварь.
– Уверен, что это именно та сфера, которую он тебе дал?
– Уверен.
– И он ничего про нее не сказал?
– Я уже ответил на этот вопрос.
– И ответишь снова. До тех пор, пока я не удостоверюсь, что ты не «забыл» еще какие-нибудь детали.
Сзет тихо вздохнул:
– Он не говорил о сфере. Он умирал; он едва сумел выдавить из себя несколько слов. Я не уверен, что они пророческие, – в моей стране речи умирающих такими иной раз бывают. Но я все равно выполнил просьбу.
Навани повернулась, чтобы уйти. У нее было еще много вопросов, но приходилось рассчитывать время, проведенное за беседой с убийцей. Рядом с ним она чувствовала себя физически больной; даже сейчас ее желудок начинал бурлить, и она опасалась потерять свой завтрак.
– Ты меня ненавидишь? – спросил сзади Сзет.
Голос был спокойный, почти бесстрастный. Слишком спокойный, слишком бесстрастный для обращения к женщине, которая овдовела по его вине.
– Да, – ответила Навани.
– Хорошо, – сказал Сзет, и это слово эхом отозвалось в маленькой комнате. – Хорошо. Спасибо.
Дрожа и чувствуя тошноту, Навани бежала прочь.
Менее чем через час она вышла на Облачную дорожку – садовый балкон у основания восьмого яруса башни. Уритиру был почти двести этажей высотой, десять ярусов по восемнадцать этажей в каждом, и восьмой ярус располагался почти наверху, на головокружительной высоте.
Нижняя часть башни была встроена в склоны окружающих скал, и только верхняя будто вырастала из них. Облачная дорожка огибала почти весь периметр – этакий открытый каменный балкон с надежными перилами.
Отсюда открывался один из лучших видов в городе. Навани часто приходила сюда в первые месяцы их пребывания в башне, и новости о захватывающем зрелище распространились. Когда-то она могла пройти всю Облачную дорожку, не встретив ни единой живой души, но сегодня здесь прогуливались десятки людей.
Она заставила себя смотреть на это как на победу, а не как на посягательство. Она и желала видеть башню как место, где смешались разные народы Рошара. С Клятвенными вратами, обеспечивающими прямой доступ к городам по всему континенту, Уритиру мог стать многонациональным, о чем Холинар и мечтать не мог.
По пути Навани встретилась не только униформа семи различных княжеств, но и узоры трех разных местных правительств макабаки. Здесь были тайленские купцы, солдаты-эмули и натанские торговцы. Попалось даже несколько мужчин с бородами, перевязанными шнурками, – аймианцы из той горстки, что сбежали из Аймиа.
Большая часть мира была втянута в войну, но Уритиру стоял особняком. Это был уголок безмятежности, вознесенный над бурями. Солдаты приходили сюда, уволившись с действительной службы. Торговцы привозили свои товары, предпочитая заплатить тарифы военного времени, чтобы не платить за доставку через линию фронта. Приезжали ученые, чтобы найти применение своему уму среди тех, кто трудился над решением проблем новой эры. Уритиру действительно был чем-то великим.
Она жалела, что Элокар не дожил и не увидел этих чудес. Лучшее, что она могла сделать, – это позаботиться о том, чтобы его сын вырос и все оценил. Итак, Навани раскрыла объятия, когда достигла места встречи. Нянька опустила Гавинора на землю, и он бросился в объятия бабушки.
Она крепко прижала мальчика к себе, оценивая размер благих перемен. Когда Гавинора наконец спасли, он был так напуган и робок, что съежился, когда Навани попыталась обнять его. Травма, теперь уже прошлогодняя, наконец-то начала проходить. Мальчик часто бывал серьезным – слишком серьезным для своих пяти лет, – но, по крайней мере, с ней он снова научился смеяться.
– Бабуля! – воскликнул он. – Бабуля, я ездил верхом!