«В этом что-то есть, – подумала Навани, читая волнение юноши. – Он уже несколько месяцев мечтает вернуться в Шейдсмар». Но как же Шаллан? Она уселась на свое место и, хотя кивнула Далинару в ответ на его вопрос, казалась довольно сдержанной. Навани ожидала, что она тоже будет взволнована; Шаллан любила путешествовать по новым и незнакомым местам.
Далинар счел их согласие и общее отсутствие возражений со стороны монархов достаточным. Все было решено. Экспедиция в Шейдсмар и крупное военное вторжение в Эмул – оба плана были единодушно приняты.
До чего же легко все получилось! Навани не знала, что и думать. Было приятно продвигаться вперед, но, по ее опыту, легкий ветерок в один прекрасный день мог стать предвестником грядущей бури.
У Навани не было возможности высказать свои опасения до позднего вечера, когда закончился ужин с Фэн и Кмаклом. Она старалась находить время для монархов по отдельности, когда могла, поскольку Далинар часто отсутствовал, инспектируя войска на том или ином участке фронта.
Он не намеренно игнорировал общественные обязанности, как это делал Гавилар ближе к концу, – Далинар их просто не замечал. И ему, как правило, это сходило с рук. Людям нравилось видеть, что он живет по-солдатски, и они с умилением, а не с обидой говорили о его промахах по части хорошего тона. Несмотря на то что с годами он стал спокойнее, он все еще оставался Черным Шипом. Было бы неправильно, если бы он иногда не ел десерт пальцами или бездумно не называл «солдатом» какого-нибудь обладателя королевского титула.
Как бы там ни было, Навани позаботилась о том, чтобы все знали, что их ценят. По большей части это оставалось невысказанным, но никто по-настоящему не знал, каковы отношения Далинара с коалицией. Он просто еще один монарх или нечто большее? Он контролировал Клятвенные врата, и почти все Сияющие видели в нем своего старшего офицера.
Кроме того, многие из тех, кто порвал с господствующим воринизмом, относились к его автобиографии как к религиозному тексту. Далинар формально был не великим королем, а просто повелителем Уритиру, но другие монархи вели себя осторожно, все еще задаваясь вопросом, не станет ли эта коалиция в конечном итоге империей с Черным Шипом во главе.
Навани успокаивала волнения, давала туманные обещания и вообще старалась держать всех в нужном тонусе. Это была изнурительная работа, поэтому, когда она наконец вошла в свои комнаты, отрадно было видеть, что Далинар заставил их фабриаль обогревать помещение жарким красным светом. Он приготовил для нее чай «уналон» на плите – очень заботливо, так как никогда не заваривал его для себя, находя слишком сладким.
Она принесла чашку и обнаружила мужа на кушетке рядом с фабриалем, уставившегося на свет. Его китель висел на соседнем стуле, и он отпустил слуг, как нередко делал. Ей нужно будет еще раз довести до их сведения, что он не сердится из-за каких-то проступков, а просто ему нравится быть одному.
К счастью, он ясно дал ей понять, что на нее его жажда одиночества не распространяется. Он сразу же освободил ей место, чтобы она могла сесть перед теплым очагом и прильнуть к изгибу его руки. Она расстегнула пуговицу на рукаве и обеими руками сжала теплую чашку. За последние несколько лет она привыкла носить перчатку, и ее все больше раздражала необходимость надевать что-то более официальное на встречи.
Какое-то время она просто наслаждалась теплом из всех трех источников. Первое – тепло фабриаля, второе – тепло чая, а третье – тепло его тела, прижавшегося к ее спине. Самое желанное из всех. Он положил руку ей на плечо и время от времени поглаживал одним пальцем, словно говоря: «я помню, что ты рядом».
– Раньше я думал, что эти фабриали ужасны, – сказал он наконец, – потому что заменяют живое пламя чем-то столь… холодным. Теплым, да, но холодным. Странно, как быстро они начали мне нравиться. Нет необходимости складывать поленья. Можно не беспокоиться о засорении дымохода и задымлении. Удивительно, насколько удаление нескольких бытовых забот может освободить разум.
– Чтобы поразмыслить о Таравангиане? – догадалась она. – О том, как он поддержал предложение о войне, когда мы ждали возражений?
– Ты слишком хорошо меня знаешь.
– Я тоже волнуюсь, – призналась она, потягивая чай. – Он слишком быстро предложил войска. Нам придется их принять, знаешь ли. Мы несколько месяцев ворчали из-за того, что он удерживает свои армии, и теперь не можем их прогнать.
– Что он задумал? Именно здесь я, скорее всего, всех подведу, Навани. Садеас перехитрил меня, и я боюсь, что Таравангиан хитрее во всех отношениях. Когда я попытался сделать первые шаги, чтобы исключить его из коалиции, он уже настроил остальных, чтобы сорвать любую такую попытку. Он играет со мной и делает это ловко – прямо у меня под носом.
– Ты не должен противостоять ему в одиночку. Это не только твое бремя.
– Я знаю, – ответил Далинар, и его глаза как будто светились, когда он смотрел на яркий рубин в очаге. – Я никогда больше не испытаю того чувства, Навани. Того момента, когда я стоял посреди Расколотых равнин и смотрел, как Садеас отступает. Знал, что моя вера в кого-то, моя глупая наивность обрекли на гибель тысячи людей. Я не буду пешкой Таравангиана.
Она протянула руку и взяла его за подбородок.
– Ты пострадал от предательства Садеаса, потому что видел этого человека таким, каким он должен был быть, если бы поднялся над собственной мелочностью. Не теряй этой веры, Далинар. Это часть того, что делает тебя таким, каким ты стал.
– Таравангиан уверен в себе. Если он сотрудничает с врагом, значит на то есть причина. У него всегда есть причина.
– Богатство, слава. Возможно, месть.
– Нет. Нет, это не его случай. – Далинар закрыл глаза. – Когда я… когда я сжег Разлом, я сделал это в гневе. Дети и невинные погибли из-за моей ярости. Мне знакомо это чувство, я могу его распознать. Если Таравангиан убьет ребенка, он сделает это не из мести. Не из-за ярости. Не ради богатства или славы. Но потому, что он искренне посчитает смерть ребенка необходимой.
– То есть он бы назвал такое благом?
– Нет. Он признал бы это злом, сказал бы, что оно пятнает его душу. Он говорит… в этом смысл существования монарха. Человека, который готов барахтаться в крови, быть запятнанным ею и уничтоженным ею, чтобы другие не пострадали.
Он открыл глаза и потянулся к ее руке:
– В каком-то смысле это похоже на то, какими видели себя древние Сияющие. В видениях они называли себя… наблюдателями на краю. Они обучались смертоносным искусствам, чтобы защитить других от необходимости делать то же самое. Та же философия, только менее тусклая. Он так близок к тому, чтобы быть правым, Навани. Если бы я мог достучаться до него…
– Я боюсь, что вместо этого он изменит тебя, Далинар. Не слушай его слишком внимательно.
Он кивнул и, казалось, принял это близко к сердцу. Она положила голову ему на грудь, прислушиваясь к биению его сердца.
– Я хочу, чтобы ты осталась здесь, – сказал он, – в башне. Ясна хочет отправиться вместе с нами в Эмул; она жаждет доказать, что может возглавить сражение. При таком большом наступлении я тоже буду нужен лично. Таравангиан знает это; он, должно быть, готовит нам ловушку. Кто-то должен быть здесь, в башне, в безопасности, чтобы вытащить остальных, если что-то пойдет не так.
Не сказанные им слова повисли в воздухе: «Кто-то, кто возглавит алети, если Ясна и я погибнем в ловушке Таравангиана».
Навани не возражала. Да, женщина-алети обычно шла на войну, чтобы служить письмоводительницей у своего мужа. Да, он сопротивлялся этому отчасти из желания, чтобы она была в безопасности. Он был немного чересчур заботлив.
Она простила ему это. Им действительно требовался член королевской семьи в резерве, и, кроме того, она все больше убеждалась, что наилучшей помощью с ее стороны будет разгадка тайн Уритиру.
– Если собираешься покинуть меня, – сказала она, – то хорошо обращайся со мной перед отъездом. Тогда я буду с нежностью вспоминать тебя и знать, что ты меня любишь.
– Разве в этом можно сомневаться?
Она отстранилась, затем легонько провела пальцем по его подбородку:
– Женщине нужны постоянные напоминания. Она должна знать, что сердце мужчины принадлежит ей, даже когда сам он не рядом.
– Мое сердце – твое навсегда.
– И сегодня в особенности?
– И сегодня, – сказал Далинар, – в особенности.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее, крепко прижимая к себе могучими руками. В этом она распознала четвертую разновидность тепла из тех, что существовали этой ночью, и оно было сильнее всех остальных.
Интерлюдии
И-1Сильфрена
Сильфрена чувствовала энергию надвигающейся Великой бури: казалось, откуда-то издалека приближался музыкант, играя на ходу. Музыка звучала приветливо, звала.
Сил пронеслась по залам Уритиру. Она была невидима почти для всех, кроме тех, кого сама выбирала, – и сегодня она выбрала детей. Они никогда не относились к ней с подозрением. Они всегда улыбались, когда видели ее. Также они редко вели себя слишком почтительно. Несмотря на то что она говорила Каладину, она не всегда хотела, чтобы люди относились к ней как к маленькому божеству.
К сожалению, в такую рань встречалось не так уж много людей – детей или взрослых. Каладин все еще спал, но ей нравилось, что теперь он спит немного лучше.
Услышав шум из дверного проема, Сил полетела в том направлении и, метнувшись в комнату, обнаружила дочь Камня, которая готовила еду. Остальные звали ее Струна, но ее настоящее имя – Хуалинам’лунанаки’Акилу – было гораздо красивее. Оно представляло собой стихотворение про обручальное кольцо.
Струна заслужила такое красивое имя. Она так отличалась от алети. Более крепкая, такая, что ветром не унесет, и как будто отлитая из бронзы – ее кожа слегка отливала этим оттенком. И красивые рыжие волосы отличались от волос Шаллан. Шевелюра Струны больше походила цветом на ржавчину, была темнее и глубже. Она носила хвост, перевязанный лентой.
Она, конечно же, видела Сил; она унаследовала благословение своего отца – способность видеть всех спренов. Она остановилась, склонив голову, и коснулась сначала одного плеча, потом другого, потом лба. Она отделила ломтики клубня, которые отрезала, и положила их аккуратной стопкой на кухонный стол: подношение для Сил. Это было глупо, потому что Сил не ела. Тем не менее она превратилась в клубень и прокатилась по столу – в знак благодарности.
Но эта музыка. Буря! Сил с трудом сдерживалась. Оно приближалось!
Она скатилась с кухонного стола и с быстротой молнии метнулась к осколочному доспеху Струны, аккуратно сложенному в углу. Молодая рогоедка повсюду носила его с собой. Она была первой из своего народа за… ну очень, очень долгое время, кому удалось заполучить осколок.
Он был красивый. Возможно, Сил должна была ненавидеть его, как она ненавидела осколочные клинки, но она такого чувства не испытывала. Это было что-то вроде трупа – ну, множества трупов, – но не выглядело так оскорбительно. Разница, как она полагала, заключалась в отношении. От доспеха шло чувство удовлетворения, а не боли.
Струна загремела котелком, и Сил поймала себя на том, что метнулась в ту сторону, чтобы посмотреть, что бросают в воду. Иногда Сил казалось, что у нее два мозга. Один был ответственным мозгом: он заставил ее бросить вызов другим спренам чести и ее отцу, чтобы найти Каладина и сформировать Сияющие узы. Ей хотелось, чтобы этот мозг ее контролировал. Он заботился о важных вещах: о людях, о судьбе мира, о том, что значит принадлежать Чести.
Но у нее имелся другой мозг, очарованный миром. Мозг, который вел себя так, словно принадлежал маленькому ребенку. Громкий шум? Надо пойти и посмотреть, чем он вызван! Музыка на горизонте? Мечемся туда-сюда, изнывая от предвкушения! Странный кремлец на стене? Имитируем его форму и ползем, чтобы проверить, каково это!
Мысли бомбардировали ее. Каково это – быть клубнем, который режут на части? Сколько времени понадобилось Камню и Песне, чтобы придумать имя Струне? Должно ли у Сил быть имя, которое одновременно было бы стихотворением? Может быть, у рогоедов такое имя для нее есть. Были ли у них имена для каждого спрена или только для самых важных?
И так далее, и тому подобное. Она могла с этим справиться. Всегда справлялась. Но для спренов чести такое поведение было нетипично. Остальные не были похожи на нее, за исключением, может быть, Руа.
Клубы пара поднимались из котелка, и Сил приняла ту же форму: облачко, летящее к потолку. Когда через несколько секунд ей это надоело, она взмыла в воздух, чтобы послушать музыку. Буря была еще недостаточно близко. Она не сможет ее увидеть.
Тем не менее Сил выскочила на балкон и полетела вдоль внешней стороны башни, отыскивая комнату Каладина.
Башня была мертва. Сил едва помнила это место в те времена, когда была соединена узами с прежним, замечательным рыцарем. Он провел большую часть своей жизни, путешествуя по маленьким деревушкам, а Сил использовал как осколочный клинок, чтобы вырезать цистерны или акведуки для людей. Она вспомнила, как однажды пришла с ним в Уритиру… и башня была ярко освещена… свет был какой-то странный…
Она замерла в воздухе, осознав, что пролетела семнадцать этажей.
«Глупый спрен. Не позволяйте ребенку быть главным».
Сил бросилась вниз и нашла окно Каладина, затем протиснулась в щель между ставнями – ширины как раз хватило, чтобы ей пролезть.
Он спал во тьме комнаты. Чтобы это понять, ей не нужно было его видеть. Она бы почувствовала, если бы он проснулся. Но…
«У него тоже два мозга, – подумала она. – Светлый мозг и темный мозг».
Ей хотелось бы понять его. Он нуждался в помощи. Может быть, эти новые обязанности – именно то, что ему нужно. Она сильно надеялась, что так и сложится. Но боялась, что этого будет недостаточно.
Он нуждался в ее помощи, а она не могла помочь. Она не понимала как.
Буря! Буря пришла.
Она снова выскользнула наружу, хотя ответственный мозг сумел удержать ее внимание. Каладин. Ей нужно было помочь Каладину. Возможно, он будет доволен своей работой лекаря и ему больше не придется убивать. Однако некая причина в прошлом мешала ему отдаться этому ремеслу. У него по-прежнему будет темный мозг. Это не решение. Ей нужно найти решение!
Она держалась за эту мысль, не давая ей улетучиться, как пар над котлом. Держалась, даже когда ударила буревая стена, омывая основание башни с востока. Сотни спренов ветра летели перед ней во множестве форм. Сил присоединилась к ним, смеясь и становясь похожей на них. Она любила своих маленьких родичей за их радость, за их простодушное волнение.
Как всегда, бессвязные мысли бомбардировали ее, когда она летела между спренами ветра, махая руками, улыбаясь, постоянно меняя форму. Спрены чести – все разумные спрены – были чем-то новым для Рошара. Ну, новым в масштабе десяти тысяч лет. Или… новее.
Как был создан первый спрен чести – или спрен культивации, или спрен чернил, или спрен пиков, или любой другой разумный спрен? Были ли они сформированы из сырой Инвеституры самим Честью? Или эти дальние родственники были на самом деле их предками? Она чувствовала такую близость с ними, хотя они явно отличались друг от друга. Все дело в разуме. Может ли она помочь им стать умными?
Это были тяжелые мысли, а ведь Сил просто хотела парить. Музыка, катаклизм бури были… странно умиротворяющими. У нее часто возникали проблемы в комнате, полной говорящих существ, будь то люди или спрены. Ее интересовал каждый разговор, и поэтому внимание постоянно перескакивало с одного на другое.
Можно было подумать, что с бурей все будет обстоять схожим образом, но Сил беспокоила не громкость, а разнообразие звуков. Буря была одним голосом. Величественным, мощным голосом, поющим песню, полную особых созвучий. Здесь она могла просто наслаждаться песней и расслабиться, обновляясь.
Сил пела вместе с громом. Танцевала с молнией. Превратилась в мусор и позволила себя нести. Она метнулась в самую темную часть бури и стала ее сердцебиением. Свет-гром. Свет-гром. Свет-гром.
Затем ее поглотила тьма. Более полная темнота, чем отсутствие света. Это был момент раскола, который мог создать ее отец. Время – забавная штука. Оно всегда текло на заднем плане, как река, но стоило привнести слишком много силы, и оно искривлялось. Оно замедлялось; ему хотелось остановиться и посмотреть по сторонам. Всякий раз, когда слишком много силы – слишком много Инвеституры, слишком много самости – соединялось в одном месте, миры становились пористыми и время вело себя странно.
Ему не нужно было создавать лицо в небе, как он делал это для смертных. Она чувствовала его внимание, как солнечный жар.
– ДИТЯ. НЕПОСЛУШНОЕ ДИТЯ. ТЫ ПРИШЛА КО МНЕ С ЖЕЛАНИЕМ.
– Я хочу понять его, – сказала Сил, раскрывая мысль, которую она таила, защищала и оберегала. – Ты сможешь сделать так, чтобы я почувствовала тьму, которую испытывает он, чтобы я могла понять ее? Я смогу помочь ему лучше, если узнаю его как следует.
– ТЫ ОТДАЕШЬ СЛИШКОМ МНОГО СЕБЯ ЭТОМУ ЧЕЛОВЕКУ.
– Разве не для этого мы существуем?
– НЕТ, ТЫ ВСЕГДА НЕПРАВИЛЬНО ЭТО ПОНИМАЛА. ВЫ ВСЕ СУЩЕСТВУЕТЕ НЕ ДЛЯ НИХ. ВЫ СУЩЕСТВУЕТЕ ДЛЯ СЕБЯ. ВЫ СУЩЕСТВУЕТЕ, ЧТОБЫ ВЫБИРАТЬ.
– А ты существуешь для себя, отец? – спросила она, стоя в темноте и удерживаясь в человеческом облике. Она уставилась в глубокую вечность. – Ты никогда не делаешь выбора. Ты просто дуешь, как всегда.
– Я ВСЕГО ЛИШЬ БУРЯ. ТЫ – НЕЧТО БОЛЬШЕЕ.
– Ты избегаешь ответственности. Ты утверждаешь, что делаешь только то, что должна делать буря, а потом ведешь себя так, будто я в чем-то не права, делая то, что считаю нужным! Ты говоришь мне, что я могу выбирать, а потом ругаешь меня, когда я выбираю то, что тебе не нравится.
– ТЫ ОТКАЗЫВАЕШЬСЯ ПРИЗНАТЬ, ЧТО ТЫ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПРИДАТОК ЧЕЛОВЕКА. СПРЕНЫ ОДНАЖДЫ ПОЗВОЛИЛИ СЕБЕ БЫТЬ ПОГЛОЩЕННЫМИ НУЖДАМИ СИЯЮЩИХ, И ЭТО УБИЛО ИХ. ТЕПЕРЬ МНОГИЕ ИЗ МОИХ ДЕТЕЙ ПОШЛИ ПО ТВОЕМУ ГЛУПОМУ ПУТИ И НАХОДЯТСЯ В БОЛЬШОЙ ОПАСНОСТИ.
ЭТО НАШ МИР. ОН ПРИНАДЛЕЖИТ СПРЕНАМ.
– Он принадлежит всем, – сказала Сил. – Спренам, людям, даже певцам. Поэтому нам нужно понять, как жить вместе.
– ВРАГ ЭТОГО НЕ ДОПУСТИТ.
– Враг будет побежден Далинаром Холином. И поэтому мы должны подготовить его защитника.
– ТЫ ТАК УВЕРЕНА, ЧТО ТВОЙ ЧЕЛОВЕК – ЗАЩИТНИК, – сказал Буреотец. – Я НЕ ДУМАЮ, ЧТО МИР ПОДЧИНИТСЯ ТВОИМ ЖЕЛАНИЯМ.
– Как бы то ни было, я должна понять его, чтобы помочь ему. Не потому, что я собираюсь быть поглощенной его желаниями, а потому, что я хочу так поступить. Поэтому я спрашиваю снова. Сделаешь ли ты меня способной чувствовать то, что чувствует он?
– Я НЕ МОГУ ЭТОГО СДЕЛАТЬ, – сказал Буреотец. – ТВОИ ЖЕЛАНИЯ НЕ ЗЛЫ, СИЛЬФРЕНА, НО ОНИ ОПАСНЫ.
– Ты не можешь? Или не хочешь?
– У МЕНЯ ЕСТЬ СИЛА, НО НЕТ СПОСОБНОСТЕЙ.
Момент безвременья резко прервался, и ее швырнуло обратно в бурю. Спрены ветра с хохотом закружились рядом. «Ты не можешь, ты не можешь, ты не можешь!» – кричали они, подражая Буреотцу. Невыносимая малышня. Сил иной раз тоже бывала такой.
Какое-то время Сил держалась за эту идею, баюкая ее, а потом позволила буре отвлечь себя. Она танцевала на протяжении всего буйства стихии, хотя и не могла уйти с ней. Ей нужно было оставаться в пределах нескольких миль от Каладина, иначе ее Связь с Физической реальностью начнет ослабевать, а разум померкнет.
Она наслаждалась происходящим, и час пролетел, как считаные мгновения. Когда наконец приблизилось охвостье бури, она замерла в нетерпеливом ожидании, вне себя от радости. Здесь, в горах, конец бури означал снег. К этому времени буря сбросила всю свою испачканную кремом воду, так что снег был белым и чистым. Каждая снежинка была так великолепна! Сил хотелось уметь говорить с предметами, как это делала Шаллан, и услышать истории всех снежинок.
Она падала вместе с хлопьями, подражая им и создавая уникальные узоры. Она могла быть самой собой, а не просто жить для какого-то человека. Но дело в том, что Каладин был не просто каким-то человеком. Она намеренно выбрала его из множества миллионов. Ее работа заключалась в том, чтобы помогать ему. Такой же грандиозный долг, как долг Буреотца сбрасывать воду и крем, даруя жизнь Рошару.
Она взмыла обратно к Уритиру: петляя между сугробами, поднимаясь все выше и выше. На этом участке к западу от башни лежали глубокие долины и высились покрытые инеем пики. Она ныряла в первые и перелетала через вторые, а потом закружилась рядом с великолепной башней.
В конце концов Сил добралась до балкона узокователя. Далинар всегда бодрствовал во время Великих бурь, независимо от времени. Она приземлилась на балконе, где он стоял на холоде. Камень у него под ногами был скользким от воды; сегодня буря была достаточно сильной, чтобы покрыть нижние этажи башни. Сил ни разу не видела, чтобы стихия достигла вершины, но надеялась, что когда-нибудь это произойдет. Необычное будет зрелище!
Сил сделала себя видимой для Далинара, но он не вздрогнул, как иногда делали люди, когда она появлялась. Она не понимала, почему они это делают, – разве они не привыкли к тому, что спрены постоянно появляются и исчезают рядом с ними? Люди были как бури, магниты для всех видов спренов.
Они, казалось, пугались ее сильнее, чем спренов славы. Сил решила, что следует воспринимать это как комплимент.
– Ты насладилась своей бурей, Древняя дочь? – спросил Далинар.
– Нашей бурей, – поправила она. – Хотя Каладин проспал все это время, вот болван.
– Хорошо. Ему нужно больше отдыхать.
Она сделала шаг к Далинару:
– Спасибо за то, что ты сделал. Вынудил его измениться. Он застрял, делая то, что считал нужным, но с каждым разом тьма внутри него становилась все гуще.
– У каждого солдата наступает момент, когда надо отложить меч. Часть работы командира – отслеживать эти признаки.
– Он другой, не так ли? – спросила Сил. – С ним все обстоит хуже, потому что его собственный разум борется против него.
– Да, с ним все по-другому. – Далинар облокотился на перила рядом с ней. – Но кто может сказать, что хуже или лучше? У каждого из нас есть свои Приносящие пустоту, которых надо убивать, светлость Сильфрена. Ни один человек не может судить о том, какие тяготы на сердце у другого, какие испытания ему выпали, – ведь ни один человек не в силах их по-настоящему познать.
– Я хочу попытаться. Буреотец намекал, что способ существует. Ты можешь сделать так, чтобы я поняла эмоции Каладина? Почувствовала, через что он проходит?
– Я понятия не имею, как добиться чего-то подобного, – признался Далинар.
– У нас с ним есть узы. Используй свои силы, чтобы усилить эти узы, укрепить их.
Далинар сложил руки на каменных перилах. Он не возражал против ее просьбы – он был не из тех, кто сразу отвергает любую идею.
– Что ты знаешь о моих способностях?
– Твои способности – это то, что создало первоначальный Клятвенный договор. Они существовали – и были названы – задолго до того, как были основаны Сияющие рыцари. Узокователь Связал Вестников с Брейзом, сделал их бессмертными и запер там наших врагов. Узокователь сковал другие потоки и привел людей на Рошар, когда они бежали со своего умирающего мира. Узокователь создал – или, по крайней мере, открыл – Узы Нахеля: способность спренов и людей объединяться во что-то лучшее. Ты Связываешь вещи, Далинар. Реальности. Идеи. Людей.
Он окинул взглядом пейзаж, покрытый инеем и украшенный только что выпавшим снегом. Сил предугадала его ответ по тому, как он тяжело вздохнул и стиснул зубы, прежде чем заговорить.
– Даже если бы я мог это сделать, это было бы неправильно.
Она превратилась в маленькую кучку листьев, которые разлетались, трепеща на ветру.
– Тогда я не смогу ему помочь.
– Ты сможешь помочь, не зная точно, что он чувствует. Ты должна быть рядом, чтобы поддержать его.
– Я стараюсь. Иногда кажется, что он меня даже не хочет видеть.
– Скорее всего, именно тогда он больше всего в тебе нуждается. Нам не дано заглянуть в душу другому человеку, светлость Сильфрена, но все мы знаем, что такое жить и испытывать боль. Вот такой совет я дал бы другому. Не знаю, подходит ли он тебе.
Сил посмотрела вверх, вдоль указующего перста башни, поднятого к небу.
– У меня… был когда-то другой рыцарь. Мы пришли сюда, в башню, когда она была еще жива, – хотя я не совсем помню, что это значило. Я потеряла воспоминания, когда… испытала боль.
– Какую боль? – спросил Далинар. – Какую боль чувствует спрен?
– Он умер. Мой рыцарь, Реладор. Он пошел воевать, несмотря на свой возраст. Он не должен был этого делать; и когда его убили, это было больно. Я почувствовала себя одинокой. Такой одинокой, что меня унесло ветром…
Далинар кивнул:
– Я подозреваю, что Каладин чувствует нечто подобное, хотя, судя по тому, что мне говорили о его болезни, у нее нет конкретной причины. Иногда его… будет уносить ветром, если следовать твоим словам.
– Темный мозг, – сказала Сил.
– Подходящее обозначение.
«Может быть, я уже понимаю Каладина, – подумала она. – У меня какое-то время был свой собственный темный мозг».
Надо вспомнить, на что это было похоже. Она поняла, что ее ответственный мозг и детский мозг объединились, изо всех сил стараясь забыть ту часть жизни. Но Сил контролировала ситуацию, а не эти два мозга. И может быть, если она вспомнит, что чувствовала в те давние темные дни, она сможет помочь Каладину в его нынешних темных днях.
– Спасибо, – сказала она Далинару. Мимо пролетела стайка спренов ветра, она посмотрела на них, и в кои-то веки ей не особенно хотелось броситься в погоню. – Я думаю, ты мне помог.
И-2Сья-Анат
Давным-давно один ученый, которого никто не помнил, назвал Сья-анат Отнимающей Секреты. Ей нравилось это имя. Оно подразумевало действие. Она не просто слышала секреты, она их забирала. Она делала их своими.
И она их берегла.
От других Несотворенных.
От Сплавленных.
От самого Вражды.
Она текла через дворец в Холинаре, существуя между Физической и Когнитивной реальностями. Как и многие из Несотворенных, она не принадлежала полностью ни той ни другой. Вражда поймал их в ловушку половинчатого существования. Некоторые из них проявлялись в различных формах, если слишком долго находились в одном месте или были призваны сильными эмоциями.
Только не она.
Иногда Сплавленные или даже обычные певцы ощущали ее присутствие. Они застывали, оглядывались через плечо. Они замечали тень, краткую вспышку тьмы, которая быстро ускользала с глаз. Чтобы на самом деле увидеть ее, требовался отраженный свет.
То же самое было и в Шейдсмаре. Она ощущала эту реальность одновременно с Физической, хотя и то и другое было для нее призрачным. Она мечтала о некоем месте, идеально подходящем для нее и ее детей.
А пока она будет жить здесь.
Она текла вверх по ступеням в одной реальности, но едва двигалась в другой. Пространство между мирами не было полностью согласованным; Сья-анат не то чтобы находилась одной ногой здесь, другой – там, она скорее была похожа на две сущности с общим разумом. В Шейдсмаре она парила над океаном бусин, ее суть колыхалась. В Физической реальности она проходила среди певцов, работавших во дворце.
Сья-анат не считала себя самой умной из Несотворенных. Конечно, она была одной из самых умных, но это не одно и то же. Некоторые из Несотворенных – такие как Нергаул, иногда называемый Азартом, – были практически безмозглыми, больше похожими на спренов эмоций. Другие – такие, как Ба-Адо-Мишрам, которая даровала певцам формы во время Ложного Опустошения, – отличались хитростью и коварством.
Сья-анат была немного похожа на обоих. Долгие тысячелетия, предшествовавшие этому Возвращению, она в основном проспала. Без уз с Враждой ей было трудно думать. Буря бурь, появившаяся в Шейдсмаре – задолго до того, как она появилась в Физической реальности, – оживила Несотворенную. Позволила снова начать планировать. Но она знала, что не так умна, как Вражда. Она могла хранить от него лишь несколько секретов, и ей приходилось тщательно выбирать, скрывая их за другими секретами, которые она выдавала.
Некоторыми из своих детей приходится жертвовать, чтобы выжили остальные. Таков закон природы. Люди его не понимали. Но она понимала. Она…
Он приближался.
Бог амбиций.
Бог ненависти.
Бог всех усыновленных спренов.
Сья-анат вплыла в коридор дворца и, встретившись с двумя своими детьми, коснулась спрена ветра. Люди называли их «испорченными», но она ненавидела этот термин. Она никого не портила. Она их просвещала, показывая, что возможен иной путь. Разве люди не почитали Трансформацию – способность всех существ стать кем-то новым, кем-то лучшим – как основной идеал своей религии? Почему же они сердились, когда она позволяла спренам меняться?
Ее дети бросились выполнять приказы, а затем появился один из старших. Светящийся и мерцающий свет, постоянно меняющийся. Одно из ее самых драгоценных творений.
«Я пойду, мама, – сказал он. – В башню, к этому человеку, Мрейзу, как ты и обещала».
«Вражда увидит тебя, – ответила она. – Вражда попытается тебя уничтожить».
«Я знаю. Но Вражду надо отвлечь от тебя, как мы уже говорили. Я должен найти свой собственный путь, свои собственные узы».
«Тогда иди. Но не связывай себя с этим человеком из-за того, что я сказала. Я просто пообещала послать дитя, чтобы изучить варианты. Там есть и другие возможности. Выбирай сам, а не потому, что я этого хочу».
«Спасибо, мать. Спасибо за мои глаза».
Он ушел вслед за остальными. Сья-анат сожалела, что двое меньших – просветленные спрены ветра – были, по сути, отвлекающими факторами. Вражда наверняка их увидит.
Защитить некоторых детей.
Пожертвовать другими.
Выбор, который мог сделать только бог.
Такой, как Сья-анат.
Она поднялась, приняв облик женщины из струящегося черного дыма с чистыми белыми глазами. Тени и туман, чистая сущность Вражды. Если бы он познал самые сокровенные уголки ее души, он бы не удивился. Потому что она произошла от него. Он приложил руку к ее Несотворению.
Но, как и все дети, она стала чем-то большим.
Его присутствие снизошло на нее, как солнечный свет, пробивающийся сквозь тучи. Мощный, вибрирующий, удушающий. Некоторые Сплавленные в коридоре заметили это и принялись озираться по сторонам, а вот обычные певцы были недостаточно настроены, чтобы услышать песню Вражды – похожую на ритм, но более звучную. Один из трех чистых тонов Рошара.
Она не до конца понимала законы, которым он подчинялся. Они были древними и связанными с договорами между Осколками, высшими богами космера. Вражда был не просто разумом, который контролировал силу: Сосудом. И не только силой самой по себе: Осколком. Он был и тем и другим, и временами казалось, что у силы были желания, противоречащие целям Осколка.
«Сья-анат, – сказал ей голос, в котором звучали интонации Вражды. – Что это за спрены, которых ты отослала?»
– Те, кто выполняет твои приказы, – прошептала она, падая ниц и растекаясь по полу. – Те, кто наблюдает. Те, кто слышит.
«Ты опять разговаривала с людьми? Чтобы… развратить их ложью?»
Это была выдумка, их с Враждой текущая игра. Она притворилась, что связалась с Сияющей Шаллан и еще несколькими, трудясь от его имени – предвосхищая его желания. Он сделал вид, будто не знает, что она сделала это против его воли.
Оба знали, что она хочет больше свободы, чем он позволит. Оба знали, что она хочет сама стать божеством. Но Вражда не знал наверняка, что она предпринимает действия, направленные на подрыв его власти, – как год назад, когда она спасла Шаллан и ее спутников от смерти в Холинаре. Она выдала это за случайность, и он не мог доказать обратное.
Если Вражда поймает ее на поддающейся проверке лжи, Сья-анат ждет новое Несотворение. Он украдет ее память. Разорвет ее на куски. Но при этом он потеряет полезный инструмент.
Отсюда и игра.
«Куда ты их послала?» – спросил он.
– В башню, господин. Наблюдать за людьми, как мы уже говорили. Мы должны подготовиться к следующему шагу узокователя.
«Я приготовлюсь, – сказал он. – Ты слишком сосредоточена на башне».
– Я с нетерпением жду вторжения. Мне очень хотелось бы снова повидаться с родней. Может быть, мы сумеем кое-кого разбудить? И убедить?
Вражда, вероятно, планировал отправить Сья-анат на это задание, но ее нетерпение заставило его остановиться. Он последует за ее детьми и увидит, что они действительно идут в башню; это укрепит его решение. То самое, которое, как она надеялась, он примет прямо сейчас…
«Ты не пойдешь в башню, – сказал Вражда. Он ненавидел то, что она называла Сородича, дремлющее дитя Чести и Культивации, своим родственником. – Но мы затеваем интригу, основанную на предательстве человека Таравангиана. Ты будешь следить за ним».
– В башне от меня будет гораздо больше пользы. Лучше, чтобы я…
«Задаешь вопросы? Не надо вопросов».
– Я не буду задавать вопросов.
Однако она почувствовала всплеск силы, которая шевелилась внутри его. Уму не нравилось, когда его допрашивали, но сила… Силе вопросы были по нраву. Она любила споры. Она была воплощением амбиций.
Такова была слабость Вражды: разделение между Сосудом и Осколком.
– Я пойду туда, куда ты пошлешь меня, – сказала Сья-анат.
«Очень хорошо».
Он двинулся дальше, чтобы поговорить с Девятью. И Сья-анат спланировала свои дальнейшие действия. Ей пришлось притвориться обиженной. Надо попытаться сделать так, чтобы он передумал отправлять ее в Эмул. И стоит надеяться, что у нее ничего не выйдет.
Вражда подозревал, что она помогла Сияющей Шаллан. Он следил, чтобы она не связывалась с другими Сияющими. А она и не станет. Как только он найдет ее спренов ветра и развоплотит их, заставив потерять разум и память, это его удовлетворит – и он не заметит другого дитяти, которое она послала.
А что же сама Сья-анат? Она все-таки отправится с Таравангианом и будет наблюдать за ним, как велели. Она будет держаться рядом.
Ибо Таравангиан был оружием.
И-3В огонь
Таравангиан давно подозревал, что похорон ему не видать. Диаграмма не указывала на это конкретно, но и не обнадеживала. Кроме того, чем дальше они продвигались, тем менее точной становилась Диаграмма.
Однако Таравангиан выбрал этот путь и знал, что он не ведет к мирной кончине в окружении семьи. Подобные тропы вели в темный лес, полный опасностей. Его целью никогда не было выйти с другой стороны невредимым; он рассчитывал просто достичь цели, прежде чем его убьют.
И он это сделал. Его город, его семья, его люди – они будут в безопасности. Он заключил сделку с врагом, которая гарантировала, что Харбрант переживет грядущее разрушение. Это всегда было его конечным стремлением. Только это.
Убеждать себя в обратном было глупо и опасно.
Так и вышло, что наступил день, когда Таравангиан отослал своих друзей. Он велел развести огонь в очаге здесь, в своих комнатах в Уритиру. Очаг был настоящий, с настоящими дровами, где танцевали спрены пламени. Его погребальный костер.
Его друзья собрались, чтобы попрощаться. В последнее время они все больше и больше времени проводили в Харбранте, чтобы сделать свой отъезд менее подозрительным. Теперь, когда Таравангиан сосредоточился на Йа-Кеведе, казалось, что они нужны, чтобы править городом.
Но сегодня… сегодня они все были здесь. В последний раз. Адротагия, конечно, сохранила самообладание, когда он обнял ее. Она всегда была сильнее. Хотя Таравангиан в этот день был наделен лишь умеренной сообразительностью, его все-таки переполняли эмоции, когда их объятия разжались.
– Передай мои наилучшие пожелания Саврахалидем и моим внукам, – сказал Таравангиан. – Если они спросят, скажи им, что в конце концов я лишился остатков разума и не отвечал за свои поступки.
– Разве это не ранит Саври еще сильнее? – спросила Адротагия. – Знать, что ее отец оказался в ловушке среди врагов, умалишенный и сбитый с толку?
– Нет, моя девочка не такая. Ты не знаешь ее так, как я. Скажи ей, что я пел, когда ты меня видела в последний раз. Это ее утешит.
Он сжал запястья Адротагии, и она ответила тем же. Как же ему повезло иметь такую подругу в течение… вот буря, семидесяти трех лет?
– Все будет сделано, Варго, – сказала она. – А Диаграмма?
Он обещал ей окончательное подтверждение. Таравангиан отпустил ее запястья, затем подошел к окну, проходя мимо Мралла, – огромный телохранитель плакал, бедолага.
Сегодня в течение дня Таравангиан отправится в Азир вместе с Далинаром и Ясной. Вскоре после этого армии Таравангиана, действуя по приказу Вражды, предадут своих союзников и перейдут на другую сторону. Это был смертный приговор Таравангиану, который останется в окружении врагов. Он привел армию как раз подходящего размера, чтобы успокоить Далинара и других монархов: достаточно большую, чтобы убедить их, что Таравангиан предан общему делу, но достаточно маленькую, чтобы они были уверены, что смогут захватить его в случае предательства.
Это был расчетливый ход со стороны Вражды. Какой могущественный монарх согласится быть таким уязвимым?
Чувствуя усталость, Таравангиан положил обветренные руки на каменный подоконник своей комнаты в башне. Он попросил комнату с видом на юг – туда, где все это началось с просьбы к Ночехранительнице. Теперь он подозревал, что его дар был избран кем-то более великим, чем этот древний спрен.
– Диаграмма, – сказал Таравангиан, – сослужила свою службу. Мы защитили Харбрант. Мы выполнили Диаграмму. И книга, и организация, которую мы назвали в ее честь, были всего лишь инструментами. Пришло время расформироваться. Распустите наши секретные госпитали; пусть наши солдаты войдут в городскую стражу. Если есть какие-то посредственные члены, которые, по вашему мнению, знают слишком много, дайте им трудоемкую «секретную» миссию подальше от цивилизации. Данлан должна быть одной из первых в этой группе. Что же касается Дельго, Малаты и других, слишком полезных, чтобы тратить их силы впустую, я думаю, они примут правду. Мы достигли своей цели. Харбрант будет в безопасности.
Он посмотрел на свои старые руки. Морщины – как шрамы за каждую отнятую жизнь.
– Скажи им… нет ничего более жалкого, чем инструмент, который изжил себя. Мы не будем изобретать для нашей организации что-то новое. Мы просто должны позволить умереть тому, что достигло цели.
– Это все понятно. – Мралл сделал шаг вперед, скрестив руки на груди и притворяясь, что не плакал минуту назад. – Но ты все еще наш король. Мы не оставим тебя.
– Оставим, – тихо сказала Адротагия.
– Но…
– Варго пробудил подозрения Черного Шипа. Ему не позволят уйти, только не сейчас. А если он уйдет, за ним начнут охотиться, едва произойдет предательство. Мы же, с другой стороны, можем ускользнуть – и тогда о нас не вспомнят. Без него Харбрант будет в безопасности.
– Я всегда знал, что так получится, Мралл, – сказал Таравангиан, все еще глядя на горы. – Я – шпиль, который притягивает молнии. Я – носитель наших грехов. Харбрант может отвернуться от меня, как только наши армии в Йа-Кеведе восстанут против алети. Веденские великие князья нетерпеливы и кровожадны; каждому из них Сплавленные что-то пообещали. Они будут продолжать борьбу, веря, что, как только силы Вражды одержат победу, они окажутся в выигрыше.
– Но ведь тебя выбрасывают! – воскликнул Мралл. – После всего, что ты сделал, Вражда от тебя отказывается? Ты мог бы хоть в Йа-Кевед сбежать.
Разумеется, Мралл ничего не понял. Вот и прекрасно. Таких деталей не было в Диаграмме – теперь они ступили на неизведанные территории.
– Я отвлекаю внимание, – объяснил Таравангиан. – Я должен отправиться с экспедиционным корпусом в Эмул. Затем, когда Йа-Кевед восстанет, Черный Шип будет так сосредоточен на мне и непосредственной угрозе своим солдатам, что пропустит все, что Вражда попытается сделать в это время.
– Это не может быть настолько важно, чтобы рисковать тобой, – упорствовал Мралл.
У Таравангиана были свои подозрения. Возможно, уловка Вражды оправдает себя, а возможно, и нет. Но это не имело значения. По приказу бога Таравангиан провел год, готовя Йа-Кевед к переходу на другую сторону, продвигая людей, которых Вражда хотел видеть на определенных местах, перемещая войска на позиции. Теперь, когда все готово, Таравангиан бесполезен. Хуже того, он был слабым звеном.
Итак, Таравангиана отдадут алети, чтобы его казнили, а его труп сожгут без должных похорон. Алети не воздавали почестей предателям.
Принятие своей судьбы причиняло боль. Словно копье вонзилось ему в живот. Странно, что это его так сильно беспокоило. Он же будет мертв – так какое ему дело до похорон?
Таравангиан отвернулся от окна и крепко пожал руку Мраллу, а затем неожиданно обнял. Потом сделал то же самое с невысокой, надежной Мабен – служанкой, которая присматривала за ним все это время. Она протянула ему небольшой сверток с его любимыми джемами, привезенными из самого Шиновара. Теперь, когда торговля в стране прекратилась, они становились все более редкими. Судя по Диаграмме, в Шиноваре, скорее всего, обосновался один или несколько Несотворенных.
– Слишком часто, – сказал Таравангиан Мабен, – те, кто пишет историю, сосредотачиваются на генералах и ученых, в ущерб тихим трудягам, которые и выполняют всю работу. Спасение нашего народа – в той же степени твоя победа, как и моя.
Он поклонился и поцеловал ей руку.
Наконец он повернулся к Дукару, бурестражу, который каждое утро проверял интеллект короля. Его мантия была такой же экстравагантной – и глупой, – как всегда. Но верность этого человека, держащего в руках пачку тестов, оставалась непоколебимой.
– Я должен быть рядом с вами, сир, – сказал он, когда в очаге поблизости сдвинулись поленья и посыпались искры. – Вам все равно понадобится кто-то, кто будет проверять вас каждый день.
– Тесты больше не имеют значения, Дукар, – мягко сказал Таравангиан. Он поднял палец. – Если ты останешься, тебя казнят или, возможно, подвергнут пыткам, чтобы вытянуть из меня информацию. Хотя я обещал сделать все необходимое, чтобы спасти наш народ, я не пойду дальше ни на шаг. Ни единой лишней смерти. Итак, мой последний поступок в качестве твоего короля: приказываю тебе уйти.
– Мой король. – Дукар поклонился. – Мой король навсегда.
Таравангиан оглянулся на Адротагию и достал из кармана листок бумаги:
– Для моей дочери. Когда все закончится, она станет королевой Харбранта. Убедись, что она откажется от меня. Вот почему я сохранил ее имя нетронутым. Веди ее хорошо и не доверяй Дове. Познакомившись с другими Вестниками, я понял, что Баттах не настолько в своем уме, как кажется.
Адротагия в последний раз взяла его за руку и погладила по голове – она повадилась так его дразнить в детстве, когда сделалась выше ростом. Он улыбнулся и посмотрел, как спутники медленно уходят, кланяясь по очереди.
Они закрыли дверь, и Таравангиан остался один. Он взял свой экземпляр Диаграммы в кожаном переплете. Несмотря на годы надежд, ему никогда не довелось пережить другой такой же день, как тот, когда он создал эту книгу. Но одного дня было достаточно.
«Так ли это? – прошептал голос в глубине души. – Ты спас один-единственный город».
Но это лучшее, что он мог сделать. Надеяться на большее было опасно.
Он подошел к очагу и понаблюдал за пляшущими спренами пламени. Потом бросил свою копию Диаграммы в огонь.