азывающего на религиозный характер здания.
Конечно, слово «здание» было условностью. Обычно для небольшого комплекса подыскивали группу комнат и коридоров разного размера и отделяли их несколькими дверями в ключевых точках коридоров. Кто-то следил за парадной дверью, потому что она распахнулась, когда они приблизились, и на пороге появился молодой ревнитель.
– Светлорд. – юноша поклонился. Он покосился на Тефта, пытаясь определить цвет его глаз. Затем снова поклонился. – Светлорд.
Тефт что-то проворчал. После того как они так долго пробыли Сияющими, их глаза теперь редко тускнели. И ничто не могло помешать бывшему мостовику жаловаться на то, что он стал светлоглазым. В отличие от Каладина, который давным-давно с этим смирился.
– Если вы пришли заказать молитву или сжечь охранные глифы, я осмелюсь направить вас в Обитель Келека, немного дальше отсюда, – сказал ревнитель, протирая очки и щурясь на Каладина. – Мы здесь не принимаем заказы на молитвы.
– Прошу прощения, – ответил Каладин. – Но мы здесь не для этого. Вы недавно принимали пациента, у которого отсутствовала рука? Его ищет семья, и мы помогаем с розысками.
– Не могу раскрывать информацию о пациентах, – скучающим тоном сказал юноша, надевая очки, затем тихо выругался, снова стянул их и потер о рубашку, пытаясь найти пропущенное пятно. – Нужно разрешение, по крайней мере, великого лорда третьего дана. В противном случае поговорите с сестрой Ярой по поводу обычного режима посещений. У меня где-то есть бланк, который ваша супруга должна заполнить.
Тефт взглянул на Каладина.
– Сделай это, – сказал Каладин. – Сил с утра отправилась полетать, и она накинется на меня, если вызову ее слишком рано.
Тефт вздохнул и вытянул руки перед собой. В них появилось серебряное осколочное копье. Три ближайших фонаря погасли, буресвет из них потек в него, заставляя глаза вспыхнуть. От его кожи начал подниматься светящийся туман. Даже его борода как будто начала светиться, а одежда – ранее такая заурядная – всколыхнулась, когда он поднялся над полом примерно на фут.
Ревнитель перестал протирать очки и уставился на Тефта, прищурив глаза, как будто забыл, что у него в руках.
– Ох, светлорд Сияющий! – он почтительно поклонился сначала Тефту, потом Каладину, хотя последнего, похоже, не узнал. – Светлорд Сияющий. Я займусь вашей просьбой.
Каладина не слишком заботило то почтение, которое люди оказывали им. Люди, которые когда-то плевались, услышав про «Сияющих отступников», быстро изменили мнение, когда их великий князь и королева стали таковыми. Подобное заставляло Каладина задуматься, как быстро люди могут отвернуться от них, если почтение вдруг станет немодным.
Тем не менее были и преимущества. Особенно с ревнителями, которые быстро указали, что воринизм всегда был тесно связан с Сияющими рыцарями. Юноша впустил их, рассеянно сунув очки в нагрудный карман одеяния. Он провел визитеров в архивную комнату, заваленную журналами учета и бумагами, и попросил одного из собратьев присмотреть за дверью, пока он будет заниматься «уважаемыми гостями». В его тоне не было особого воодушевления, но он явно был не из легко возбудимых.
– Однорукий… – бормотал ревнитель, листая журнал у двери.
– Его зовут Норил, – подсказал Тефт. – Едва ли он скрыл свое имя.
– Вот он, светлорд. – ревнитель наклонился и указал на страницу. Похлопал себя по нижним карманам, словно ища очки. – Он сказал нам, что у него нет живых родственников. Может быть, это другой человек. Ах, и за ним наблюдают ввиду попыток самоубийства, светлорды. Была одна, неудачная. Разум этого человека серьезно помрачен.
– Покажи нам его, – сказал Каладин.
Ревнитель наконец нашел свои очки, но тут же снова принялся их протирать. Он вышел из архивной комнаты и направился по темному коридору, освещенному редко расставленными фонарями.
Каладин последовал за ним, подняв сферу, чтобы лучше осветить это место. Как будто оказаться в глубине башни, далеко от света и ветра, не было плохо само по себе. Ну почему у них здесь такие тусклые лампы? Ему невольно вспомнились дни, проведенные в тюрьме, после того как он помог Адолину на арене. Каладина запирали десятки раз, но тогда ему пришлось хуже всего. Он сидел в темнице, внутри у него все кипело, бурлило, гноилось. Казалось, что у него украли ветер и открытое небо…
Темные времена. Те, о которых он предпочел бы не вспоминать.
Они шли по коридору, минуя дверь за дверью, каждая из которых была отмечена цифровым символом. Он увидел вокруг немало спренов уныния. В дверях были маленькие окошки, но Каладин предположил, что темные камеры не использовались, – по крайней мере, пока он не услышал бормотание в одной из них. Он тут же остановился, поднял сферу и заглянул внутрь. В темном помещении, прислонившись к голой стене, сидела женщина, раскачиваясь туда-сюда и бормоча что-то невнятное.
– Сколько из этих комнат заполнены? – спросил Каладин.
– Хм? О, большинство, – ответил ревнитель. – Честно говоря, у нас немного не хватает рабочих рук, светлорд. Мы принимали пациентов почти из всех княжеств, когда обосновались здесь. Если бы вы могли довести это дело до сведения королевы…
– Вы держите их тут под замком? – перебил Тефт. – В темноте?
– Многие ущербные разумом плохо реагируют на избыток раздражителей. Мы упорно трудимся, чтобы предоставить им тихие, спокойные места для жизни, свободные от яркого света.
– Откуда вам это известно? – спросил Каладин, шагая вслед за ревнителем.
– Терапия назначается лучшими мыслителями среди ревнительства.
– Но как вы можете знать наверняка? – не унимался Каладин. – Кто-то из них выздоровел? Вы испробовали несколько теорий и сравнили результат? Проверяли различные лекарства или методы на разных группах пациентов?
– От душевных недугов нет лекарства, светлорд. Даже гранетанцоры ничего не могут для них сделать, если только их состояние не связано с недавней травмой мозга.
Он остановился возле двери, на которой был нацарапан символ «двадцать девять».
– При всем уважении, светлорд, вам следует оставить медицинские вопросы тем, кто их изучал. – он постучал в дверь костяшками пальцев. – Он здесь.
– Откройте дверь, – велел Каладин.
– Светлорд, он может быть опасен.
– Он нападал на кого-нибудь? Причинил кому-нибудь боль, кроме себя?
– Нет, но безумцы бывают непредсказуемы. Вы можете пострадать.
– Парень, – сказал Тефт, – нас можно проткнуть сотней мечей, а мы только пожалуемся на испорченные наряды. Открой шквальную дверь.
– Ох! Ну ладно.
Ревнитель порылся в кармане, достал очки, потом порылся в другом и наконец нашел связку ключей. Один за другим поднося ключи к носу, чтобы разглядеть глифы на них, он в итоге выбрал нужный и отпер дверь.
Каладин шагнул внутрь, его сапфировый броум озарил фигуру, которая лежала, съежившись, на полу у стены. У другой стены виднелась постель из соломы, но больной ею не воспользовался.
– Не даем ему ни одеял, ни простыней, – объяснил ревнитель, заглядывая внутрь. – А то попытается удавиться.
– Норил? – неуверенно спросил Каладин. – Норил, ты не спишь?
Мужчина ничего не ответил, хотя и пошевелился. Подойдя ближе, Каладин заметил зашитый рукав. У мужчины отсутствовала левая рука. Запах в комнате был, учитывая обстоятельства, не так уж плох, – по крайней мере, ревнители содержали его в чистоте. Вся его одежда состояла из коротких штанов и тонкой рубашки.
– Норил, – позвал Каладин, присев рядом. – Твоя племянница Кресса ищет тебя. Ты не одинок. У тебя есть семья.
– Скажи ей, что я умер, – прошептал мужчина. – Пожалуйста.
– Она беспокоится о тебе.
Больной хмыкнул, продолжая лежать на полу лицом к стене. Вот буря! «Мне знакомо это чувство, – подумал Каладин. – Я его испытал». Он оглядел тихую комнату, отрезанную от солнечного света и ветра.
Это было очень неправильно.
– Ты можешь держаться на ногах? – спросил он Норила. – Я не стану заставлять тебя говорить с ней. Я просто хочу отвезти тебя в другое место.
Норил не ответил.
Каладин наклонился ближе:
– Я знаю, что ты чувствуешь. Темно, как будто в мире никогда не существовало света. Как будто все в тебе – пустота, и ты хочешь просто что-то почувствовать. Что угодно. Боль, по крайней мере, докажет, что ты жив. Вместо этого ты не чувствуешь ничего. И ты задаешься вопросом: как может человек еще дышать, но уже быть мертвым?
Норил повернул голову и взглянул на Каладина, моргая красными от недосыпа глазами. Борода у него была неухоженная, всклокоченная.
– Пойдем со мной, поговорим, – попросил Каладин. – Это все, что тебе нужно сделать. Потом, если захочешь, чтобы я сказал твоей племяннице, что ты умер, я это сделаю. Ты сможешь вернуться сюда и сгнить. Но если ты сейчас не пойдешь, я буду продолжать тебя доставать. У меня это хорошо получается. Поверь мне, я учился у лучших.
Каладин встал и протянул руку. Норил взял ее и позволил Каладину поднять себя на ноги. Они направились к двери.
– Это еще что? – спросил ревнитель. – Вы не можете его выпустить. Он под нашей опекой! Мы должны заботиться о…
Каладин пристально посмотрел на него, и он замолчал. Буря свидетельница, любой стал бы самоубийцей, если бы его продержали здесь слишком долго.
– Парень, – сказал Тефт, мягко отводя ревнителя в сторону, – я бы не стал сейчас перечить светлорду Благословенному Бурей. Если, конечно, ты дорожишь всеми частями своего тела.
Каладин вывел Норила из монастыря и направился прямо к краю башни. Тефт присоединился к нему, а ревнитель – Каладин не спросил его имени – поплелся следом. К счастью, он не побежал за помощью, но явно не хотел позволить им просто уйти с пациентом.
Норил шел медленно, и Каладин давал ему время свыкнуться с мыслью о том, что он покинул камеру.
– Дыхание Келека! – пробормотал Тефт Каладину. – Я был слишком суров с той ревнительницей. Я отругал ее за то, что она оставила Норила у себя, вместо того чтобы отправить его к знатокам душевных недугов, но, если знатоки собирались поступить с ним вот так, я понимаю, почему она колебалась.