Она зажмурилась.
Он притянул ее ближе:
– Шаллан, я не знаю нужных слов. Я просто хочу, чтобы ты знала: я рядом, и я стараюсь.
Потом он взмахом руки предложил ей идти дальше по гребню.
– Куда мы направляемся? – спросила она. – Это ведь не обычная прогулка?
– Уа’пам уже ходил по этому караванному пути. Он упомянул, что отсюда открывается великолепный вид.
Вуаль прищурилась, но подозревать Адолина в чем-то нехорошем было глупо. Последовав за ним, она вынудила себя вновь задуматься о проблеме со шпионом и… шквал, Адолин был прав. Вид и впрямь оказался потрясающий. Бескрайний океан из миллионов маленьких сфер сиял в лучах далекого солнца так, что на миг Вуали показалось, будто он загорелся.
Ее рука вздрогнула на ремне сумки от желания схватиться за альбом, но она осталась тверда и не сделала этого. Она пошла вслед за Адолином к концу гребня, где обсидиан поднимался, превращаясь в невысокий шпиль, заросший каким-то нежным плющом. Его цветы напоминали грибную поросль, и еще они светились изнутри – красные, словно расплавленный камень.
«Мне надо их нарисовать…»
А потом у нее над головой заклубились странные шейдсмарские облака. Она ахнула: из облаков появилось невероятное длинношеее существо с пепельным панцирем. Оно чем-то неуловимо смахивало на ущельного демона, но при этом летало – у него было целых семь пар огромных крыльев, которыми могло бы обладать какое-нибудь насекомое. Облака тянулись за ним, словно пыльный след, и прилипли к нижней челюсти, украсив ее подобием бороды.
Наблюдая за его полетом, она заметила сверкающие огни на крыльях и лапах. Они сияли под кожей или панцирем, отмечая сочленения и очертания, как будто точки в нарисованном созвездии.
– Клянусь неисчерпаемой палитрой Эш… – прошептала Шаллан. – Адолин, это же… звездный спрен!
Он ухмыльнулся, оценив царственное существо.
– Святые чертоги! – Шаллан трясущимися руками попыталась достать альбом. – Я должна его нарисовать. Держи.
Она вручила Адолину свою сумку, вытащила альбом и уголек. Она могла запечатлеть Образ – так и сделала несколько раз, пока существо пролетало мимо, – но хотела поймать момент: изящество, величие звездного спрена.
– Ты знал, – сказала она, садясь так, чтобы удобнее держать альбом.
– Уа’пам сказал мне, – признался Адолин. – Есть определенные места, откуда можно поглядеть, как эти создания появляются. С других ракурсов они невидимы. Этот каменный гребень… с некоторыми причудами.
– Некоторыми? Адолин, дорогой, это я с причудами. А это место – весьма странное.
– И чудесное, верно?
Шаллан ухмыльнулась и нарисовала на странице несколько размашистых линий: звездный спрен, подлетающий к облакам в вышине. Несколько спренов творчества – маленьких разноцветных вихрей – выглянули из ее сумки. Когда они успели там спрятаться?
Вот же буря… Она как будто могла разглядеть каждую деталь звездного спрена, хотя он находился очень далеко. Разлегшись на облаке, он наклонился – словно посмотрел прямо на нее. Затем откинул голову назад, выгнул шею и застыл в таком положении.
– Шквал! – воскликнула она. – Да он же позирует! Тщеславное чудище. Дай-ка мне вон тот угольный карандашик. Надо зарисовать кое-какие детали.
Он протянул ей карандаш и сел рядом.
– Приятно видеть, как ты рисуешь.
– Ты знал, что это случится, – проворчала она. – Ты намеренно поставил меня в такое положение, что мне пришлось начать рисовать. А я-то считала тебя бесхитростным.
– Я всего лишь хотел, чтобы ты развлеклась. Последние несколько недель ты была слишком серьезной.
Она делала наброски инстинктивно, впитывая зрелище и выплескивая его на бумагу. Это не было полностью автоматическим процессом, но действительно освобождало разум.
И свобода тотчас же заставила ее смутиться.
– Прости. Я просто… Мне нужно справиться с некоторыми трудностями.
Он кивнул и не стал давить. Замечательный человек.
– В последнее время ты начал по-настоящему нравиться Вуали, – заметила она. – А Сияющая всегда тебя уважала.
– Это здорово. И все же я беспокоюсь, что ты была… странной в последнее время. Не похожей на себя.
– Вуаль – часть моего «я». Как и Сияющая. Адолин, мы достигли равновесия.
– Уверена, что это правильное слово?
Ей не особенно хотелось спорить. В последнее время она становилась Вуалью чаще, потому что у Вуали было больше дел. В Уритиру она была Шаллан или Сияющей гораздо большую часть времени.
Тем не менее было хорошо… расслабиться. Может быть, им стоит допить остатки вина и усладить желудок. Судя по тому, как часто Адолин в последнее время расхаживал туда-сюда, мучительно размышляя, ему не помешает приятный вечер в ее объятиях.
– Кажется, он наблюдает за мной, – проговорил Адолин, глядя на величественного звездного спрена.
– Не кажется, – ответила Шаллан. – Спрены замечают, когда на них смотрят. Недавние научные отчеты свидетельствуют, что спрены меняются в зависимости от непосредственного индивидуального восприятия. Например, ты можешь находиться в другой комнате и думать о спрене, и он отзовется на твои мысли.
– Очень странно.
– И в то же время нормально.
– Как ты?
Она взглянула на Адолина и поймала его улыбку, затем неожиданно для самой себя улыбнулась в ответ:
– Сдается мне, все люди такие. Мы странно нормальные. Или нормально странные.
– Только не мой отец.
– О, в особенности твой отец. По-твоему, это нормально, когда человек выглядит так, словно появился на свет от союза наковальни и грозовой тучи?
– Но… что это говорит обо мне?
– Что ты похож на свою мать, ясное дело.
Она смелым штрихом завершила набросок. Побрызгала на него лаком, отложила в сторону и тут же начала новый. Одним рисунком ограничиваться нельзя!
Но стоило коснуться страницы угольком, как Шаллан обнаружила, что рисует смотрящего в небо Адолина.
– Почему, ради всего святого, – проговорила она, – мне так повезло, что я заполучила тебя, Адолин Холин? Кто-нибудь просто обязан был тебя сцапать много лет назад.
Он ухмыльнулся:
– Попытки были. Я каждый раз все очень эффектно превращал в развалины.
– По крайней мере, твоя первая любовь не пыталась тебя убить.
– Помнится, ты говорила, что он пытался избежать убийства, но потерпел неудачу. Что-то про варенье.
– Ммм… Меня уже тошнит от пайков. Я бы съела кусочек тайленского хлеба с вареньем, даже отравленным.
– Моя первая любовь не пыталась меня убить, – сказал Адолин. – Но из-за того, что между нами произошло, я чуть не умер от смущения.
Шаллан тотчас же подалась вперед, широко распахнув глаза:
– Ух ты…
– Шквал! – Он взглянул на нее и покраснел. – Зря я рот открыл.
– Обратного пути нет. – она ткнула его в бок. – Валяй. Рассказывай дальше.
– Не хочется.
– Упрямец. – Еще один тычок. – Я не отстану. Я, забери меня буря, Сияющий рыцарь. Мое умение бесить людей вошло в легенды. Если придется использовать в этой битве последний самосвет, я…
– Ой, ну хорошо, – перебил он. – Послушай, это даже не назовешь интересной историей. Была одна девушка, Идани, двоюродная сестра мальчиков Кхал. Она… отличалась необыкновенно ладной фигуркой для четырнадцати лет. А еще была немного старше меня и, скажем так, набралась жизненного опыта.
Шаллан склонила голову набок:
– В каком смысле?
– Ну, она все время говорила о том, как любит мечи. И о том, что у меня должен быть великолепный меч. И как ей хотелось увидеть, как я владею мечом. И…
– И что?
– Я купил ей меч, – сказал он, пожимая плечами. – В качестве подарка.
– Ох, Адолин!
– Мне было четырнадцать! Какой четырнадцатилетний мальчишка понимает инсинуации? Я думал, ей действительно нужен меч!
– Что девушке делать с мечом? Настоящим, заметь. Ты должен был сообразить, что к чему…
– Не знаю. Я думал, они ей правда нравятся. Разве мечи могут не нравиться? – Он потер бок, куда его ткнула Шаллан. – А подарок был и впрямь хороший. Классический античный юлиус, дуэльное оружие светлоглазых эпохи Солнцетворца. На нем осталась маленькая зазубрина от поединка Велинара с Густиластисом.
– Полагаю, ты подробно рассказал обо всем бедной Идани?
– Я разглагольствовал почти час, – признался Адолин. – В конце концов ей стало скучно, и она удрала. Даже не взяла свой шквальный подарок. – Он посмотрел на Шаллан и усмехнулся. – Я оставил меч себе. Он все еще в моей коллекции.
– Ты же догадался, о чем она говорила?
– Да, в конце концов. Но к тому времени… все изменилось.
Она склонила голову набок, задумчиво рассматривая свой набросок.
– Я подслушал, как она высмеивала Ренарина перед своими друзьями, – сказал Адолин. – Она говорила… гадости. Это разрушило что-то во мне. Она была великолепна, Шаллан. В то время мой куцый ум полагал, что она, должно быть, самое божественное существо, которое когда-либо ступало по земле. А потом я услышал, как она говорит такие вещи. Не думаю, что до той поры я осознавал, что человек может быть красивым и уродливым одновременно. Когда ты подросток, ты хочешь, чтобы красивые люди были по-настоящему красивыми. Трудно смириться с тем, что все не так, как бы глупо это ни звучало. Наверное, я у нее в долгу.
– Это урок, который многие никогда не усвоят, Адолин.
– Наверное. Дело в том, что это еще не все. Она только что переехала в город и отчаянно искала себе место. Так что ее шутки о Ренарине были грубыми, да, но она так старалась добиться признания. Теперь я не вижу в ней злого ребенка. Остальные были недобры к Ренарину, и она решила, что сможет сблизиться с ними, поступив схожим образом.
– Это не оправдывает такого поведения.
– Раньше ты тоже считала Ренарина странным.
– Может быть, – сказала Шаллан, поскольку это была неприятная правда. – Но я к нему привыкла и никогда не сплетничала о нем. Ты просто показал мне, что он чудной, но хороший. Я-то знаю разницу, я же эксперт по странностям. – Она вернулась к своему наброску Адолина, сосредоточившись на его глазах. В них таилось столько всего.