Она не скрывала своего участия в произошедшем. Не пыталась спрятаться за ритмом утешения. Она преподнесла все как есть. Всю ужасную историю как таковую.
Пока она говорила, он все больше и больше отдалялся. Выражение его лица изменилось, глаза расширились, ритмы перешли от потрясенных к гневным. Как она и ожидала. Как она и хотела.
Когда она закончила, они сидели молча.
– Ты чудовище, – наконец проговорил Рлайн. – Это все ты. Твоя вина.
Она запела в ритме утешения.
– Полагаю, враг нашел бы другой способ и без твоей помощи, – прибавил он. – Как бы то ни было, Венли, ты… я хочу сказать…
– Мне нужно найти их, – перебила она, сворачивая карту. – Каждый день через Врата переносят желающих в Холинар. Рабониэль освободила меня от службы и дала грамоту, позволяющую забрать все необходимое. Я смогу отправиться со следующей группой, а оттуда – с Небесными на разведку в Расколотые равнины.
– И тем самым приведешь врага прямо к нашему народу. Венли, Рабониэль явно хочет, чтобы ты это сделала. Она знает, что ты побежишь к ним. Ты пляшешь под ее дудку.
Венли думала об этом. Но ей не хватало здравого смысла себя контролировать.
– Я должна что-то сделать, Рлайн, – прошептала она. – Мне нужно увидеть их своими глазами, даже если придется идти туда пешком.
– Согласен, мы должны сделать это как можно скорее. – Рлайн взглянул на занавески и заговорил тише: – Но сейчас не время. Мы должны спасти Сияющих.
– Ты действительно хочешь, чтобы я это увидела, Рлайн? Хочешь, чтобы я была рядом?
Он замолчал, потом запел в ритме предательства.
– Вот молодец, – сказала она.
– Я не хочу, чтобы ты сейчас была рядом, Венли. Но забери меня буря, ты нам нужна. И я думаю, что ты заслуживаешь доверия. В конце концов, ты сама мне все рассказала. И кто знает, насколько сильно на твои поступки повлияли новые формы или спрены пустоты? А пока давай поработаем над спасением Сияющих. Если ты действительно сожалеешь о том, что сделала, вот лучший способ доказать это. Потом мы сможем искать наших людей, не приводя к ним Сплавленных.
Она отвела взгляд и тоже запела в ритме предательства.
– Нет. Это не моя битва, Рлайн. И никогда не была моей. Я должна проверить, правду ли говорит эта карта. Я обязана.
– Отлично, – отрезал он. Встал, но приостановился. – Знаешь, на протяжении месяцев, пока я бегал с мостами, а потом тренировался с Кэлом и остальными… я все время задавался одним и тем же вопросом. Я постоянно спрашивал себя, не стал ли предателем. Теперь я понимаю, что не спел бы в песне предательства ни единой верной ноты.
Он нырнул между занавесками. Венли тихонько спрятала карту Расколотых равнин в футляр и сунула его под мышку. Пора уходить.
Дул и Мазиш заботились о Сияющих. Венли отвела их в сторону и прошептала:
– Время пришло. Мы готовы к уходу?
– Наконец-то, – в ритме волнения сказал Дул. – Мы собрали пайки, фляги с водой, одеяла и кое-какую дополнительную одежду из того, что нам дали для ухода за Сияющими. Харель держит все это в тюках, спрятанных среди других припасов в кладовке, которую нам выделили.
– Все готовы, – сказала Мазиш. – Им не терпится. Мы думаем, что сможем продержаться на холоде несколько месяцев.
– Нам понадобятся эти припасы, – сказала Венли, – но, возможно, не придется выживать в горах. Смотрите. – она показала им грамоту, которую дала Рабониэль. – С этим мы сможем пройти через Врата – и никто не задаст лишних вопросов.
– Может быть, – сказал Дул в ритме благодарности. – Итак, мы отправляемся в Холинар, но что дальше? Вернемся к тому, с чего начали.
– Мы берем припасы и с помощью этой грамоты покидаем город, – объяснила Венли. – Мы пойдем на восток и исчезнем в пустыне к востоку от Алеткара, как это сделали мои предки много поколений назад.
«А потом отправимся на Расколотые равнины», – подумала она.
Но… это займет слишком много времени. Сможет ли Венли найти способ разведать путь, используя помощь Небесных? Может, высадиться поближе к Ничейным холмам, не раскрывая, что она на самом деле ищет?
Похоже, для такого одной грамоты не хватит. Кроме того, Рабониэль знала о выживших слушателях. Наверняка она в конце концов расскажет об этом другим Сплавленным.
В данный момент Венли было все равно.
– Соберите остальных, – прошептала она. – Люди скоро попытаются спасти Сияющих. Хаос должен прикрыть наш побег. Нам нужно уходить через день или два.
Двое других настроились на ритм решимости; они доверяли ей. Больше, чем она сама себе доверяла. Венли сомневалась, что найдет прощение среди слушателей, которые сбежали от Сплавленных. На самом деле она ожидала обвинения, осуждения.
И все же… Венли попытается добраться до них. Ведь когда они сбежали, то забрали с собой ее мать. Джакслим может быть мертва, а если нет, то ее разум по-прежнему искалечен возрастом.
Как бы то ни было, она последняя – единственная, – кто все еще способен любить Венли, несмотря ни на что.
97. Свобода
Как тот, кто страдал столько веков… как тот, кого это сломало… я прошу найти Мишрам и освободить ее. Не только для ее собственного блага. Ради блага всех спренов.
Ибо я верю: заперев ее, мы нанесли Рошару бо́льшую рану, чем осознавали.
Изыскания Навани приобрели лихорадочный характер, в ней проснулось неистовство, граничащее с безумием. Работа поглотила ее целиком. Раньше она все планировала, а теперь просто подкидывала топливо в костер. Она почти не спала.
Ответ был где-то рядом. Ответ что-то значил. Она не могла объяснить почему, но ей нужна была эта тайна.
Еда стала отвлекать. Время утратило смысл. Она убрала часы, чтобы они не напоминали о человеческих конструкциях, таких как минуты и часы. Она искала что-то более глубокое. Более важное.
Собственные поступки отчасти ужасали. Навани оставалась собой – женщиной, которая укладывает носки в ящике так, чтобы они лежали параллельно друг другу. Она любила закономерность и порядок. Но в поисках ответа на главный вопрос она обнаружила, что может оценить по достоинству нечто совершенно иное. Первозданный хаос неорганизованных связей существовал наряду со всеобъемлющей упорядоченностью – и то и другое означало самозабвенное преследование одной и той же цели.
Сможет ли она найти противоположность пустосвету?
Буресвет и пустосвет обладали полярностью. Они притягивались к звукам, как железная стружка к магниту. Поэтому ей нужен был тон, который отталкивал свет. Нужен был противоположный звук.
Ей нужны были плавные тоны, поэтому она заказала цуг-флейту и медный рожок с подвижной трубкой. Однако больше всего ей нравился звук пластин Рабониэли. С ними было трудно определить степень изменения звука, но Навани могла заказывать новые и быстро их получать.
Ее исследования перешли от теории музыки – где некоторые философы утверждали, что истинной противоположностью звука является тишина, – в математику. Математика учила, что существуют числа, связанные с тонами, – частоты, длины волн.
На самом фундаментальном уровне музыка была математикой.
Навани снова и снова воспроизводила тон, соответствующий пустосвету, внедряя его в свой разум. Она слышала его во сне. Она играла его первым делом, когда вставала, наблюдая за узорами песка, которые он образовывал на металлической пластине. Танцующие крупицы, подпрыгивающие вверх и вниз; пики и впадины.
Противоположностью большинства чисел были отрицательные числа. Может ли тон быть отрицательным? Существует ли отрицательная длина волны? Не все подобные идеи могли существовать в реальном мире, ведь отрицательные числа были искусственной конструкцией. Но эти пики и впадины… Сумеет ли Навани создать тон, который нарисует противоположную картину? Пики там, где были впадины, впадины там, где были пики?
Во время лихорадочного изучения теории звука она нашла ответ на этот вопрос. Волну можно было обратить, создав ее противоположность, которая сводила изначальный сигнал на нет. Отменяла его. Это называли «разрушительным воздействием». Странно, однако теоретики утверждали, что звук и его противоположность звучат совершенно одинаково.
Это было ошеломляющее открытие. Навани играла на созданных ею пластинах, наслаждаясь их звучным пением. Она вложила сферы с пустосветом в чехол от фабриаля на руке и прислушивалась к их вибрации, пока не смогла напеть нужный тон. Она пришла в восторг, когда – после нескольких часов сосредоточенных упражнений – смогла извлечь пустосвет одним прикосновением, как это делали Сплавленные.
Люди могли петь правильные тоны. Люди могли услышать музыку Рошара. Ее предки, возможно, и были чужаками в этом мире, но она – его дитя.
Однако это не решило вопроса. Если тон и его разрушающая противоположность звучат одинаково, как Навани сможет петь одно, а не другое?
Она воспроизвела тон с помощью пластин, напевая себе под нос. Затем воспользовалась камертоном, прислушалась к звукам самосветов и вернулась к пластинам. Звук был неправильный. Чуть-чуть отличался. Даже несмотря на то, что тоны совпадали.
Навани попросила напильник, и ей его дали. Она попыталась измерить звуки, которые издавали пластины, но в конце концов ей пришлось положиться на собственное ухо. Она поработала над пластиной, отпиливая небольшие кусочки металла, а затем двигая смычком по краю. Звук приближался к истине.
Навани казалось, что она слышит нужный тон в своей голове. Или она просто сошла с ума от желания создать антизвук?
Это заняло несколько часов. Может быть, несколько дней. Добившись наконец результата, она опустилась на каменный пол. Час был чудовищно поздний, перед глазами стоял туман. Со смычком в руках Навани проверила новую пластину. Стоило провести струной по стали, как что-то изменилось. Незримая сила вытолкнула пустосвет из сферы, прикрепленной к пластине, и он устремился прочь от источника звука.
Навани проверила опять, затем еще раз, на всякий случай. Хотя ей хотелось кричать от радости, она просто таращилась перед собой. Потом провела рукой по волосам, которые сегодня не уложила. Рассмеялась.