Каладин здесь уже бывал. Мчался сквозь ряды, искал… искал…
Он развернулся и увидел молодого человека – по-настоящему юного, – который приближался к Варту. У него было открытое, доброжелательное лицо и слишком бодрая походка.
– Я пойду с ними, сэр, – сказал Тьен.
– Ладно, ступай.
Тьен взял копье. Он вытащил из палатки второго посыльного и направился к тому месту, где ему было велено стоять.
– Нет, Тьен, – сказал Каладин. – Я не могу на это смотреть. Только не снова.
Тьен подошел, взял Каладина за руку и повел вперед.
– Все в порядке, – сказал он. – Я знаю, что ты боишься. Но здесь мы будем вместе. Трое сильнее одного, верно?
Он поднял копье, и другой мальчик – который плакал – сделал то же самое.
– Тьен, – сказал Каладин. – Зачем ты это сделал? Ты должен был остаться в безопасности.
Тьен повернулся к нему и улыбнулся:
– Они были бы одни. Им нужен был кто-то, кто помог бы почувствовать себя храбрыми.
– Их всех убили. И тебя тоже.
– Ну, значит, хорошо, что кто-то был рядом – им было не так одиноко, когда это случилось.
– Но ты испытал ужас. Я видел твои глаза.
– Конечно. – Тьен посмотрел на него; в тот же миг началась атака и враг двинулся вверх по склону. – Кто бы не испугался? Это не меняет того, что мне нужно было оказаться здесь. Ради них.
Каладин вспомнил, как его ударили ножом на этом поле боя… как он убил человека. А потом его заставили смотреть, как умирает Тьен. Он съежился, ожидая этой смерти, но все потемнело. Лес, палатка, фигуры – все исчезло.
Кроме Тьена.
Каладин упал на колени. Тогда Тьен, бедный маленький Тьен, обнял брата и прижал к себе.
– Все в порядке, – прошептал он. – Я здесь. Чтобы помочь тебе почувствовать себя храбрым.
– Я не тот ребенок, которого ты видишь, – прошептал Каладин.
– Кэл, я знаю, кто ты.
Каладин посмотрел на младшего брата, который каким-то непостижимым образом в этот момент стал взрослым. А Каладин был ребенком, прижавшимся к нему. Держащимся за него. Слезы полились из глаз, и он позволил себе оплакать Тефта.
– Неправильно, – проговорил Каладин. – Я должен обнимать тебя. Защищать тебя.
– И ты это сделал. А я помог тебе. – Тьен крепко прижимал к себе Каладина. – Почему мы сражаемся, Кэл? Почему продолжаем путь?
– Не знаю, – прошептал Каладин. – Я забыл.
– Для того, чтобы мы могли быть рядом друг с другом.
– Они все умирают, Тьен. Все умирают.
– Но ведь это неизбежно – ты понимаешь, Кэл?
– Тогда все не имеет значения, – сказал Каладин. – Все бессмысленно.
– Это неправильный взгляд на вещи. – Тьен крепче прижал его к себе. – Поскольку в конце концов мы все попадем в одно и то же место, мгновения, которые мы провели вместе, – единственное, что имеет значение и смысл. Мгновения, когда мы помогали друг другу.
Каладин задрожал.
– Оглянись вокруг, Кэл, – тихо продолжил Тьен. – Посмотри, как прекрасен мир. Если ты думаешь, что допустить смерть Тефта – это неудача, что все те случаи, когда ты поддерживал его, бессмысленны, тогда неудивительно, что тебе все время больно. А если вспомнить о том, как вам обоим повезло, что вы смогли помочь друг другу, когда были вместе, – ну, расклад выглядит намного лучше, верно?
– Я недостаточно силен, – прошептал Каладин.
– Как по мне, достаточно.
– Я недостаточно хорош.
– И опять я не согласен.
– Меня не было рядом.
Тьен улыбнулся:
– Ты рядом сейчас, Кэл. Со мной – и со всеми.
– А… – сказал Каладин со слезами на щеках, – если я снова потерплю неудачу?
– Этого не случится до той поры, пока ты не забудешь главное. – Тьен крепко обнял Каладина. Тот положил голову на грудь брата, вытирая слезы тканью рубашки. – Тефт верит в тебя. Враг думает, что победил. Но я хочу увидеть его лицо, когда он поймет правду. Это же будет восхитительно!
Каладин невольно улыбнулся.
– Если он нас убьет, – сказал Тьен, – то просто высадит там, куда мы все равно собирались. Мы не должны торопить события, и это печально. Но, видишь ли, Каладин, он не в силах отнять наши совместные мгновения – нашу Связь. И это действительно важно.
Каладин закрыл глаза, позволяя себе насладиться этим самым мгновением.
– Это правда? – наконец спросил он. – Ты настоящий? Не сотворенный Буреотцом, Шутом или кем-то еще?
Тьен улыбнулся и вложил что-то в руку Каладина. Маленькую деревянную лошадку.
– Попробуй не потерять его на этот раз, Кэл. Я очень старался.
Затем Каладин внезапно упал, и деревянный конь в его руке исчез.
Вокруг простиралась бескрайняя тьма.
– Сил? – позвал он.
Огонек заметался рядом, но это была не она.
– Сил!!!
Еще один огонек. И еще один.
И снова не она. А вон там – да! Он потянулся в темноту и схватил ее за руку, притягивая к себе. Сил прижалась к нему; в этом месте она была физически плотной и того же роста, что он сам.
Она проговорила, дрожа:
– Я забыла Слова. Я должна помочь тебе, но не могу. Я…
– Ты помогаешь, – сказал Каладин, – тем, что ты рядом.
Он зажмурился и встретил бурю; они прорвались через паузу между мгновениями и вернулись в реальный мир.
– Кроме того, – прошептал он, – я знаю Слова.
«Скажи их», – прошептал Тьен.
– Я всегда знал эти Слова.
«Скажи их, парень! Давай!»
– Я принимаю это, Буреотец! Я признаю, что найдутся те, кого я не смогу защитить!
Буря зарокотала, и Каладин почувствовал, как его омывает теплом и заполняет светом. Он услышал, как ахнула Сил.
– СЛОВА ПРИНЯТЫ, – произнес знакомый голос, но говорил не Буреотец.
– Мы не смогли спасти Тефта, Сил, – прошептал Каладин. – Мы не смогли спасти Тьена. Но мы можем спасти моего отца.
А когда он открыл глаза, небо взорвалось тысячью чистых огней.
109. Эмульгатор
Для тех, чья совесть так запятнана, они необъяснимо блистательны.
Лешви упала на колени перед Венли – не взлетела, не повисла над полом. Упала на колени! Венли тоже опустилась на колени, а Лешви все еще держала ее лицо – но хватка смягчилась.
Прохладный, красивый свет хлынул в окно позади. Как застывшая молния, ярче любой сферы. Сияющий, как солнце.
– Что ты наделала, Венли? – спросила Лешви. – Что ты наделала?!
– Я… я поклялась, – произнесла Первый Идеал Сияющих. – Мне очень жаль.
– Жаль… – повторила Лешви. Спрены радости вспыхнули вокруг нее, прекрасные, как синяя буря. – Жаль?! Венли, они вернулись к нам! Они простили нас!
«Что?..»
– Пожалуйста, – попросила Лешви в ритме тоски, – спроси своего спрена, знает ли он о спрене чести по имени Риа? Когда-то она была моей подругой. Драгоценной для меня.
У Лешви… были друзья? Среди спренов?!
Шквал. Лешви родилась до войны, когда человеки и певцы были союзниками. Честь был богом Певцов Зари.
Тимбре затрепетала.
– Она… не знает Риа, – сказала Венли. – Но она мало с кем знакома из спренов чести. Она… сомневается, что кто-то из древних пережил предательство человеков.
Лешви кивнула, тихонько напевая… один из старых ритмов.
– Моя подруга-спрен, – сказала Венли. – У нее… есть друзья, которые, возможно, захотят попробовать еще раз. С нами.
– Моя душа слишком долго принадлежала кому-то другому, – сказала Лешви.
Венли бросила взгляд в сторону сражающихся. Внезапный свет не остановил их. Он даже сделал атаки солдат Преследователя более решительными. Казалось, они наслаждались обществом спренов гнева и боли. Некоторые из людей отняли у врагов оружие, но большинство сражались голыми руками, отчаянно пытаясь защитить Сияющих.
– Я не знаю, что делать, – прошептала Венли. – Я продолжаю колебаться между двумя мирами. Я слишком слаба, госпожа.
Лешви поднялась в воздух и обнажила меч:
– Все в порядке, Голос. Я знаю ответ.
Она влетела прямо в бой и начала оттаскивать солдат, приказывая им остановиться. Когда они не послушались, Лешви начала наносить удары. И через несколько секунд ее войско присоединилось к ней: певцы начали сражаться с певцами.
– Сородич, – прошептала Навани, цепляясь за колонну. – Что происходит? Почему ты звучишь в этом ритме?
«Навани? – раздался голос, очень тихий и нежный, как дыхание младенца. – Я слышу этот ритм. Я слышу его во тьме. Почему?»
– Откуда он идет?
«Вот отсюда».
Навани получила образ, видение, которое наложилось на ее чувства. Место в башне… атриум, темный от… бури снаружи? Здесь, в подвале, она не понимала, что происходит.
Битва. Люди сражались, боролись, умирали. Навани прищурилась, рассматривая это видение. Ее боль стихала, хотя внутренний голос подсказывал, что это плохой знак. Но она видела… Сплавленную, летящую в футе от земли, в бою рядом с кем-то, наполненным пустосветом. Царственная? И с ними были люди, сражались на той же стороне. Бок о бок.
– Что они делают? – спросила Навани.
«Сражаются с другими певцами. Кажется. Здесь так темно. Почему они воюют?»
– Что находится в той комнате, которую они защищают? – прошептала Навани.
«Именно туда поместили павших Сияющих».
– Эмульгатор, – прошептала Навани.
«Что?»
– Общая цель. Люди и певцы. Честь и Ненависть. Они сражаются, чтобы защитить беспомощных.
Видение исчезло, но Навани успела заметить Рлайна – певца, работавшего с Четвертым мостом.
– Он там, – сказала Навани и тут же закашлялась. Каждая судорога заставляла боль вспыхивать снова. – Сородич, он там!
«Слишком далеко, – прошептал спрен. – Слишком поздно…»
Снаружи, в коридоре, Моаш рубанул Рабониэль по левой руке, и та упала, безвольная. Она вцепилась в него здоровой рукой, шипя, но кинжал выпал из обмякших пальцев.
– Возьми меня, – прошептала Навани. – Свяжись со мной.
«Нет», – ответил Сородич слабым голосом.
– Почему?