еры – но, видя эти окна, показалось также неправильным оставлять его без солнечного света.
Далинар кивнул в ответ на приветствия у входа, затем подождал, пока стражники откроют замки и распахнут перед ним дверь. Никто не беспокоился о его безопасности и не делал замечаний по поводу его единственного охранника. Меры предосторожности должны были помешать сторонникам Таравангиана его выкрасть, но никто не предполагал, что престарелый сановник может причинить вред Черному Шипу.
Даже сейчас никто не подозревал, насколько Таравангиан опасен. Старик сидел на табурете у дальней стены главной комнаты, не сводя глаз с положенного в угол рубина. Когда Далинар вошел, он обернулся и даже улыбнулся. Забери его буря…
Далинар махнул Сзету, чтобы тот оставался прямо у двери, пока стражники закрывали и запирали ее. Затем Далинар осторожно приблизился к углу. Во многих битвах он меньше волновался, чем сейчас.
– Я все думал, придешь ли ты, – сказал Таравангиан. – После моего предательства прошло почти две недели.
– Я хотел убедиться, что мной не манипулируют, – честно признался Далинар. – Поэтому ждал, пока не будут выполнены определенные задачи, прежде чем прийти к тебе и позволить как-то повлиять на меня.
В глубине души Далинар признавал, что лишь ищет себе оправдание. Видеть этого человека было больно. Возможно, ему следовало позволить Ясне допросить Таравангиана, как она и предлагала. Но это был путь труса.
– Значит, «определенные задачи» выполнены? – спросил старик. – К этому времени ты уже наверняка оправился от предательства веденских армий. Вы столкнулись с силами Вражды в Эмуле? Я предупреждал Вражду, что мы должны действовать быстрее, но он был непреклонен. Он хотел, чтобы все произошло именно так.
Эта откровенность обрушилась на Далинара, как удар сапогом прямо в живот. Он собрал всю свою решимость.
– Табурет слишком неудобен для такого пожилого человека. Тебе нужно кресло. Я думал, в доме оставили мебель. У тебя есть кровать? И разумеется, освещение получше, чем от единственной сферы.
– Далинар, Далинар, – прошептал Таравангиан. – Если хочешь, чтобы мне было удобно, не спрашивай ни о кресле, ни о свете. Отвечай на мои вопросы и говори со мной. Мне это нужно больше, чем…
– Почему? – перебил Далинар.
Он выдержал взгляд Таравангиана и был потрясен тем, как больно было задавать этот вопрос. Он знал, что грядет предательство. Он знал, что за человек перед ним. Тем не менее слова причинили мучительную боль, когда сорвались с его губ.
– Почему? Зачем ты это сделал?
– Потому что, Далинар, ты проиграешь. Мне очень жаль, друг мой. Это неизбежно.
– Ты не можешь этого знать.
– И все же знаю. – Старик ссутулился на своем табурете, поворачиваясь к углу и сфере. – Такая жалкая имитация нашей уютной гостиной в Уритиру. Даже там была жалкая имитация настоящего очага, потрескивающего настоящим пламенем, живого и прекрасного. Имитация имитации. Вот кто мы такие, Далинар. Копия картины, изображающей нечто великое. Возможно, древние Сияющие могли бы выиграть эту битву, когда был жив Честь. Но у них не вышло. Они едва выжили. Теперь нам противостоит бог. Один. Нам не видать победы.
Далинар почувствовал… холод. Не потрясение. Не изумление. Он полагал, что мог бы понять рассуждения Таравангиана; они часто говорили о том, что значит быть королем. Дискуссии стали более интенсивными, более содержательными, как только Далинар понял, что сделал Таравангиан, чтобы заполучить трон Йа-Кеведа. Узнав это, он осознал, что беседует не с добродушным стариком со странными идеями, а с убийцей. Таким же, как сам Черный Шип.
Теперь он испытал разочарование. В конечном итоге Таравангиан позволил этой своей стороне одержать верх. Он больше не на краю. Его друг – а они ведь и впрямь были друзьями – шагнул в пропасть.
– Но ведь мы можем победить его, Таравангиан, – сказал Далинар. – Ты далеко не так умен, как думаешь.
– Согласен. Хотя когда-то я таким был, – ответил Таравангиан и уточнил, возможно заметив замешательство Далинара: – Я обратился к Старой магии. Я видел ее. Полагаю, это была не Ночехранительница, а та, с кем встретился и ты.
– Культивация. Она сможет противостоять Вражде. Богов было три.
– Она не станет сражаться, – возразил старик. – Она знает. Откуда, по-твоему, я узнал о нашем предстоящем проигрыше?
– Это она тебе сказала? – Далинар шагнул вперед и присел на корточки рядом с Таравангианом, чтобы их глаза оказались на одном уровне. – Она сказала, что Вражда победит?
– Я попросил у нее способность остановить то, что надвигается. И она сделала меня гениальным. Далинар, она подарила мне безграничный интеллект, но только один раз. На один день. Я меняюсь, знаешь ли. Иногда бываю умным, но эмоционально заторможенным – не чувствую ничего, кроме раздражения. Иногда я бываю глуп, но любая сентиментальная чушь заставляет меня плакать. В большинстве случаев я такой, как сегодня. Болтаюсь посреди спектра посредственности. Только один день великолепия разума. Один-единственный день! Я часто мечтал, чтобы у меня случился еще один, но, думаю, это было все, что подарила мне Культивация. Она хотела, чтобы я сам все увидел. Не было никакого способа сохранить Рошар.
– Ты не видел никакого выхода? – спросил Далинар. – Скажи мне честно. Неужели нет абсолютно никакого способа победить?
Таравангиан молчал.
– Никто не может видеть будущее в совершенстве, – продолжил Далинар. – Даже Вражда. Я не могу поверить, что ты во всем блеске своего безупречного ума не обнаружил ни единой тропы к победе.
– Допустим, ты оказался бы на моем месте, – сказал Таравангиан. – Ты увидел отблеск будущего – лучшего из возможных. Даже лучше, чем смертные могли бы мечтать. И еще ты увидел путь к спасению Алеткара, а с ним и всех, кого любишь, всех, кого знаешь. Ты увидел очень правдоподобную, очень разумную возможность для достижения этой цели. Но ты также узрел, что путь к этой цели – спасению всего мира – лежит через такой чудовищный риск, что он кажется нелепым. И если ты потерпишь неудачу, упустишь свой неимоверно зыбкий шанс, то потеряешь все. Скажи мне честно, Далинар. Разве ты не подумал бы о том, чтобы поступить как я – совершить разумный выбор в пользу спасения немногих? – Глаза Таравангиана заблестели. – Разве не таков путь солдата? Смириться со своими потерями и сделать все, что в твоих силах?
– Значит, ты нас продал? Помог ускорить нашу гибель?
– За определенную цену, Далинар. – Таравангиан снова уставился на рубин, служивший комнате очагом. – Я действительно сохранил Харбрант. Я старался, уверяю тебя, защитить больше. Но все так, как говорят Сияющие. Жизнь прежде смерти. Я спас жизни стольких людей, сколько смог…
– Не употребляй эту фразу, – сказал Далинар. – Твои грязные оправдания ее испачкают.
– Все еще стоишь на своей высокой башне, Далинар? Гордишься тем, как далеко ты зришь, когда на самом деле видишь не дальше собственных ступней? Да, ты очень благороден. Как ты прекрасен – сражаешься до конца, тащишь за собой на смерть все человечество без остатка. Оно обречено, потому что ты никогда не идешь на компромисс.
– Я дал обет защищать народ Алеткара. Это была моя клятва как великого князя. Затем последовала еще более важная присяга – клятва Сияющего.
– И именно так ты защищал алети много лет назад, Далинар? Когда сжигал их заживо целыми городами?
Далинар резко втянул воздух, но отказался отвечать на эту колкость.
– Я больше не тот человек. Я изменился. Я сделал следующий шаг, Таравангиан.
– Полагаю, это правда и мое заявление было бесполезной насмешкой. Я хотел бы, чтобы ты был тем человеком, который сжег город, чтобы сохранить королевство. Я мог бы работать с тем Далинаром. Я бы заставил его понять.
– Понять, что я должен стать предателем?
– Да. То, как ты сейчас живешь – защищая людей, – не твой истинный идеал. Окажись оно так, ты бы сложил оружие. Твой истинный идеал – никогда не сдаваться. Какова бы ни была цена. Понимаешь, сколько гордыни в этом чувстве?
– Я отказываюсь признать, что мы проиграли. В этом-то и проблема твоего мировоззрения, Таравангиан. Ты сдался еще до начала битвы. Ты считаешь себя достаточно умным, чтобы знать будущее, но я повторяю: никто не знает наверняка, что произойдет.
Как ни странно, старик кивнул:
– Да-да, возможно. Я могу ошибаться. Это было бы замечательно, не так ли, Далинар? Я бы умер счастливым, зная, что ошибся.
– В самом деле?
Таравангиан задумался. Затем он резко повернулся – от этого Сзет вздрогнул и шагнул вперед, положив руку на меч. Таравангиан, однако, просто повернулся, чтобы указать Далинару на ближайший табурет.
Таравангиан мельком взглянул на Сзета и застыл. Далинару показалось, что он заметил, как сузились глаза старика. Преисподняя. Он все понял.
Это продлилось всего лишь миг.
– Вон тот табурет, – Таравангиан снова потыкал пальцем. – Я принес его сверху. На случай, если ты придешь. Может, посидим вместе, как когда-то? Вспомним старые добрые времена?
Далинар нахмурился. Он не хотел садиться из принципа, но это и впрямь была гордыня. Он посидит с этим старцем в последний раз. Таравангиан был одним из немногих, кто действительно понимал, каково это – сделать тот выбор, который пришлось сделать Далинару. Он пододвинул табурет и сел.
– Я бы умер счастливым, – повторил Таравангиан, – если бы понял, что ошибся. Если бы ты победил.
– Я так не думаю. Я думаю, для тебя немыслимо потерять роль всеобщего спасителя.
– Как мало ты меня знаешь, несмотря ни на что.
– Ты не пришел ни ко мне, ни к кому из нас. Говоришь, что стал чрезвычайно умным? Понял, что должно было произойти? Каков был твой ответ? Он заключался не в том, чтобы сформировать коалицию; не в том, чтобы возродить Сияющих. Ты подослал к другим королям убийцу, а потом захватил трон Йа-Кеведа.
– Чтобы быть в состоянии вести переговоры с Враждой.
– Не аргумент, а кремная грязь, Таравангиан. Тебе не нужно было убивать людей и становиться королем Йа-Кеведа, чтобы достичь всего этого. Ты хотел стать императором. Ты был не прочь захватить и Алеткар. Ты послал Сзета убить меня, вместо того чтобы поговорить со мной.