Пришло время поработать в уединении.
Навани ударила по камертону и прикоснулась им к светящемуся бриллианту. Когда она отодвинула инструмент от самосвета, за ним потянулась тончайшая светящаяся линия; бывшая королева коснулась камертоном пустого бриллианта – и буресвет потек в него. Передача продолжалась до тех пор, пока камертон заставлял вибрировать второй камень.
«Иногда я думаю о нем как о газе, – подумала она, делая заметки о скорости потока. – А иногда – как о жидкости. Я продолжаю колебаться между тем и другим, пытаясь сделать выбор, но оба варианта обязаны оказаться неправильными. Буресвет – это нечто иное, обладающее некоторыми свойствами как жидкости, так и газа».
После завершения контрольного эксперимента – и подсчета времени, которое ушло на перетекание буресвета, – она поставила другой, настоящий. Она устроила его в большом стальном ящике, созданном ее учеными специально для опасных опытов; он был определенной формы, духозаклятый, с оконцем из толстого стекла. Она заставила врагов притащить его из коридора снаружи, а затем взгромоздить на стол.
Она сомневалась, что это спасет ее от потенциального взрыва, но так как у ящика не было крышки, сила разрушения должна была пойти вверх – и пока Навани находилась ниже и наблюдала через смотровое окно, это должно было послужить достаточной защитой.
Это было лучшее, что она могла сделать в подобных трудных обстоятельствах. Она сказала певцам, что принимает обычные меры предосторожности, и постаралась не показать им, что ожидает взрыва. По правде говоря, его и впрямь не стоило бояться – ведь сфера, которая убила ее ученых, была заряжена чем-то другим. Навани пока что не понимала, чем именно. В глубине души она была убеждена, что смешение пустотного и буревого света спровоцирует не взрыв, а возникновение новой разновидности света. Чего-то похожего на башнесвет.
Она начала следующий эксперимент так же, как и предыдущий: извлекла буресвет из одного бриллианта и направила к другому. Затем, взяв щипцами камень, заряженный пустосветом, осторожно поместила его в самый центр потока, между бриллиантом с буресветом и камертоном.
Буресвет вообще не отреагировал на пустосветный бриллиант. Он просто струился вокруг темного камня и продолжал перетекать к бриллианту-сосуду. Когда звучание камертона затихло, поток ослабел. Когда он совсем замолчал, буресвет, висевший в воздухе между двумя бриллиантами, вспыхнул и исчез.
Ну, она и не ожидала получить результат так быстро. Теперь новый опыт, получше. Несколько дней Навани трудилась над единственной гипотезой: если буресвет реагирует на звук, то пустосвет и башнесвет – тоже. Ей нужно было пройти ускоренный курс по теории музыки, чтобы как следует проверить эту идею.
Традиционный алетийский лад включал десять нот – или, если точнее, две квинты по пять. Он считался правильным и пристойным, все величайшие и самые знаменитые композиции основывались на этом звукоряде. Однако в мире существовали и другие лады, десятки альтернатив. Например, тайленцы предпочитали звукоряд из двенадцати тонов. Странное число, однако в математическом смысле двенадцать составляющих лада – они назывались «ступенями» – выглядели красиво.
Исследуя тон, создаваемый камертоном, Навани обнаружила нечто невероятное. В древности люди использовали трехнотную гамму, и сохранились лишь некоторые композиции, созданные на ее основе. Тон, который привлекал буресвет, был первой из трех нот этой древней гаммы. С некоторым усилием – потребовалось послать Сплавленного в Холинар через Врата, чтобы совершить набег на королевскую консерваторию, – она раздобыла камертоны для двух других нот. К ее радости, пустосвет откликнулся на последнюю из них.
Она не смогла найти в своих книгах никаких указаний на то, что люди когда-то знали о связи этих трех нот с тремя древними богами. Никто из ученых-алети, казалось, не ведал, что один из этих тонов может вызвать реакцию в буресвете, хотя Рабониэль после долгих расспросов призналась, что знала. Она удивилась тому, что Навани лишь недавно открыла для себя «чистые тоны Рошара», как их называла Сплавленная.
Навани пыталась петь в нужных тонах, но не смогла заставить свет откликнуться. Возможно, она не сумела достаточно хорошо подобрать высоту звука, потому что у Рабониэли это получалось – она пела, касалась пальцем одного самосвета и двигала им к другому, продолжая тянуть ту же самую ноту. Буресвет следовал за ее пальцем, как за камертоном.
Сегодня Рабониэль была занята другими делами, но Навани могла использовать камертоны, чтобы воспроизвести пение. Три тона: один для Чести, один для Вражды и один для Культивации. Однако воринизм поклонялся только Всемогущему, Чести.
Нет, теология подождет до следующего раза. А пока Навани поставила еще один опыт. Она создала потоки буресвета и пустосвета, вытягивая каждый из бриллианта в углу ящика, и заставила их пересечься. Два света натолкнулись друг на друга и закружились в месте встречи, но затем разделились и устремились к своим отдельным камертонам.
– Ладно, – сказала Навани, делая пометку в блокноте. – А как насчет этого?
Она взяла сперва частично пустой бриллиант пустосвета, а затем – полностью заряженный бриллиант с буресветом.
В фабриальной науке спрена захватывали, создавая самосвет с чем-то вроде вакуума внутри – из него вытягивали буресвет, оставляя сферу пустой и готовой всосать что угодно. Затем сфера притягивала ближайшего спрена, поскольку он состоял из света. Это действовало аналогично перепаду давления.
Частично опустошив сферу, Навани надеялась, что сможет залить в нее буресвет, который займет место, освобожденное пустосветом. Она ударила камертоном, запустила поток буресвета из первого бриллианта, затем попыталась заставить его войти во второй – с пустосветом, – вибрирующий в унисон со звучащей вилочкой.
К несчастью, когда она прикоснулась камертоном к пустосветному бриллианту, вибрация мгновенно прекратилась, тон оборвался; как будто погасла свеча, облитая водой. Она смогла заставить буресвет скопиться возле бриллианта с пустосветом, положив камертон рядом с ним; но даже когда пустосвет потек наружу – с теоретической точки зрения Навани создала в камне активный перепад давления, – самосвет все равно не желал всасывать буресвет. Это случилось лишь после того, как вместилище полностью очистилось от пустосвета.
– Действительно, как масло и вода, – сказала она, делая пометки.
Однако потоки не отталкивались друг от друга, соприкасаясь, и этот факт выглядел доказательством того, что они не противоположны друг другу.
Она встала и, отметив результаты этого эксперимента, пошла поговорить с Сородичем. Навани легко могла обмануть охранников, заставив их думать, что она просто прогуливается между книжными полками, чтобы прочесть один-два отрывка, по своему обыкновению. Сегодня она начала перебирать книги на задней полке, положив руку на жилу Сородича на стене.
– За нами следят?
«Я уже говорило тебе, – сказал Сородич. – Спрен пустоты не может быть невидимым в башне. Эта защита отличается от той, что подавляет вражеских связывателей потоков, и Рабониэль еще не испортила ее».
– Ты также сказало мне, что можешь чувствовать, если спрен пустоты рядом.
«Да».
– Так… есть кто-нибудь поблизости?
«Нет, – ответил Сородич. – Не веришь моему слову?»
– Назовем это здоровой паранойей с моей стороны, – сказала Навани. – Расскажи мне еще раз о…
«Ты продолжаешь экспериментировать с фабриалями, – перебил ее Сородич. – Нам нужно поговорить об этом подробнее. Мне не нравится то, что ты делаешь».
– Я больше не захватывала спренов, – прошептала Навани. – Я работала с буревым и пустотным светом.
«Опасная работа. Человек, который кует оружие, может утверждать, что никого не лишит жизни, но он все равно готовит смертоубийство».
– Если мы собираемся восстановить твои способности, мне нужно понять, как работает свет. Так что, если нет лучшей идеи, как это сделать, мне придется продолжать использовать самосветы и – да! – фабриали.
Сородич замолчал.
– Расскажи мне еще раз о башнесвете, – попросила Навани.
«Это начинает меня утомлять».
– Ты хочешь, чтобы тебя спасли, или нет?
«Ладно… Башнесвет – моя разновидность света, которую я могло создавать».
– Для этого был нужен узокователь?
«Нет, я делало его само. А мой узокователь мог его творить через нашу связь».
– И этот свет, в свою очередь, питал защиту башни.
«Не только защиту. Всё».
– Почему он больше не работает?
«Я уже объясняло!»
– Это обычный метод расследования, – спокойно сказала Навани, листая книгу левой рукой. – Моя цель состоит в том, чтобы заставить тебя переформулировать факты по-разному, объяснять вещи по-разному – и вспоминать детали, которые ты забыло.
«Я ничего не забыло. Защита больше не работает, потому что у меня нет света для нее. Я потеряло большую часть своих сил, когда утратило способность слышать два чистых тона Рошара. Я могу сделать только крошечное количество света, достаточное для питания нескольких основных фабриалей башни».
– Два тона Рошара? – спросила Навани. – Их три.
«Нет, два. Один от матери, другой от отца. Тон Вражды – незваный гость. Ложный».
– Может быть, одна из причин, по которой ты потеряло свои способности, связана с тем, что этот тон стал чистым тоном Рошара? Вражда действительно стал одним из трех богов?
«Я… не знаю», – признался Сородич.
Навани отметила эту гипотезу как любопытную.
«Мы должны найти способ восстановить мой башнесвет, – сказал Сородич, – и удалить пустосвет из моего тела».
– Именно над этим я и работаю.
Если бы она могла понять, как объединить два света, то это был бы первый шаг к созданию башнесвета.
Она явно нуждалась в эмульгаторе, посреднике. Какой эмульгатор может «прилипнуть» к буресвету и смешать его с пустосветом? Она покачала головой, убирая руку с кристаллической жилы на стене. Она пробыла здесь слишком долго, поэтому взяла книгу и вышла в переднюю часть комнаты, погруженная в мысли. Однако, подойдя к своему столу, нашла на нем маленькую коробочку.