«Формы власти, Венли. Способность изменять мир. Сила, превосходящая все, о чем ты когда-либо мечтала».
Добравшись до центра города, она засунула руки в карманы одеяния. Она и не заметила, в какой момент свернула сюда, к дому своей семьи. Войдя, Венли увидела, что мать распускает ковер, который сама же и соткала. Джакслим вздрогнула от неожиданности.
– Это всего лишь я, – сказала Венли в ритме мира.
– Я опять ошиблась, – сказала Джакслим, склонившись над ковром. – Каждый раз ошибаюсь…
Венли попыталась настроиться на ритм безразличия, один из новых, но не смогла. Не здесь, не с матерью. Вместо этого она села на пол, скрестив ноги, – как в детстве, когда учила песни.
– Мама, – сказала Венли в ритме похвалы. – Все ошибаются.
– Почему я больше ничего не могу сделать правильно?
– Мама, ты можешь рассказать мне первую песню? – прошептала Венли.
Джакслим продолжала ковырять ковер.
– Ты ее знаешь, – продолжила Венли. – Дни мы воспеваем. Дни, что знали когда-то. Дни…
– Дни боли, – сказала Джакслим в ритме воспоминаний. – Дни потерь. Дни славы.
Венли кивнула, а Джакслим продолжила. Эта монотонная песня относилась к тому времени, когда ее народ покинул поле боя. Бросил своих богов. Ушел куда глаза глядят.
«Это больно слышать, – отметил Улим. – Ваши предки понятия не имели, что делают».
Венли не обращала на него внимания, прислушиваясь, чувствуя ритм воспоминаний. Чувствуя себя… собой. Ведь все дело было в том, чтобы найти способ помочь матери. С самого начала.
«Нет, – призналась она. – Ты себя в этом убедила. Но ты хочешь большего. Ты всегда хотела большего».
Она знала, что формы меняют образ мыслей. Но была ли она теперь в новой форме? Спрен пустоты увиливал от объяснений. Очевидно, в ее светсердце сидел нормальный спрен, наделяющий трудоформой, – но туда втиснулся и сам Улим. И он мог говорить с ней, даже слышать, о чем она думает.
«Ты в одиночку вернула своему народу боеформу, – прошептал Улим. – Как только выдашь им дополнительные формы, они будут почитать тебя. Поклоняться тебе».
Венли хотела этого уважения. Так сильно хотела! Но она заставила себя прислушаться к тому, что сделали ее предки: те четыре сотни, что покинули войско, приняв тупоформу.
«А, так глупость в вас заложена от природы, – сказал Улим. – Неудивительно…»
– Они создали нас, – прошептала Венли.
Мать продолжала петь и как будто не слышала, что ее прервали.
– Они не были дураками. Они были героями. Их основное учение, сохраняемое во всем, что мы делаем, состоит в том, чтобы никогда больше не позволять нашим богам править нами. Никогда не принимать формы власти. Никогда не служить Вражде.
«А ты не служи ему, – сказал Улим. – Заключи сделку. У вас есть то, что ему нужно, – значит, можно вести переговоры с позиции силы. Твои предки были низшими существами, вот почему они хотели уйти. Если бы они вознеслись, как случится с твоим народом, они бы никогда такого не пожелали».
Венли кивнула. Но ее больше убедили другие доводы. Война с человеками действительно надвигалась. Она чувствовала это по тому, как их солдаты смотрели на оружие ее народа. Человеки поработили паршунов. То же самое они сделают и с народом Венли.
Древние песни стали неуместны в тот момент, когда Эшонай привела человеков на Расколотые равнины. Слушатели больше не могли прятаться. Конфликт найдет их. Это уже не выбор между богами и свободой. Это выбор между богами и рабским клеймом человеков.
«Как мы поступим?» – спросил Улим.
Венли закрыла глаза, прислушиваясь к словам матери. Ее предки были в отчаянии.
– Мы должны испытать схожее отчаяние, – прошептала Венли. – Мой народ должен осознать то же, что и я: мы больше не можем оставаться прежними.
«Люди уничтожат вас».
– Да. Помоги мне это доказать.
«Я к твоим услугам, – сказал Улим в ритме раболепия. – Что предлагаешь?»
Венли прислушалась. Голос Джакслим дрогнул, и она замолчала. Снова забыла песню. Старая фемалена отвернулась и тихо заплакала.
Это разбило Венли сердце.
– У вас есть агенты среди людей, Улим? – прошептала она.
«Есть».
– Ты можешь с ними общаться?
«Да, способы имеются».
– Пусть твои агенты повлияют на тех, кто во дворце, – сказала Венли. – Пусть алети пригласят нас в гости. Их король перед отъездом упоминал, что обдумывает такой вариант. Когда наши люди туда попадут, они сами увидят, насколько сильны человеки. Пусть мой народ содрогнется от осознания своего ничтожества.
Она встала и пошла утешать мать.
«Надо заставить их бояться, Улим, – подумала Венли. – Пусть поют в ритме ужасов до глубокой ночи. Только тогда они прислушаются к нашим обещаниям».
«Будет сделано», – ответил спрен пустоты.
74. Символ
Слова.
Раньше я знал толк в словах.
Раньше мне многое удавалось.
Шагая по коридорам Уритиру, Венли пыталась настроиться на ритм самомнения, но постоянно сбивалась на беспокойство. Было трудно настроиться на эмоции, которых она не ощущала; такая ложь казалась хуже любого другого вранья, к которому доводилось прибегать. Венли врала не другим или самой себе. Она врала Рошару.
Тимбре успокаивающе затрепетала. Опасные времена требовали опасных решений.
– Это очень похоже на то, что говорил мне Улим, – прошептала Последняя Слушательница.
Тимбре снова затрепетала, убежденная, что Венли ни в чем нельзя винить: спрен пустоты манипулировал ее разумом, эмоциями и целями.
Тимбре, несмотря на всю свою мудрость, ошиблась. Улим усилил амбиции Венли, ее высокомерие, но она сама дала ему инструменты для работы. Где-то на дне души до сих пор жили те же самые чувства, что и во время совместной работы со спреном пустоты. Хуже того, в те дни Улим время от времени покидал ее светсердце – и она продолжала действовать по плану без его влияния.
Возможно, не только Венли виновата в том, что произошло. Но она добровольно приняла в этом участие. Теперь она должна сделать все возможное, чтобы загладить свою вину. Поэтому она шла с высоко поднятой головой, словно владела башней, а за ней следовал Рлайн, неся большой ящик, будто повинуясь приказу. Пусть все видят, что она обращается с ним как со слугой; это развеет некоторые слухи о них двоих.
Он поспешил приблизиться, когда они вошли в менее людную часть башни.
– Тут действительно стало темнее, Венли, – сказал он в ритме тревоги, что не улучшило ее собственного настроения. – После того, как…
– Тише, – перебила Венли.
Она знала, что он собирался сказать: после того, как произошла драка на рынке.
Вся башня уже знала, что Каладин Благословенный Бурей, ветробегун и защитник человеков, сражался с певцами. Что его силы все еще действуют. Сплавленные упорно трудились, распространяя другие слухи, – дескать, он подделал силы Сияющего с помощью фабриалей и был убит во время жестокого нападения на неповинных певцов.
Венли сочла эту историю надуманной, а ведь Благословенного Бурей она знала только понаслышке. Сомнительно, что пропаганда многих одурачит. Если бы за этим стояла Рабониэль, послание было бы куда хитрее. К сожалению, Повелительница желаний бо́льшую часть времени тратила на исследования, отдав бразды правления Лезиану Преследователю.
Его личные войска захватили власть в башне. Уже было с полдюжины случаев, когда певцы избивали человеков до полусмерти. Это место походило на бурлящий котел: стоит еще немного подбросить дров – и варево польется через край. Венли должна быть готова вывести своих друзей, когда это произойдет. Она надеялась, что ящик, который нес Рлайн, окажется полезным.
А пока что шла спокойно и уверенно, с высоко поднятой головой, напевая в ритме самомнения.
К тому времени как они добрались до лазарета Сияющих, нервы Венли натянулись, точно струны, – на них можно было бы сыграть какой-нибудь ритм. Она закрыла за Рлайном дверь, которую недавно установили рабочие-человеки, и наконец настроилась на радость.
В лазарете человеческий лекарь и его жена ухаживали за коматозными Сияющими. Они справлялись с этим гораздо лучше, чем подручные Венли; лекарь знал, как свести к минимуму образование язв на телах человеков и как обнаружить признаки обезвоживания.
Когда Венли и Рлайн вошли, к ним поспешила жена хирурга – Хесина.
– Это они? – спросила она Рлайна, помогая ему с ящиком.
– Не-а, это мое грязное белье, – сказал он в ритме забавы. – Подумал, раз Венли такая могущественная и важная персона, ей удастся найти кого-нибудь, чтобы его постирали.
Он шутит? В такой момент? Разве можно вести себя столь беззаботно? Если их обнаружат, то казнят – или даже хуже…
Женщина рассмеялась. Они отнесли ящик в дальний конец комнаты, подальше от двери. Сын Хесины отложил шнурки, с которыми играл, и подошел. Рлайн взъерошил ему волосы и открыл ящик. Он передвинул бумаги-обманки, разложенные сверху, и оказалось, что в ящике лежат футляры с картами.
Хесина ахнула – это был человечий вариант ритма благоговения.
– После того как мы с Кэлом расстались, а королева сдалась, – объяснил Рлайн, – я понял, что могу отправиться куда угодно. Толика черного пепла, смешанного с водой, скрыла мою татуировку, заставила ее смешаться с моим рисунком. Люди в башне сидели взаперти, и, пока я выглядел так, будто занимаюсь чем-то важным, певцы не обращали на меня внимания. Поэтому я подумал: что можно сделать, чтобы наилучшим образом подорвать усилия захватчиков? Я прикинул, что у меня есть максимум день, прежде чем певцы начнут спрашивать, кто я. Подумывал о диверсии с колодцами, но понял, что это навредит слишком многим невинным людям. И тогда я решил остановиться на этом.
Он махнул рукой на трубки, заполняющие ящик. Хесина достала одну и развернула. На карте был изображен тридцать седьмой этаж башни, во всех подробностях нанесенный на бумагу.
– Насколько мне известно, – продолжил Рлайн, – на сторожевых постах и в помещениях для слуг есть только карты нижних этажей. Карты верхнего уровня хранились в двух местах: в архиве королевы и картографическом кабинете. Я наведался в картографический кабинет, но его сожгли, вероятно, по приказу ее величества. Архив находился на первом этаже, далеко от того места, куда могли добраться ее солдаты. Я подумал, что он, возможно, остался нетронутым.