– Так давно, – произнесла Рабониэль с мягкой, почти неразличимой интонацией. – Очень, очень давно. Сколько времени прошло? Семь тысяч лет? Я не думаю, что ты в состоянии постичь, как я устала от этой войны, Навани. Как мы все устали. И ваши Вестники тоже.
– Тогда покончим с этим, – сказала Навани. – Объявите перемирие. Покиньте башню, и я уговорю Далинара вступить в переговоры.
Рабониэль покрутила бокал с вином, словно пытаясь рассмотреть жидкость под разными углами.
– Думаешь, мы не пытались вести переговоры? Навани, наши племена рождены, чтобы сражаться друг с другом. Мы противоположности. По крайней мере, я так думала. Я всегда предполагала, что если буресвет и пустосвет действительно смешаются, то… бабах! Они уничтожат друг друга. Так же, как делаем мы в этой бесконечной войне.
– Значит, в этом все дело? – спросила Навани. – Поэтому вы так сильно хотите, чтобы я соединила разные виды света?
– Мне нужно знать, права ли ты. Если да, то многое из того, что я планировала, рухнет. Интересно… может быть, я больше не способна мыслить здраво. Может, я выдаю желаемое за действительное. Когда живешь слишком долго, забываешь об осторожности. Становишься слишком самоуверенным.
Рабониэль кивнула в сторону стола Навани:
– Неудачный день?
– Я утратила интерес, – сказала бывшая королева. – Кажется, мне пора принять ваше первоначальное предложение и начать таскать воду.
– Зачем так растрачивать себя? – спросила Рабониэль, ее ритм становился все интенсивнее. – Навани, ты все еще можешь победить меня. Если бы люди не могли перехитрить Сплавленных, вас бы уничтожили во время первых нескольких Возвращений. Опустошений, как вы их называете. Но вам всегда удавалось отбросить нас. Вы дрались камнями – и побеждали! Мой вид притворяется, что мы так много знаем, но во время многих Возвращений мы обнаруживали, что изо всех сил пытаемся догнать ваше племя. Это наша страшная тайна. Мы слышим ритмы, мы понимаем Рошар и спренов. Но ритмы не меняются. Спрены не меняются. Если мы вместе откроем эту тайну, ты сможешь использовать ее лучше, чем я. Смотри и увидишь. По крайней мере, докажи, что я ошибаюсь. Продемонстрируй, что наши две разновидности света могут сливаться и смешиваться, как предполагает твоя теория.
Навани задумалась, хотя – буря свидетельница! – понимала, что так нельзя. Это был еще один трюк, еще один катализатор, добавленный в систему, чтобы подстегнуть реакцию. И все же Навани не могла лгать самой себе. Она действительно хотела знать. Как всегда, вопросы дразнили ее. Вопросы были беспорядком, ожидающим организации. Чем больше понимаешь, тем сильнее мир выравнивается. Хаос приобретает смысл, как и положено всем вещам.
– У меня возникла проблема, – сказала Навани, наконец-то сделав глоток из своего бокала. – Я могу заставить два света пересечься – я могу заставить их собраться вокруг одного и того же самосвета, кружась, как дым в потоке воздуха. Но они не смешиваются.
– Противоположности, – сказала Рабониэль, наклоняясь вперед, чтобы посмотреть на схемы и заметки, которые Навани делала по каждой неудачной попытке.
– Нет, просто инертные вещества, – возразила Навани. – Подавляющее большинство элементов, будучи объединены, не вступают в реакцию. Я бы давно назвала эти две субстанции несмешивающимися, если бы не видела башнесвет.
– Именно это и навело меня на первоначальную мысль, – сказала Рабониэль. – Я решил, что если существует гибрид света Чести и Культивации, то должна быть причина, по которой никто не смешивал свет Вражды ни с тем ни с другим.
– Вопросы – это суть науки, – сказала Навани, потягивая вино. – Однако предположения должны быть доказаны, Древняя. Опираясь на свои исследования, я считаю, что эти два понятия не являются противоположностями, но это еще не доказано.
– И что требуется для доказательства?
– Эмульгатор. Что-то, что заставит их смешиваться. К сожалению, я не могу понять, где искать этот эмульгатор, хотя он может быть связан со звуком. Я только недавно узнала, что буресвет реагирует на звуки.
– Да, – сказал Рабониэль, беря со стола сферу. – Звуки Рошара.
– Вы слышите свет? – спросила Навани.
Рабониэль сперва что-то пропела в ответ, а потом кивнула. Она подняла бриллиант, кристально чистый, наполненный буресветом после вчерашнего визита стихии.
– Чтобы услышать, как поет сфера, надо сосредоточиться и знать, что ты ищешь. Чистый тон, очень мягкий.
Навани ударила нужным камертоном, и он запел. Рабониэль кивнула.
– Да, именно такой. В точности такой. Но…
Навани выпрямилась:
– Но?
– В тоне сферы есть ритм, – объяснила Рабониэль, держа сферу с закрытыми глазами. – У каждого света есть свой ритм. У Чести – величественный. У Культивации – жесткий и отрывистый, но нарастающий.
– А у Вражды?
– Хаотичный. Но с какой-то удивительной логикой. Чем дольше слушаешь, тем больше в нем смысла.
Навани откинулась на спинку стула, потягивая вино и жалея, что у нее нет доступа к Рушу и другим ученым. Рабониэль запретила ей использовать их опыт в этом деле, поручив решать проблему самостоятельно. Но ведь Навани не ученый…
Что бы сделала Ясна в такой ситуации? Ну, помимо того, что отыскала бы способ прикончить Сплавленную.
Навани чувствовала, что ответы у нее перед самым носом. В науке такое случалось очень часто. Древние люди сражались каменным оружием, но секреты металлургии были в пределах их досягаемости…
– У башнесвета есть тон? – спросила Навани.
– Два тона, – сказала Рабониэль, открывая глаза и опуская сферу с буресветом. – Но это не просто тоны Культивации и Чести. Они… другие, измененные так, чтобы пребывать в гармонии друг с другом.
– Любопытно. У них тоже есть какой-то ритм?
– Да, – подтвердила Рабониэль. – Оба тона принимают его и гармонично преображаются под стать друг другу. Это как будто симфония, сочетающая в себе властность Чести и постоянно растущее величие Культивации.
Их сферы с башнесветом к этому времени уже иссякли, и у Рабониэли не было возможности восстановить их, так что проверять было нечего.
– Растения растут под воздействием буресвета, – сказала Навани, – если в их присутствии отбивать правильный ритм.
– Старый сельскохозяйственный трюк, – кивнула Рабониэль. – Он лучше работает с жизнесветом, если удастся его найти.
– Но почему? Почему свет реагирует на звуки? Почему существует ритм, который заставляет зелень расти? – Навани порылась в своих материалах и принялась набрасывать схему нового эксперимента.
– Я задавала себе этот вопрос много раз, – проговорила Рабониэль. – Но с тем же успехом можно спрашивать, почему гравитация тянет все объекты вниз. Разве мы не должны принять некоторые основы науки за исходные? Некоторые вещи в этом мире просто такие, какие есть.
– Нет, не так. Даже гравитация имеет механизм, приводящий ее в движение. Существуют доказательства того, почему работают самые основные операции сложения. Всему есть объяснение.
– Я слышала, – заметила Рабониэль, – что свет реагирует на звук, потому что он напоминает голос Богов-Осколков, призывающих к повиновению.
Навани ударила камертонами, прикоснулась ими к соответствующим самосветам, которые поместила в нужные места. Тонкая струйка буресвета побежала от одного камня, тонкая струйка пустосвета – от другого. Они встретились в центре, закружились вокруг пустого самосвета. Ни один свет не проникал в него.
– Пустосвет и буресвет, – проговорила Навани. – Голоса богов.
Или, возможно, что-то более древнее. Причина, по которой существа, называемые богами, говорили так, как они говорили.
Подошла Рабониэль, и плечом к плечу они стали наблюдать за потоками света.
– Вы сказали, что буресвет и жизнесвет, перемешиваясь, образуют ритм, – сказала бывшая королева. – А если вообразить себе ритм, возникающий от смешения буресвета и пустосвета, на что он был бы похож?
– Эти два? – спросила Рабониэль. – Не сработает, Навани. Они противоположны. Один упорядоченный, организованный. Другой… – Она замолчала и прищурилась, потом прошептала: – Другой хаотичный, но в нем есть логика. Ее можно постичь. Не могли бы мы противопоставить ей что-нибудь? Хаос всегда кажется более мощным, проявляясь на организованном фоне… – Наконец она поджала губы. – Нет, я не в силах себе этого представить.
Навани постучала пальцем по ободку бокала, изучая неудачный опыт.
– Если бы ты слышала ритмы, – прибавила Рабониэль, – ты бы поняла. Но это за пределами человеческих возможностей.
– Спойте мне один, – попросила Навани. – Тон и ритм Чести.
Рабониэль подчинилась и пропела чистую, вибрирующую ноту – тон буресвета, такой же, как у камертона. Затем она заставила тон колебаться, вибрировать, пульсировать в величественном ритме. Навани напевала себе под нос, подстраиваясь под тон, пытаясь запечатлеть его в своем сознании. Рабониэль явно излишне подчеркивала ритм, чтобы человеческому уху было проще его опознать.
– Теперь поменяйте, – сказала Навани, – на ритм Вражды.
Рабониэль так и сделала: запела диссонирующий тон с неистовым, хаотичным ритмом. Навани попыталась подстроить под него тон Чести. У нее была вокальная подготовка, как у любой светлоглазой женщины ее дана. Однако она раньше не занималась такими вещами углубленно. Невзирая на все попытки удержать тон против сильного ритма Рабониэли, она быстро потеряла ноту.
Рабониэль замолчала, затем тихо запела в другом ритме.
– Прекрасная попытка, – сказала Сплавленная. – Лучше, чем я слышала от других человеков, но мы должны признать, что вы просто не созданы для этого дела.
Навани сделала глоток, затем покрутила вино в своем бокале.
– Почему ты хотела, чтобы я спела эти ритмы? – спросила Рабониэль. – Чего ты надеялась добиться?
– Я подумала, если мы соединим эти две песни, то сможем найти правильную гармонию, которая будет исходить от сочетания буревого и пустотного света.
– Это не так просто, – возразила Рабониэль. – Чтобы найти гармонию, тоны должны измениться. Я пробовала это много раз, Навани, и всегда терпела неудачу. Песни Чести и Вражды не сочетаются друг с другом.