Необъятность не удивила его. Он был там и как слушатель, и как мостовик. Он летал с ветробегунами. Он понимал размах Расколотых равнин и был готов к тому, что Нарак покажется ничтожным по сравнению с обширными плато, простирающимися во всех направлениях. Но он не был готов к тому, насколько симметрично все это выглядело теперь, когда он мог видеть все сразу.
Да, трещины на Равнинах определенно подчинялись какой-то закономерности. Присмотревшись, он загудел в ритме любопытства и разглядел корявые письмена на дальней восточной стороне Равнин – там, где плато были меньше изъедены ветрами. Именно в этом направлении мигрировали ущельные демоны после размножения или окукливания. Опасный район, полный большепанцирников, стадных животных и хищников размером с дом.
– Хесина? – сказал Рлайн, поворачивая карту. – Можешь мне это прочитать?
Она наклонилась.
– Доклад разведчика. Кажется, там нашли чей-то лагерь. Какой-то большой караван или кочевая группа. Может быть, натанцы? Большая часть этой области не исследована.
Он запел себе под нос, раздумывая, не научиться ли читать. Сигзил всегда говорил о том, как это полезно, хотя Рлайну не нравилась идея полагаться на безжизненные написанные слова, а не на песни. Лист бумаги можно сжечь, потерять, утратить в бурю – но целый народ и его песни не могли быть так легко уничтожены…
Он замер. Целый народ. Его снова поразило, что он остался один.
Нет, есть еще Венли. Их двое. Рлайн никогда особенно не любил Венли, но, по крайней мере, благодаря ей он не был единственным слушателем. Это заставило его задуматься. Должны ли они… попытаться восстановить свое племя? Мысль вызывала тошноту по многим причинам. В те разы, когда он пытался сам стать бракоформой, все постоянно шло не так, как он или его партнерши ожидали.
Лирин резко отодвинулся от занавесок. Хесина восприняла это как предупреждение и тут же, схватив простыню, кинула поверх карт. Затем она разложила несколько бинтов, создавая видимость, будто расстелила ткань на полу, чтобы бинты не испачкались, пока их сворачивают. Это было бы отличное прикрытие – если бы Рлайн все не испортил, запоздало убрав карту Расколотых равнин, которую держал в руках.
– Дело не в картах. – Лирин схватил Рлайна за плечо. – Иди посмотри. Кажется, я узнаю вон того рабочего.
Лирин указал сквозь занавески на невысокого мужчину. На лбу у него была отметина, но не нарисованный чернилами глиф «шаш». Это была татуировка Четвертого моста, такая же, как у Рлайна. Даббид не поднимал глаз, шагая с характерным для него чувством немой покорности.
– Кажется, он был из друзей Каладина, – сказал Лирин. – Я прав?
Рлайн кивнул, затем, тихонько напевая в ритме тревоги, вышел в главную комнату. Его и Даббида часто заставляли работать вместе, как единственных членов Четвертого моста, которые не получили способностей ветробегунов. При виде него эта рана снова открылась, и Рлайн с усилием заставил себя петь в ритме мира.
Не его вина, что спрены такие же расисты, как и человеки. Или как певцы. Как люди в целом.
Тихонько взяв Даббида за руку, он повел его прочь от Царственных.
– Шквал, я рад тебя видеть, – прошептал Рлайн. – Я беспокоился о тебе, Даббид. Где ты был? Ты испугался? Иди сюда, помоги мне принести воды остальным. Вроде той работы, которую мы делали раньше, помнишь?
Он представил себе, как бедный немой прячется в углу и плачет, пока враги наводняют башню. Даббид стал своего рода талисманом Четвертого моста. Одним из первых, кого спас Каладин. Даббид олицетворял то, что с ними сделали, и тот факт, что они выжили. Уцелели, невзирая на все раны.
Рлайн потянул товарища к корыту с водой, но тот заупрямился. Невысокий мостовик подался ближе к слушателю, а затем – поразительно! – заговорил.
– Рлайн, – сказал Даббид. – Пожалуйста, помоги. Каладин спит и не хочет просыпаться. Я думаю… Мне кажется, он умирает.
80. Пес и дракон
Певцы сперва поместили Йезриена в самосвет. Они мнят себя умными, поскольку обнаружили, что могут заманить кого-то из нас в ловушку. Чтобы овладеть этим умением, им понадобилось всего лишь семь тысяч лет.
Каладин угодил во власть ветра, который его ненавидел.
Он помнил, как дрался на рынке, а потом плыл через колодец. Он смутно помнил, как выбежал в бурю – хотел забыть обо всем и упасть замертво.
Но нет, он не мог сдаться. Он забрался на башню снаружи. Знал, что если сбежит, то бросит Даббида и Тефта. Бросит Сил – возможно, навсегда. Поэтому он поднялся и…
Услышал голос Буреотца?
Нет, голос Далинара.
Это случилось… несколько дней назад? Или недель? Он не знал, что с ним произошло. Он брел сквозь край неизменных ветров. Любимые лица появлялись среди призрачных теней, умоляя о помощи. Вспышки света обжигали кожу, ослепляли. Свет был злым. И хотя Каладин жаждал вырваться из темноты, каждая новая вспышка заставляла его все больше бояться света.
Хуже всего был ветер. Ветер, который ненавидел его. Сдирал кожу, швырял на камни, не давая найти укрытие, чтобы спастись.
«Ненавижу, – шептал ветер. – Ненавижу-ненавижу-ненавижу!»
Каждый раз, когда ветер говорил, он ломал что-то внутри Кэла. С тех пор как он себя помнил – с самого детства, – он любил ветер. Ощущение ветра на коже означало, что он свободен. Означало, что он жив. Ветер приносил новые запахи, чистые и свежие. Ветер всегда был рядом – его друг, спутник, союзник. Однажды ветер ожил и заговорил с Каладином.
Ненависть ветра сокрушала, вынуждала дрожать. Каладин закричал, зовя Сил, но потом вспомнил, что бросил ее. Он не мог вспомнить, как попал в это ужасное место, но это помнил. Отчетливо, как кинжал в груди.
Он оставил Сил одну, и она потерялась, потому что он ушел слишком далеко. Он бросил свой ветер.
Сильный порыв сбил Каладина с ног, прижал к чему-то твердому. Скала? Он… посреди какой-то пустоши. Во вспышках ужасающего света не было видно ни камнепочек, ни лоз. Только бесконечные, продуваемые всеми ветрами, островерхие утесы. Похоже на Расколотые равнины, но с гораздо большим разнообразием высот. Пики и пропасти, все вокруг красное и серое.
Так много дыр и туннелей. Наверняка есть где спрятаться.
«Пожалуйста. Просто дай мне отдохнуть. На минуту».
Он двинулся вперед, держась за каменную стену и стараясь не споткнуться. Он должен был сражаться с ветром. С этим ужасным ветром…
«Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу».
Сверкнула молния, ослепив Каладина. Когда ветер усилился, он прижался к скале. Потом вновь пустился в путь, и теперь он видел немного лучше. Иногда вокруг царила непроглядная тьма. Иногда удавалось что-то разглядеть, хотя не было никакого заметного источника света. Он просто рассеянно струился непонятно откуда. Как в… другом месте, которое Каладин забыл.
Спрятаться. Он должен спрятаться.
Каладин оттолкнулся от стены, борясь с ветром. Появились какие-то люди. Тефт умолял сказать, почему Кэл не спас его. Моаш просил о помощи, защищая своих бабушку и дедушку. Лирин умирал – Рошон казнил его.
Кэл старался не обращать на них внимания, но стоило зажмуриться, как крики усиливались. Поэтому он заставил себя идти вперед в поисках укрытия. Он с трудом поднялся по невысокому склону, но как только добрался до вершины, ветер изменил направление и, налетев сзади, сбросил его с другого склона. Каладин упал, ударившись плечом и оцарапав руку о камень.
«Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу».
Кэл заставил себя встать на колени. Он… он не сдался. Он… не из тех, кому позволено сдаваться. Так ли это? Было трудно… трудно вспомнить…
Он поднялся на ноги – рука безвольно повисла – и продолжил идти. Опять против ветра. «Продолжай двигаться. Не позволяй этому остановить тебя. Найди себе место. Место, где можно спрятаться».
Он шатался, теряя мужество. Когда он в последний раз спал? По-настоящему спал? Долгие годы Кэл ковылял от одного кошмара к другому. Он жил только силой воли. Но что будет, когда у него кончатся силы? Что будет, когда он просто… не сможет?
– Сил? – прохрипел он. – Сил?
Ветер налетел на него и опять сбил с ног, подтолкнув прямо к пропасти. Он балансировал на краю, боясь темноты внизу, но ветер не оставлял выбора. Он толкнул Каладина прямо в пустоту.
Он кувыркался и падал, ударяясь о выступы на стене пропасти, лишенный покоя даже во время падения. Он стукнулся головой о дно – раздался громкий треск, и перед глазами полыхнуло.
«Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу».
Он лежал. Позволял ветру браниться. Позволял себя колотить. Не пора ли? Пора наконец признать, что дальше идти некуда?
Он заставил себя поднять глаза. И там – вдалеке, на дне пропасти – увидел нечто прекрасное. Чистый белый свет. Манящее тепло. Плача и крича, Каладин потянулся туда.
Что-то реальное. Что-то, что не питало к нему ненависти.
Ему нужно было добраться до этого света!
Падение искалечило его. Одна рука не действовала совсем, ноги превратились в источник мучительной боли. Он пополз, волоча свое тело при помощи единственной руки.
Ветер удвоил усилия, пытаясь заставить его отступить, но теперь, когда Каладин увидел свет, он не мог сдаться. Стиснув зубы от боли, он тянул себя вперед. Дюйм за дюймом. Бросая вызов завывающему ветру, не обращая внимания на тени умирающих друзей.
«Ползи… вперед…»
Свет приближался, и Каладину очень хотелось войти в него. Место тепла, место покоя. Он услышал… какой-то звук. Безмятежный тон, в котором не было ни злого ветра, ни шепота обвинений.
Ближе. Ближе.
Еще… чуть-чуть…
Осталось всего десять футов. Он смог…
Внезапно Каладин начал тонуть. Он почувствовал, как земля меняется, становится жидкой. Крем. Камень каким-то образом превратился в кремную грязь, и она засасывала его, рушилась под ним.
Он закричал, протягивая здоровую руку к светящемуся пятну. Не на что взобраться, не за что ухватиться. Он запаниковал, погружаясь все глубже. Крем накрыл его, наполнил рот, когда он закричал – умоляя, – протягивая дрожащие пальцы к свету.