Глупый маленький спрен. Венли настроилась на ритм скепсиса – и почти почувствовала что-то другое, превосходящее. Лучший ритм. Недосягаемый, но такой близкий.
– Меньше думай об этом, – велела она. – А больше – о своих обязанностях.
– Да, Венли, – проворковал он в ритме раболепия. – Ты будешь поражена силой, которую получишь от буреформы. А мощная буря, которую ты призовешь? Мир такой еще не видал! Грубая сила Вражды, дующая в неверном направлении. Она принесет человекам разруху, сломит их и позволит легко завоевать. Тебе останется лишь взойти на престол, Венли.
– Хватит, – рявкнула она, – не перестарайся. Улим, я давно уже не то дитя, которое ты обнаружил, когда попал сюда. Делай свою работу и перемести бурю куда следует. А я поймаю спренов бури.
– Но как?
Это что еще за вопросы?
– Они же… спрены стихии, верно?
– Ну, этой конкретной бури, – ответил Улим. – В прошлом они в основном существовали внутри светсердец. Вражда непосредственно благословлял певцов, делая их своего рода королевской семьей. Им было несвойственно бродяжничать.
Королевская семья? Ей понравилось, как это прозвучало. Она улыбнулась, представив, как Эшонай будет вести себя по отношению к ней тогда.
– Мои ученые полны уверенности, – сказала Венли. – Судя по тому, что ты им рассказал, и по экспериментам, которые мы проводили с другими видами спренов, мы думаем, что если соберем небольшую коллекцию спренов бури в самосветах, то другим будет легче присоединиться.
– Но нам нужно начальное семя! – сказал Улим. – Как ты его добудешь?
Она кивнула в небо, где ее воображение породило спрена славы. Огромный блестящий шар с крыльями по бокам.
– Вот эти появляются, когда мы правильно мыслим. Правильно чувствуем. Так что же приведет сюда спренов бури?
– Шквал… – проговорил Улим. – А это может сработать. Стоит попробовать.
Придется экспериментировать. Даже с его помощью потребовалось несколько попыток, чтобы вычислить шустроформу – и это была относительно легкая задача. И все же Венли была довольна прогрессом. Да, все заняло гораздо больше времени, чем она ожидала. Но за эти годы она стала такой, как сейчас. Уверенной, какой никогда не была в молодости.
Она повернулась, чтобы пойти туда, где ее ученые изучали песни, записанные с помощью придуманного ею алфавита. К несчастью, вскоре она заметила высокую фигуру в доспехах, направляющуюся в ее сторону. Венли тут же свернула на боковую дорогу, но Эшонай окликнула ее. Венли настроилась на ритм раздражения. Эшонай последует за ней, если она поспешит, поэтому она замедлила шаг и обернулась.
Сестра Венли выглядела так странно в доспехах. Они… Ну, они ей шли. Они сверхъестественным образом подстраивались под ее форму, освобождая место для панциря, облекая фигуру, но дело было не только в этом. Венли казалось, что некоторые из боеформ притворяются – их лица не соответствовали облику. Только не Эшонай. Эшонай выглядела воительницей, с широкой шеей, мощной челюстью и огромными ручищами.
Венли пожалела, что уговорила Эшонай навестить бывшего осколочника. Она не ожидала, что спустя годы будет чувствовать себя карлицей рядом с сестрой. Хотя многое в жизни Венли теперь вызывало зависть – у нее было положение, друзья и ответственность, – в глубине души ей хотелось, чтобы все это пришло к ней без одновременного возвышения сестры.
– Что? – раздраженно спросила Венли. – У меня сегодня много работы, Эшонай, и я…
– Мама, – сказала Эшонай.
Венли немедленно настроилась на ритм ужасов.
– Что с ней? Что случилось?
Эшонай настроилась на ритм решимости и тихо повела Венли к дому их матери на окраине города. Небольшое строение, уединенное, с большим участком для садоводческих работ.
Их матери не было в саду, где она обычно возилась со своим сланцекорником. Она лежала на жесткой койке, голова ее была забинтована. Одна из ученых Венли – Микаим, их лекарь, – отошла от койки.
– Неплохо, – сказала она. – Раны на голове выглядят жутко, но это всего лишь царапины. Больше всего меня беспокоит то, как она перепугалась. Я дала ей кое-что, чтобы она заснула.
Венли запела в ритме одобрения, и Микаим ушла. Эшонай стояла напротив Венли над койкой, держа шлем под мышкой, и какое-то время они вдвоем пели в ритме потерь. Редкий момент, когда они слышали один и тот же ритм.
– Знаешь, что случилось? – наконец спросила Венли.
– Ее нашли бродящей на внешних плато. Она была испугана, как маленький ребенок. Поначалу не откликнулась на свое имя, хотя к тому времени, как добралась домой, достаточно пришла в себя, чтобы начать отвечать на вопросы о своем детстве. Она не вспомнила, как поранилась.
Венли глубоко вздохнула и прислушалась к навязчивому ритму потерь, исступленному и отрывистому.
– Возможно, нам придется запереть ее, – сказала Эшонай.
– Нет! – воскликнула Венли. – Никогда. Мы не можем так поступить с ней, Эшонай. Тюремное заключение в довершение ее болезни?
Эшонай настроилась на ритм примирения и села на пол, ее осколочный доспех сопроводил это движение тихим скрежетом.
– Ты, конечно, права. Ей нужно позволить видеть небо, смотреть на горизонт. Может быть, мы найдем ей слугу. Кого-то, кто будет присматривать за ней.
– Ее нужно устроить со всеми удобствами, – сказала Венли, неподвижно стоя возле койки.
Ей в самом деле следовало отправляться к своим ученым.
Эшонай прислонилась к стене – осторожно, поскольку была в тяжелом доспехе. Закрыла глаза и запела в ритме мира. Наигранно и чересчур громко. Она пыталась заглушить другие ритмы.
«Она больше похожа на себя, когда сидит вот так», – рассеянно подумала Венли, вспоминая, какой была Эшонай в детстве. Вспоминая сестру, которая подхватывала Венли, если той случалось поцарапать коленку, или гонялась вместе с ней за кремлецами. Эшонай всегда казалась такой… полной жизни. Как будто ее душа страстно желала вырваться из оков ущербного тела.
– Ты всегда вела меня к горизонту, – неожиданно для себя произнесла Венли. – Даже в детстве. Всегда бежала к следующему холму, чтобы посмотреть, что там на другой стороне…
– Если бы мы могли вернуться, – сказала Эшонай в ритме потерь.
– К невежеству тех дней?
– К той радости. И невинности.
– Невинность – более лживый бог, чем те, что в наших песнях, – сказала Венли, садясь рядом с сестрой. – Невинным суждено оказаться в рабстве.
Венли поняла, что устала. Она провела слишком много ночей, обдумывая планы. И будет только хуже – ей придется выходить в бурю, чтобы ловить спренов.
– Прости, что довела нас до этого, – прошептала Эшонай в ритме примирения. – Мы потеряли так много. Как далеко все зайдет? И лишь потому, что в момент напряжения я приняла поспешное решение…
– Та сфера, – сказала Венли. – Которую дал тебе король Гавилар…
Они все видели ее, а несколько месяцев спустя она погасла.
– Да. Темная сила. Он утверждал, что хочет вернуть наших богов.
Улим нервничал из-за сферы Гавилара. Маленький спрен сказал, что Гавилар не работал ни с ним, ни с кем-либо из агентов Вражды – более того, был настроен в их адрес неприязненно. Так что Улим понятия не имел, откуда у него свет Вражды.
– Может быть, – сказала Венли, – если люди хотят связаться с нашими богами, нам тоже следует изучить этот вариант. А вдруг что-то в наших песнях…
– Прекрати, – упрекнула Эшонай. – Венли, что ты говоришь? Ты лучше других должна понимать всю глупость таких слов.
«Я так и осталась для тебя дурочкой, не так ли?»
Венли настроилась на ритм раздражения. Увы, это была новая Эшонай. Не тот ребенок, который поощрял ее, а взрослая, которая сдерживала и высмеивала.
– Спой со мной, – попросила Эшонай. – Об ужасных и великих временах…
– Пожалуйста, не превращай это в очередную лекцию, Эшонай, – отрезала Венли. – Просто… перестань, ладно?
Эшонай замолчала, потом запела в ритме примирения. Некоторое время они сидели вдвоем, свет снаружи тускнел по мере того, как солнце клонилось к горизонту. Венли поймала себя на том, что тоже напевает в ритме примирения. Она исследовала ритм и отыскала дополнительный тон, пытаясь снова – на короткое мгновение – звучать в гармонии со своей сестрой.
Эшонай сменила ритм на тоску, и Венли последовала ее примеру. А потом она сама осторожно перешла на ритм радости. На этот раз Эшонай последовала за ней. У них стала получаться песня, и Венли ее запела. Прошло… много лет с тех пор, как она практиковалась петь. Она давно перестала думать о себе как об ученице хранительницы песен; теперь, когда они объединили семьи, поддержанием традиций могли заниматься другие.
Но она все еще помнила песни. Это была Песня Рассветов. Обучающая, предназначенная для подготовки малыша к более сложным ритмам и песням. Было что-то приятное в простой песне, которую можно было хорошо спеть. Ее можно было усложнить на свой лад. И можно было ощутить душу песни, не думая о пропущенных словах или фальшивых нотах.
Она допела до конца и замолчала; голос Эшонай постепенно затих. Снаружи сгустились сумерки. Совершенно неподходящее время для Песни Рассветов. Тем не менее Венли была рада, что все так славно получилось.
– Спасибо, – сказала Эшонай. – За все, что ты делаешь. Тебе не воздали должное за формы, которые ты нам подарила. Без боеформы у нас не было бы ни единого шанса противостоять человекам. Скорее всего, мы уже были бы их рабами.
– Я… – Венли попыталась настроиться на уверенность, но ритм ускользнул от нее. – Раз вы с Демидом знаете, что я сделала, пренебрежение других можно и перетерпеть.
– Как думаешь, ты могла бы найти мне другую форму? – спросила Эшонай. – Форму, которая позволила бы говорить лучше, более дипломатично? Я могла бы пойти к человекам и объяснить, что произошло. Может быть, мне удалось бы встретиться с Далинаром Холином. Я чувствую, что… он может меня выслушать, если я найду его. Если бы только язык слушался меня. Они не знают ритмов, и им так трудно все объяснить…