– Я попытаюсь, – сказала Венли и поняла, что слышит ритм мольбы.
Почему? Она же на него не настраивалась.
– Тогда, может быть, я смогу объясниться и с тобой, – тихо сказал Эшонай, поникнув от усталости. – И при этом не будет казаться, что я читаю нотации. Ты бы поняла, что я на самом деле чувствую. Мама бы поняла, что я не пытаюсь убежать. Я просто хочу увидеть…
– Когда-нибудь ты это увидишь, – пообещала Венли. – Ты увидишь весь мир. Каждый яркий цвет. Каждый край и каждый народ. Услышишь каждый поющий ветер.
Эшонай не ответила.
– Я… я делала вещи, которые тебе могут не понравиться, – прошептала Венли. – Я должна рассказать. Но ты объяснишь, что мои поступки неправильны, а ты всегда права. Это часть того, что я ненавижу в тебе.
Но ее сестра уже задремала. Жесткий осколочный доспех удерживал Эшонай в сидячем положении; она тихо и равномерно дышала. Венли поднялась на ноги и вышла.
В ту ночь она впервые отправилась охотиться на спренов бури.
87. Суд обличителей
Может, вспомнив свою жизнь, я бы обрел былую уверенность. Может, я перестал бы колебаться, пытаясь принять простейшее из решений.
К началу суда над Адолином погода заметно улучшилась. Спрены чести, которые встречались ему по пути, были разговорчивее обычного и ступали бодрее, стремясь к Форуму на южной плоскости Стойкой Прямоты.
Он не чувствовал погоды, а вот Купаж говорила, что это похоже на слабый барабанный бой в глубине ее сознания, бодрый и воодушевляющий. И действительно, его наставница казалась разговорчивее обычного.
Он нервничал сильнее, чем на первой ранговой дуэли, и был подготовлен куда хуже. Юридические термины, стратегии, даже нюансы его политической подготовки – все казалось далеким, когда он спускался по ступеням амфитеатра. Как и опасалась Купаж, трибуны оказались забиты. Среди спренов чести выделялись одетые в мундиры или другие официальные наряды и облаченные в нечто свободное и струящееся, со шлейфами, которые волочились по следам. Вторые казались более свободолюбивыми. Может быть, их присутствие в толпе зрителей сыграет на руку Адолину.
Купаж сказала, что настроение зрителей – это очень важно. Верховный судья, скорее всего, прислушается к публике и рассудит соответственно. Адолин пожалел, что никто не объяснил ему раньше, насколько непостоянным будет арбитр. Впрочем, из этого можно извлечь пользу: Адолин решил сыграть на непредсказуемости Келека. Спрены чести в основном были изначально настроены против него.
Они не освистали Адолина, когда он вышел на арену; для такого обитатели Стойкой Прямоты слишком уважали этикет. Они просто замолчали. Слева от себя Адолин увидел Шаллан, а рядом с ней сидел Узор. Она погрозила кулаком, и у него сложилось впечатление, что в этот миг его жена была Сияющей.
Келек восседал на подобии трона, перед которым имелся стол; и то и другое было встроено в трибуны. Вестник выглядел внушительно, и Адолин невольно вспомнил, что этому человеку, несмотря на все странности в поведении, тысячи лет. Возможно, он поймет.
– Ну ладно, ладно, – объявил Келек. – Человек, поднимись на подиум и стой там, пока этот спектакль не закончится и мы не сможем тебя казнить.
– Пресвятой владыка, – вмешался спрен, сидевший рядом. – Мы не казним людей.
– А что же с ним делать? – удивился Келек. – У вас нет тюрем, и я сомневаюсь, что он будет страдать, если вы его просто выгоните. Провалиться мне на месте, если половина присутствующих не сочла бы бегство отсюда наградой!
– Мы строим настоящую камеру, – сказал спрен, устремив взгляд на Адолина. – Чтобы он прожил долгие годы и его можно было выставлять на всеобщее обозрение.
«Замечательно», – подумал Адолин, выходя на возвышение посреди арены.
Впрочем, вероятность неудачи изначально влекла за собой последствия, превосходящие ценность его жизни. Сияющие были необходимы для продолжения войны, а Сияющим требовались спрены. Если Адолин проиграет, тысячи солдат погибнут, не имея надлежащей поддержки.
Он обязан стоять здесь с высоко поднятой головой, излучая уверенность, и в конечном итоге победить. А как – это уже другой вопрос.
Адолин окинул взглядом толпу. По прогнозам Купаж, сегодня будет худший из трех дней. Обличители выступят против него. А вот завтра он сможет нанести ответный удар.
– Ну хорошо, – сказал Келек. – Секейр, я полагаю, ты должен изложить процедуру разбирательства?
Бородатый старейшина встал:
– Вы правы, достопочтенный.
– Давай быстрее, – приказал Келек.
Адолин позволил себе слегка насладиться тем, как оскорбленно Секейр воспринял это предписание. Спрен чести, вероятно, собирался произнести речь.
– Как пожелаете, достопочтенный, – проговорил Секейр. – Сегодня мы начинаем суд, как того требует этот человек, Адолин Холин. Наша цель – определить, может ли он нести грехи Отступничества, события, в ходе которого люди убили своих спренов. Поскольку оно имело место, чего никто не оспаривает, мы должны просто доказать, что поступили мудро, когда после него решили держаться подальше от всего человечества.
– Все понятно, – сказал Келек. – Человек, тебя это устраивает?
– Не совсем так, достопочтенный, – сказал Адолин и начал вступительное слово, которое Купаж помогла ему подготовить. – Я не предлагал судить меня за грехи моих предков. Я согласился, чтобы судили меня лично. Я сказал спренам чести, что не несу ответственности за прошлые поступки человечества, и потому утверждаю, что они ведут себя бесчестно, игнорируя мольбы моего народа о помощи.
Келек потер лоб.
– Значит, мы спорим даже по поводу определений? Это не сулит ничего хорошего.
– Спорить не о чем, – возразил Секейр. – Достопочтенный, он говорит, что не желает нести ответственность за грехи своих предков, и мы должны вместо этого доказать, почему нельзя доверять конкретно ему. Но Отступничество – это и есть обоснование того, почему мы не можем доверять всем людям без исключения! Мы выдвинули условия, когда он вошел: на суде великий князь Адолин Холин будет представлять всех своих соплеменников до единого. Он об этом умалчивает, но раз ступил в нашу крепость, значит согласился с таким раскладом.
Келек хмыкнул:
– Логично. Человек, тебе придется предстать перед судом по правилам, которые разъяснил Секейр. Тем не менее я буду иметь в виду твои доводы, когда наконец приступлю к вынесению решения.
– Полагаю, я должен согласиться, – сказал Адолин.
Купаж предупреждала, чтобы он не давил.
– Итак… суд с обличителями, верно? – сказал Келек. – Я должен выслушать представленные доводы, а затем принять решение. Либо спрены чести ведут себя эгоистично, отрицая честь, и я должен приказать им идти на поле боя. А если я решу, что они поступили мудро, что люди не заслуживают доверия, – мы бросим этого человека в тюрьму в качестве примера. Так?
– Да, достопочтенный, – сказал Секейр.
– Отлично. Полагаю, у вас не было недостатка в добровольцах. Кто первый?
– Амуна, – сказал спрен чести. – Приди же и дай показания.
Из первого ряда поднялась женщина-спрен; зрители тихо зашептались. На ней была плиссированная воинская юбка и рубашка из жесткой ткани. Амуна была стройной и гибкой, а двигалась грациозно, как лист на ветру. Адолин узнал ее; это был спрен, которому пришлось отдать Майю в их первый день в Стойкой Прямоте. Время от времени он снова видел Амуну во время своих ежедневных визитов к Майе.
У двух спренов чести, сидевших рядом с ней, была рваная одежда и выцарапанные глаза, как у Майи. На сияющем лице спрена чести царапины выделялись очень отчетливо.
– Вы все меня знаете, – сказала спрен в плиссированной юбке, – поэтому я представлюсь великому князю Адолину. Я – Амуна, и мой долг – заботиться о мертвоглазых в Стойкой Прямоте. Мы к этому относимся очень серьезно.
– А как насчет тех, снаружи? – спросил Адолин.
Ему разрешили говорить во время выступления обличителей, хотя Купаж предупредила об осторожности. Если вести себя чересчур дерзко, Верховный судья может приказать заткнуть ему рот. И еще следовало обращаться к аудитории внимательно, чтобы ненароком не предложить зрителям устроить ему допрос.
– Мы… к сожалению, не можем принять всех, – призналась Амуна. – Не рассчитывали на такое количество. Но мы постарались пригласить мертвоглазых спренов чести.
– А их много? – спросил Адолин.
– Всего? Сейчас у нас в крепости около двадцати мертвоглазых спренов чести, хотя во время Отступничества в живых было около двух тысяч моих сородичей. Уцелел только один.
– Сил, – сказал Адолин.
– Древняя дочь впала в кататонию, – сказала Амуна, – и спаслась. Но все остальные спрены чести – все до единого – откликнулись на зов Сияющих во время Ложного Опустошения. Можешь ли ты понять масштабы этой трагедии, великий князь Адолин? Истребление целого вида за один день? Абсолютное изничтожение, совершенное самым близким из друзей? Мы часто сталкиваемся с мертвоглазыми, которые бесцельно бродят по пустошам или стоят на океанском мелководье. Мы приводим их сюда, даем им буресвет, заботимся как можем. Часто мы в силах сделать лишь немногое, прежде чем они будут вызваны в ваш мир, где их трупы используются для продолжения ваших жестоких убийств!
Она повернулась, указывая на двух мертвоглазых на трибунах, – и хотя она стояла лицом к Адолину, ее слова явно предназначались толпе. Толпа, а не Верховный судья, была истинным арбитром.
– По-твоему, мы должны к этому вернуться? – вопросила Амуна. – Ты утверждаешь, что твой народ не тот, каким был когда-то. Но уверен ли ты, что человечество изменилось к лучшему? Я бы сказала, наоборот! Вы грабите, убиваете и сжигаете. Вы не жалеете ни денег, ни усилий, когда вам предоставляется возможность разрушить чужую жизнь. Если древние Сияющие не заслуживали доверия, то как ты смеешь утверждать, что его заслуживаете вы?!
По толпе прокатился одобрительный ропот. Они не разразились издевательскими воплями, как сделали бы люди, – Адолин навидался такого во время дуэлей. Купаж предупредила его: не стоит слишком усердствовать с выступлениями в свою защиту, однако эти спрены, похоже, чего-то от него ждали прямо сейчас.