т. Это означает, что вы сомневаетесь – боитесь, испытываете неуверенность. Поверьте, мне эти чувства знакомы. Но вы не можете сидеть здесь и притворяться, что все люди одинаковы, что все люди заслуживают того, чтобы отвернуться от них, – вы несовершенны, как и мы. Этот суд тому доказательство. То, что вы на самом деле чувствуете, – тоже.
Он пристально посмотрел на них. Дерзя им. Бросая вызов.
Наконец ощутив неловкость, спрен в первом ряду откашлялся и встал.
– А ты знал…
– О, хватит притворяться, – перебил Адолин. – Хочешь продолжать этот фарс? Славно. Действуй по плану. А я поведу себя как законник и спрошу: ну и какой следующий способ дискредитировать меня предусмотрен в списке?
Спрен неуверенно оглядел собравшихся.
– Я… Ну, ты знал об этом?
Он махнул рукой в сторону верхней части трибун. Спрены расступились, и все обернулись, глядя на кого-то, кого вела вниз по ступенькам Амуна, опекунша мертвоглазых. Сегодня у нее была одна подопечная: криптик с испорченным, увядшим рисунком вместо головы.
Преисподняя. Именно этого он и боялся.
– Ты знаком с этим криптиком? – спросила Амуна со ступенек.
– Если это та самая, которую я видел, когда впервые высадился на этих берегах, то нет. Я встретил ее только один раз, на рынке, где пересекаются караваны.
– Ты знаешь ее историю?
– Мне… рассказал лавочник.
– Ее убили всего несколько лет назад, – сказала Амуна. – Это доказательство твоей лжи. Современным Сияющим нельзя доверять.
– Нет никаких доказательств, что это сделал Сияющий. Мы столкнулись с людьми – не имеющими ничего общего с моим народом, – которые напали на Нотума. Возможно, они напали и на нее.
– Такая атака дает спрену возможность в конце концов исцелиться при наличии достаточного количества буресвета, – парировала Амуна. – Единственная истинная смерть для спрена, единственный способ создать мертвоглазого – это нарушенные клятвы Сияющего.
Амуна указала на мертвоглазую:
– Она погибла не во времена Отступничества. Ее убили меньше десяти лет назад. И это сделал один из твоих Сияющих.
– Скорее всего, кто-то новый, непроверенный, – сказал Адолин. – Кто-то, о ком мы ничего не знаем. Не один из наших; бедный новый Сияющий, который не понимал, что делает. Если бы вы просто…
Но весы качнулись не в его пользу. Толпа всколыхнулась, отодвигаясь от криптика, ерзая на местах. Еще один спрен из первого ряда встал и начал выкрикивать вопросы Адолину, присоединилась дюжина других, перебивая друг друга. Сколько спренов должно умереть, прежде чем он признает, что Сияющие – плохая идея? Известно ли ему, что древние Сияющие убили своих спренов, потому что беспокоились о чем-то более опасном?
Адолин сдался перед этой атакой. Купаж старалась подготовить его как можно лучше, но он не был экспертом в юридической защите. Он позволил манипулировать собой, словно новичок на дуэли.
Явление мертвоглазой затмило все, что он мог сказать, любые другие доводы, которые он мог выдвинуть. Он посмотрел на Келека, тот кивнул и жестом велел ему идти. Гневные вопросы терзали Адолина, пока он поднимался по ступенькам со всем достоинством, на какое был способен. Он понимал, что такое подстроенная дуэль. Его с самого начала предупреждали, что так и случится. И все же он верил, что сможет убедить их.
«Идиот».
Через несколько часов после второго испытания Адолина Шаллан закрыла глаза, положила голову на его обнаженную грудь и прислушалась к биению его сердца.
Она никогда бы не подумала, что этот звук способен так ее утешить. Большую часть жизни она не задумывалась о том, что значит быть так близко к другому человеку. Она и представить себе не могла блаженное тепло чужой кожи; то, как защищенной рукой тянется к его лицу, запускает пальцы в его волосы. Разве по силам ей было предвидеть эту чудесную близость, его дыхание на своих волосах, его сердцебиение, более громкое, чем ее собственное? Ритм его жизни…
Когда она вот так лежала, все казалось – на мгновение – совершенным.
Адолин положил руку на ее обнаженную спину. В комнате было темно, шторы задернуты. Она не привыкла к темноте; обычно хоть одна малая сфера давала немного света. Но здесь у них не было сфер.
Кроме той, которую Шаллан спрятала в сундуке. Рядом с кубом, творящим связь между мирами. И очень особенным ножом.
– Любовь моя, – прошептал Адолин в темноте. – Что я сделал, чтобы заслужить тебя?
– Богохульствовал, наверное. Или жестоко подшутил над братом. Я не знаю, что должен натворить человек, чтобы Всемогущий проклял его мной. Возможно, ты просто замешкался и не успел удрать.
Он провел рукой по ее обнаженной спине, заставляя ее трепетать, а потом наконец положил ладонь на затылок.
– Ты великолепная, – прошептал он. – Решительная. Забавная.
– Иногда.
– Иногда, – признался он, и она расслышала в голосе улыбку. – Но всегда красивая.
Он так и думал. Он говорил искренне. Она пыталась поверить, что заслужила, но это было трудно. Она так увязла во лжи, что в буквальном смысле не знала, кто она.
А вдруг он узнает? Поймет, кто она на самом деле?
– У тебя ужасный вкус по женской части, – прошептала Шаллан, – и это одна из вещей, которые я люблю в тебе больше всего.
Она снова прижалась головой к его груди, чувствуя, как светлые волосы щекочут щеку.
– И я действительно люблю тебя. Это единственное, что я поняла в своей жизни.
– После сегодняшнего дня я должен согласиться с тем, как ты оценила идею насчет суда. Это был ужасный план.
– Я была бы величайшей лицемеркой в мире, если бы не могла любить тебя, несмотря на твои случайные глупые идеи.
Он провел рукой по ее волосам:
– Они собираются посадить меня в тюрьму. Они уже строят камеру. Я буду для них символом, который можно показывать другим спренам.
– Я тебя вытащу, – сказала Шаллан.
– Как?
– Я украла немного буресвета. Возьму своих агентов и Годеке, и мы организуем спасательную операцию. Сомневаюсь, что спрены чести бросятся в погоню, они слишком параноики для такого.
Адолин вздохнул в темноте.
– Ты не собираешься мне запретить? – спросила Шаллан.
– Я… не знаю, – признался он. – Здесь есть те, кто хочет выслушать меня. Некоторых я могу убедить. Но они боятся смерти, а я чувствую себя неуверенно. Не все подходят для войны, я же пытаюсь их на нее завербовать. Я не могу честно обещать им, что они выживут, что Сияющие не предадут их. Может быть, неправильно требовать, чтобы они присоединились к нам.
– Келек говорил тебе, что их лидеры подумывают перейти на сторону врага, – напомнила Шаллан. – Если так случится, спрены все равно свяжутся с людьми, независимо от того, что они думают сейчас. И люди, с которыми они свяжутся, не из тех, кто беспокоится о безопасности своих спренов.
– Верно, – согласился Адолин. – Буря свидетельница, как бы мне хотелось достучаться до всех присутствующих. Может быть, завтра. У меня есть шанс опровергнуть их показания, задать свои собственные вопросы…
– Адолин! Ты сказал, это ужасный план. Изменит ли последний день хоть что-то?
– Может, и нет. Но, по крайней мере, этот план позволяет мне вступить с ними в бой. Пусть увидят человека, пытающегося быть честным. Даже если у него это плохо получается.
– Быть честным у тебя получается совсем не плохо.
Адолин поморщился.
– Кто-нибудь поумнее мог бы победить, – тихо проговорил он. – Ясна заставила бы их прозреть. А вместо этого – только я. Я… хотел бы я знать, Шаллан. Что делать. Как заставить их понять.
Она крепко зажмурилась, пытаясь вернуться к тому более раннему моменту совершенства. Ничего не вышло. В его голосе звучала слишком сильная боль. Его сердцебиение ускорилось. Его дыхание теперь казалось ей не безмятежным, а расстроенным.
Ее разрывало на части, когда она слышала его в таком состоянии. Этот человек удержал их от эмоционального срыва, когда пал Холинар; он обычно был таким оптимистом. Он пришел сюда с твердым намерением доказать отцу, а может быть, и самому себе, что способен на свершения. Дурацкое испытание отнимет у него все.
Если только…
«Нет, – подумала Сияющая. – Мы не можем выполнить план Мрейза. Он манипулирует тобой».
«Мы сделаем то, на что согласны две из трех, – сказала Шаллан. – И я решила, что пришло время поступить так, как хочет Мрейз. Мы заберем душу Келека и будем подражать ему на суде. Вуаль и я…»
«Нет», – подумала Вуаль.
У Шаллан перехватило дыхание. Что?!
«Я передумала, – продолжила Вуаль. – Я на стороне Сияющей. Не пойду убивать Келека. Двое против одного, Шаллан».
Что-то шевельнулось глубоко внутри Шаллан.
– Я… – прошептал Адолин. – Жаль, что я не могу узнать, кто убил несчастного криптика. Вот что погубило нас сегодня. Все испортило.
Час пробил.
– Суд еще не завершился, – сказала Бесформенная Адолину. – Знаешь, чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что идея была не такая уж плохая. Ты прав. По крайней мере, у тебя есть шанс продемонстрировать, как выглядит благородный человек.
– Толку от этого, – проворчал Адолин.
– Ну, не знаю, – ответила Бесформенная. – Верховный судья все-таки Вестник. Может, в конце концов он тебя удивит…
91. Тот, кто заслуживал спасения
И поэтому я умру.
Да, умру. Если ты читаешь это и гадаешь, что пошло не так – почему моя душа испарилась вскоре после того, как ее забрал камень в твоем ноже, – то я говорю тебе, что решение вступить в игру с силами, чья суть превосходит твое воображение, было весьма идиотским.
Тефт чувствовал себя мокрым мешком с носками, забытым снаружи во время бури. Келек свидетель, когда он очнулся, то первым делом решил, что сорвался опять. Проснулся голый, разбитый – значит, вернулся к огненному мху. В тот момент он себя ненавидел.
Потом он увидел Даббида и Рлайна. Когда Тефт узрел их радость – или услышал в случае с Рлайном, – он понял, что не может по-настоящему ненавидеть себя. Вот к чему привели его клятвы. Его ненависть к самому себе с каждым днем угасала. Иногда снова разгоралась. Но он был сильнее.