– Мы сражаемся не ради себя, – сказала Рабониэль. – Мы разрушаем не для нашего удобства, а для тех, кто придет после. Мы поем ритмы боли, чтобы они знали ритмы мира.
– А он когда-нибудь позволит нам петь в ритме мира?
Рабониэль не ответил. Она перебрала несколько бумаг на столе.
– Ты хорошо послужила мне, – сказала она. – Возможно, немного рассеянно. Я приписываю это твоей истинной преданности Лешви – необходимость отчитываться перед ней мешает твоим обязанностям передо мной.
– Простите, Древняя.
Рабониэль загудела в ритме безразличия:
– Надо было организовать для вас регулярные встречи, чтобы ты передавала ей свои донесения. Может быть, я могла бы написать их вместо тебя, чтобы сэкономить время. Во всяком случае, я не могу винить тебя за то, что ты сохранила ей верность.
– Она… не очень-то вас любит, Древняя.
– Она боится меня, потому что близорука. Но Лешви – одна из лучших, кто у нас есть, потому что она сумела не только вспомнить, почему мы сражаемся, но и почувствовать это. Я очень люблю Лешви. Она заставляет верить, что, как только мы победим, найдутся Сплавленные, которые смогут эффективно править. Даже если она слишком мягкосердечна для жестокости, которую мы вынуждены увековечить.
Рабониэль взяла со стола бумагу и протянула ее Венли.
– Вот. Плата за услуги. Мое время в башне истекает; я закончу изменять Сородича и займусь другими делами. Так что я тебя отпускаю. Если переживешь то, что будет дальше, есть шанс, что ты найдешь свой собственный покой.
Венли взяла лист, напевая в ритме страстного желания.
– Древняя, – сказала она, – я слабая служанка. Из-за того, что я так запуталась в желаниях, я не заслуживаю вашей похвалы.
– Отчасти это правда, – согласилась Рабониэль. – Но мне нравится смятение. Слишком часто мы принижаем его как малозначимое Стремление. Но смятение заставляет ученого стремиться к тайнам. Ни одно великое открытие не было сделано фемаленой или маленом, которые были уверены, что знают все. А еще смятение может означать, что ты осознала свои слабости. Иногда я забываю о его ценности… Да, оно может привести к ступору, но также к истине и лучшим Стремлениям. Мы воображаем, что великие люди всегда были великими, ни в чем не сомневались. Я думаю, что они бы запели в ритме насмешки, заслышав такое. Как бы то ни было, возьми этот подарок и уходи. У меня много дел в ближайшие часы.
Венли кивнула и, вставая, взглянула на лист. Она ожидала увидеть грамоту о дополнительных полномочиях, которые Сплавленные давали привилегированным слугам. Действительно, на лицевой части было именно это. Но на обороте оказалась наспех набросанная карта.
Это еще что?..
– Я надеялась найти хорошие карты башни, – проговорила Рабониэль в ритме ярости. – Но Навани кое-что сожгла и спрятала остальное, хотя и делает вид, будто ни при чем. И все же мне удалось обнаружить сообщение от человека-разведчика, который летел вдоль восточного края Расколотых равнин.
«При ближайшем рассмотрении, – было написано на странице женским человеческим алфавитом, – оказалось, что группа, которую мы сочли натанскими мигрантами, на самом деле паршенди. Их несколько тысяч душ, очень много детей».
Венли перечитала еще раз.
– Кто-нибудь из твоих сородичей ушел? – рассеянно спросила Рабониэль. – До прихода Бури бурь?
– Да. Мятежники, не желавшие новых форм, вместе с детьми и стариками. Они… сбежали в ущелья. Незадолго до того, как сошлись бури и началось наводнение. Они… должны были погибнуть…
– «Должны были». Какая ненавистная фраза. Она причинила мне больше горя, чем ты можешь себе представить. – Рабониэль начала что-то писать в одном из своих блокнотов. – К тебе, возможно, эта фраза будет благосклоннее.
Венли схватила лист и убежала, не попрощавшись с Рабониэлью как следует.
93. Достаточно сильна
Я почувствовал, как это случилось с Йезриеном. Ты убежден, что он у вас в плену, но наш бог Расщеплен, наш Клятвенный договор разорван. За эти недели Йезриен растворился, и теперь его нет. Вам до него не дотянуться.
Мне стоило бы с нетерпением ждать того же. Но нет. Я боюсь.
В день последнего судебного заседания Бесформенная проснулась рано. Время пришло. Она соскользнула с кровати и начала одеваться. К сожалению, поспешными движениями она разбудила Адолина – он пошевелился и зевнул.
– Одежда Вуали…
Бесформенная не ответила, продолжая одеваться.
– Спасибо, – проговорил Адолин, – что Шаллан поддержала меня прошлой ночью. Я нуждался в ней.
– Есть вещи, которые может сделать только она, – ответила Бесформенная.
Пожалуй, теперь это создаст проблему – ведь Шаллан больше нет.
– Что случилось, Вуаль? – Адолин сел в постели. – Ты какая-то не такая.
Бесформенная натянула плащ:
– Все как обычно. Я все та же старушка Вуаль.
«Не смей прикрываться моим именем! – подумала в глубине души Вуаль. – Не смей ему так врать».
Бесформенная замерла. Она думала, что Вуаль сидит под замком.
– Нет, – сказал Адолин. – Что-то изменилось. Стань на мгновение Шаллан. Сегодня мне не помешал бы ее оптимизм.
– Шаллан слишком слаба, – возразила Бесформенная.
– Так ли это?
– Ты же знаешь, какая она беспокойная. Каждый день мучается от вероломства собственного ума.
Она надела шляпу.
– Когда-то я знал однорукого фехтовальщика, – проговорил Адолин, зевая. – Сражаться на дуэлях ему было сложно, потому что он не мог держать щит или двуручный меч.
– Ясное дело, – сказала Бесформенная, принимаясь рыться в своем сундуке.
– Но поверь мне на слово, – продолжил Адолин, – в рукоборье Доролину не было равных. Не было, и все тут!
– К чему ты клонишь?
– Как ты думаешь, кто сильнее? – спросил Адолин. – Человек, который всю жизнь спокойно расхаживал на двух ногах, или человек без ног? Человек, который всюду передвигается при помощи рук?
Она не ответила, возясь с кубом, затем сунула нож Мрейза в карман вместе с украденным в хранилище самосветом.
– Мы не всегда правильно понимаем силу, – продолжил Адолин. – Например, кто лучший пловец? Моряк, который тонет, сдавшись наконец течению после многочасовой борьбы, или человек, который впервые оказался в воде?
– В твоих вопросах есть смысл? – рявкнула Бесформенная, захлопывая сундук. – Потому что я его не вижу.
– Понимаю. Жаль. – Адолин поморщился. – Я не очень хорошо объясняю. Я просто… не думаю, что Шаллан так слаба, как ты говоришь. Видишь ли, слабость не делает человека слабым. Наоборот.
– Глупости, – отрезала Бесформенная. – Спи. Суд через пару часов, ты должен как следует выспаться.
Она вышла в гостиную, спряталась за дверью и стала ждать, не последует ли за ней Адолин. Узор, сидящий за столом, встрепенулся, и Бесформенная утихомирила его суровым взглядом.
Адолин не вышел – тяжело вздохнул, но остался в постели.
Хорошо. Надо действовать быстро. Бесформенная обязана сделать ему последний подарок – вручить победу над спренами Стойкой Прямоты. Так она почтит память Шаллан.
«Я знаю, что ты делаешь, – прошептала Вуаль. – Наконец-то я все поняла».
Бесформенная замерла. Она проверила Сияющую – запертую в тюрьме разума, пытающуюся вырваться на свободу, но неспособную говорить. Так почему же это удается Вуали?
Что ж, один-два голоса она проигнорирует. Бесформенная села за стол и набросала план дома судьи. Вчера они мерили его шагами и заглядывали в окна. С ее талантом к пространственному восприятию план должен быть точным.
«Ты не новая личность, – подумала Вуаль. – Будь так, ты бы не рисовала. Можешь лгать себе, но не мне».
Бесформенная снова застыла. Этого ли она хотела? А чего она на самом деле хотела? Она больше ни в чем не была уверена.
Так много вопросов. Почему Вуаль может говорить? Кто убил Йалай? Как ей освободиться от Адолина, от Сияющих? О такой ли жизни она мечтала?
Бесформенная собралась с духом и выкинула вопросы из головы. Прижала ладонь ко лбу, перевела дух.
Узор шагнул вперед, и Бесформенная тут же захлопнула альбом, спрятала в сумку.
– Э-э, Вуаль? – спросил Узор. – Что ты делаешь?
– Это случится сегодня, – сказала Бесформенная. Она посмотрела на часы. – Скоро. Прежде чем судья покинет свои покои.
Она сжала спрятанный в кармане самосвет.
– Вуаль… – проговорил Узор. – Это не очень хорошая идея.
«Он прав, – подумала Вуаль. – Он прав, Шаллан».
«Я Бесформенная», – ответила она.
«Нет, Шаллан, это неправда».
– На твоем месте, Узор, я бы не спешила с выводами о том, что правильно, а что нет, – сказала ему Бесформенная. – Мы еще не разобрались с твоим предательством и ложью. Ты у нас не эталон морали, так что давай-ка я сама управлюсь.
Кружение узоров его головы замедлилось, плечи поникли. Криптик отступил назад, как будто хотел раствориться среди теней.
Бесформенная вдохнула немного буресвета, наслаждаясь ощущением его в венах. Затем она сотворила светоплетение.
Сработало. Бесформенная была смесью из трех компонентов – одним человеком со способностями Шаллан к рисованию и светоплетению, решимостью Сияющей и ее же умением достигать результата, а также с навыком Вуали задвигать боль в дальний угол сознания. И с ее способностью видеть истину.
Она взяла лучшее у всех трех.
«Это ложь, Шаллан, – подумала Вуаль. – Шквал. Я должна была это предвидеть. Я должна была догадаться…»
Она посмотрела на себя в зеркало: светоплетение выглядело идеально. Она стала точной копией Лузинтии, спрена чести. От нее даже исходило такое же слабое свечение. Это будет так просто.
Бесформенная упаковала свои инструменты для рисования на случай, если ей понадобится быстро набросать новое лицо. Светоплетение замаскировало ее сумку под матерчатую торбу вроде тех, которыми пользовались спрены чести.
Колокола возвестили, что до суда осталось около часа. Она пересекла комнату, миновала Узора, который отошел в угол. Он стоял в тени, его узор вяло шевелился.