Она… она была никчемной.
Она потянулась к дверной ручке.
«Ты сможешь это вынести», – прошептала Сияющая.
Нет. Она могла стать Бесформенной и влиться в ряды Духокровников. На самом деле стать женщиной, которой себя воображала, – матерой шпионкой, которую не гнетет двойная жизнь. Она могла быть уверенной, собранной, безупречной – и не испытывать боли…
«Сила прежде слабости», – сказала Сияющая.
…а не той, которая… которая…
«Будь сильной».
Шаллан отвернулась от двери, выдохнула, и буресвет хлынул из нее, как жизнь из перерезанного горла. Он окрашивал комнату, расцвечивал, превращая в пышный сад. Покрытый ярко-зелеными лозами и розово-красным сланцекорником.
Внутри его было скрытое место, где плакала девочка. Заливаясь слезами, она прокричала страшные слова.
– Я не хочу тебя! Я тебя ненавижу! С меня хватит! Тебя никогда не существовало. Ты – ничто. Я ставлю точку!
Шаллан не отвернулась. Не позволила себе отвернуться. Ей опять показалось, что от нее оторвали часть. Боль была ужасной, ужас – безграничным.
Она сама не понимала, что делает. Но сделала.
– Я убила ее, – прошептала Шаллан. – Я убила своего спрена. Мою чудесную, прекрасную, добрую подругу. Я нарушила свои клятвы и убила ее.
Вуаль стояла, сложив перед собой руки.
– Будет больно, – предупредила Вуаль. – Прости, Шаллан. Я делала все, что могла, но это продолжалось слишком долго.
– Я знаю, – сказала Шаллан.
– У меня нет такой силы, как у тебя, – сказала Вуаль. – Ты – это я. Мы – это я.
Вуаль превратилась в полыхающий буресвет. Краски ее лица поблекли, обратились в чистое белое сияние. Ее воспоминания слились с воспоминаниями Шаллан. Ее навыки стали навыками Шаллан. И Шаллан осознала все, что сделала.
Она вспомнила, как прятала в сумке иглу, чтобы убить Йалай. Она видела свое прошлое и свою растущую тревогу во всем ее саморазрушительном ужасе. Она видела, как свыкается с ложью о том, что для нее никогда не найдется места рядом с Адолином и Сияющим, а значит, надо искать другой выход.
Но бегство не было проявлением силы. А это – было. Она зажмурилась, взвалив на плечи бремя воспоминаний. Не только о том, что сделала недавно, но и о том, что случилось в саду в тот день. Воспоминания были ужасными.
И это были ее воспоминания.
Поскольку Вуали теперь нечем было защищать Шаллан от чувств, она начала исчезать. Напоследок она спросила: «Я справилась?»
– Да, – прошептала Шаллан. – Спасибо. Спасибо тебе огромное…
А затем, как и любая другая иллюзия, которая больше не нужна, Вуаль развеялась.
Шаллан глубоко вздохнула, свыкаясь с болью. Шквал… Узор здесь. Не ее новый Узор, а первый. Ее мертвоглазая подруга. Шаллан должна найти ее.
Позже. А сейчас у нее есть дело. Когда она собралась с мыслями, дверь в кабинет открылась, и на фоне светящегося прямоугольника возник силуэт. Мужчина-алети с редкими волосами и усталыми глазами. Шаллан хорошо знала это выражение лица.
– Понятно, – сказал Келек. – Значит, это тебя послали убить меня?
Шаллан положила нож на ближайший столик:
– Меня послали именно с этой целью. Послали те, кто не знал, что у меня хватит сил сказать «нет». Я не причиню тебе вреда, Келек.
Он подошел и осторожно взял нож.
– Вот какое оружие они опробовали на Йезриене…
– Не знаю, – честно призналась Шаллан. – Группа под названием Духокровники хотела, чтобы я использовала это на тебе.
– Старина Тайдакар всегда хотел выведать мои секреты. Я думал, за мной придет твой муж. Интересно, знает ли он, что в последнее время мне трудно драться? Принимать решения так тяжело. Сделать что-либо – очень непросто…
– Так вот почему ты суров с Адолином? – спросила Шаллан. – На суде?
Келек покачал головой:
– Вы ввязались в небольшую идеологическую войну. Старшие спрены чести очень боятся того, что случилось с их предшественниками. Но молодые хотят сражаться.
– Я могу рассказать тебе о людях, которые меня послали. Мы можем обменяться информацией. Но сначала просьба. Ты собираешься признать моего мужа виновным на этом фальшивом суде. Я бы хотела, чтобы ты передумал.
Келек достал из кармана носовой платок и вытер лоб.
– Так много вопросов, – проговорил он, как будто не услышал ее слов. – Кто еще знает, что я здесь? Я близок к тому, чтобы найти выход из этого мира. Может быть… может, мне стоит подождать…
– У меня есть полезная информация, – настаивала Шаллан. – Но я хочу заключить сделку. У нас не так много времени…
Ее прервали: дверь с грохотом распахнулась, и появились несколько спренов чести – включая Лузинтию, чьим лицом воспользовалась Шаллан. Лузинтия агрессивным жестом указала на Шаллан, а та отступила назад и полезла в карман за самосветом.
Он погас. На то, что произошло с Вуалью, ушло все до капли.
– Попытка повлиять на ход процесса? – провозгласила Лузинтия. – Сговор с судьей?
– Ничего… подобного. – Келек подошел к Шаллан. – Она принесла мне новости из Физической реальности. Будьте любезны больше не вламываться в мой дом.
Лузинтия замерла на миг, но потом посмотрела на бородатого спрена чести. Шаллан узнала в нем старейшину Секейра – того самого, который выступал официальным обвинителем против Адолина в первый день суда. Важный сановник, возможно, самый могущественный спрен в крепости. И один из самых старых.
– Я думаю, достопочтенный, – мягко проговорил Секейр, – что у тебя очередной приступ слабости. Боюсь, ради твоего же блага нам придется тебя изолировать.
94. Жертва
Тем не менее я пишу эти ответы на вопросы, поскольку глубоко внутри меня мерцает нечто. Обломок воспоминаний о том, кем я когда-то был.
Я видел, как захватили Ба-Адо-Мишрам. Я знаю правду о Сияющих, Отступничестве и Нахельских спренах.
В последний день суда Адолин не стремился явиться пораньше. Каждый шаг на пути к амфитеатру давался так тяжело, словно ноги налились свинцом. Он издалека увидел, что трибуны переполнены – на верхнем уровне собралось еще больше спренов, чем вчера. Почти все спрены чести Стойкой Прямоты пришли поглядеть, как его осудят.
Он не рвался встречаться с ними лицом к лицу, но не мог и отказаться от такой возможности. Это его последний шанс выступить в защиту себя и своего народа. Надо верить, что кто-то прислушается.
Что, если Адолин проиграет? Если его приговорят к тюремному заключению? Позволит ли он Шаллан спасти его, как она предлагала?
«Если я так поступлю, то докажу то, о чем все время твердили лидеры спренов чести: люди не заслуживают доверия».
А вдруг единственный способ победить – принять вердикт? Провести годы в камере?
«В конце концов, на что еще ты годишься?»
Миру нужны Сияющие, а не принцы – особенно те, кто отказался от трона. Возможно, лучшее, что он мог сделать для человечества, – это стать живым свидетельством чести людей.
Эта мысль грызла Адолина, когда он добрался до толпы. Спрены расступились перед ним, подталкивая друг друга локтями и постепенно замолкая, пока он спускался.
«Шквал, я не создан для подобных проблем».
Адолин не выспался, и то, как Шаллан вела себя в последнее время, его беспокоило. Ни ее, ни Узора не было на месте. Неужели она пропустит этот самый важный день судебного разбирательства?
Он был уже на полпути вниз, когда заметил еще одну странность: Келека тоже не было. Его место занял Секейр – старый спрен чести с длинной бородой. Он махнул Адолину, чтобы тот продолжал спускаться.
Адолин вышел на арену и приблизился к судейскому креслу.
– Где Келек?
– Святейшему нездоровится. Твоя жена тайно ходила к нему и пыталась повлиять на ход процесса.
Адолин обрадовался. Так вот чем она занималась!
– Не улыбайся, – продолжил Секейр. – Мы обнаружили орудие странной формы, которое, возможно, использовалось для устрашения пресвятого владыки. Твоя жена задержана, а владыка… страдает из-за того, что так долго был Вестником. Мы освободили его от должности Верховного судьи, его место займу я. Все документы тебе предоставлены, и, если пожелаешь, их прочитают. Разбирательство продолжится под моим руководством. Я по сравнению с Келеком – мошка, но не буду таким… невзыскательным.
«Отлично, – подумал Адолин. – Просто замечательно».
Он попытался найти способ использовать это в своих интересах. Тянуть время? Заявить какое-нибудь ходатайство? Глядя на публику, Адолин видел признаки раскола. Возможно, это глупая надежда, и все-таки кое-кто из них, похоже, хотел его выслушать. Хотел поверить. Таких было меньше, чем вчера; большинство спренов чести смотрели на обвиняемого с откровенной враждебностью.
Так как же Адолину до них достучаться?
Секейр начал судилище с призыва к тишине, чего Келек никогда не делал. Очевидно, тишины, воцарившейся на трибунах, было недостаточно, потому что Секейр приказал изгнать трех спренов за то, что они шептались с соседями.
Покончив с этим, чопорный старейшина встал и зачитал подготовленную речь. Буря свидетельница, она оказалась длинной… Пространные пассажи о том, как Адолин навлек на себя подобную участь, и о том, как же хорошо, что люди наконец-то заплатят за грехи, следовали один за другим.
– А мы правда не можем без этого обойтись? – вмешался Адолин, когда Секейр сделал эффектную паузу. – Мы же знаем, что должно случиться. Давайте приступим к делу.
Новый Верховный судья махнул рукой, и к Адолину подошла женщина-спрен. В руках у нее была белая тряпка – кляп. Она дернула тряпку за концы, туго натянула, как бы говоря: «Только дай мне шанс».
– Подсудимый, говорить будешь во время выступления обличителя, – сказал Секейр. – А судью прерывать не позволено.
Ну ладно. Адолин встал по стойке смирно. У него не было в этом деле опыта настоящего рядового, однако Зайхель приложил усилия, чтобы его обучить. Он потерпит. Пусть спрены увидят, как стойко подсудимый переносит удары.