Его решимости хватило до того момента, когда Секейр, наконец-то закончив речь, вызвал последнего обличителя.
Им оказалась Майя.
Амуна вела ее за руку, оттесняя наблюдающих спренов чести. Хотя Адолин каждое утро ходил к Майе – и они позволяли ему делать с ней упражнения, – их разделяла решетка. Иначе ему не позволяли общаться с ней; дескать, мертвоглазые лучше всего себя чувствуют, когда вокруг царит спокойствие.
Если так, то почему ее тащат в самую гущу толпы? Адолин шагнул вперед, но спрен чести рядом с ним предупреждающе хлестнула тряпкой-кляпом. Он усилием воли опять встал по стойке смирно и стиснул зубы. Майя, казалось, ничуть не страдала от всеобщего внимания. Она шла с привычным незрячим взглядом, совершенно не обращая внимания на шепчущуюся толпу.
На этот раз Секейр не стал никого призывать к тишине. Бородатый старейшина улыбнулся, глядя на переполох, вызванный появлением Амуны и Майи. Майю вывели на подиум, она повернулась и как будто заметила Адолина, потому что склонила голову набок. Затем, словно только сейчас осознав происходящее, обвела незрячим взглядом переполненные трибуны. Потом съежилась, ссутулив плечи, и ее движения сделались быстрыми, отрывистыми.
Он попытался поймать ее взгляд и успокоить улыбкой, но она была слишком рассеянна. Преисподняя! Адолин не испытывал ненависти к спренам чести, несмотря на их уловки, но от происходящего у него все внутри закипело. Да как они посмели использовать Майю в своем спектакле?
«Они не все одинаковые», – напомнил он себе, читая настроение толпы. Одни сидели тихо, другие шептались. И наверху многие стояли с мрачными лицами. Нет, им этот шаг тоже не понравился.
– Теперь ты можешь говорить, пленник, – сказал Секейр Адолину. – Ты узнаешь эту мертвоглазую?
– Почему вы меня допрашиваете? – спросил Адолин. – Она должна давать показания, а я должен задавать вопросы. Впрочем, вы же выбрали обличителя, который не в состоянии отвечать.
– Я буду руководить дискуссией, – заявил Секейр. – Таково мое право судьи в случае, если свидетель слишком молод или не годен для традиционного допроса.
Адолин отыскал глазами Купаж, единственную черную фигуру в море светящихся белых. Она кивнула. Это было законно. Было так много законов, которые она не успела объяснить, но это не ее вина. Он подозревал, что не понял бы все детали даже за годы подготовки.
– Итак, – сказал Секейр, – ты знаешь этого спрена?
– Ты в курсе, что да, – огрызнулся Адолин. – Это Майяларан. Она моя подруга.
– Подруга, значит? – спросил Секейр. – И что подразумевает такая дружба? Может быть, вы ужинаете вместе? Беседуете по душам у костра?
– Мы вместе тренируемся.
– Тренируетесь? – сказал Секейр, вставая со своего места за судейским столом. – Ты сделал из нее оружие. Она тебе не подруга, а удобный инструмент. Оружие, которым ты убиваешь других людей. Твои соплеменники никогда не спрашивают разрешения у осколочных клинков; вы берете их как трофеи, выигранные в битве, а затем применяете по своему усмотрению. Она тебе не подруга, Адолин Холин. Она твоя рабыня!
– Да, – признался Адолин. Он посмотрел на Майю и отвернулся. – Да, шквал тебя забери. Сначала мы не знали, что они спрены, но даже сейчас… мы используем их. Нам приходится.
– Потому что вам нужно убивать, – сказал Секейр, подходя к Адолину. – Люди – монстры, вашу жажду смерти невозможно удовлетворить. Вы питаетесь ужасными эмоциями, которые порождают Несотворенные. Вы не сражаетесь с Враждой. Вы и есть Вражда!
– Твоя точка зрения ясна, – сказал Адолин, смягчив тон. – Отпусти Майю. Выноси вердикт.
Секейр подошел и уставился ему прямо в глаза.
– Посмотри на нее. – Адолин махнул рукой. – Она в ужасе.
В самом деле, Майя еще больше съежилась и начала вертеться, словно пытаясь смотреть на всех присутствующих одновременно. Она повернулась так резко, что Амуна и еще один спрен чести подскочили, чтобы схватить ее за руки – возможно, чтобы не дать ей убежать.
– Хочешь, чтобы все было просто? – спросил Секейр Адолина, понизив голос. – Ты такого не заслуживаешь. До твоего появления я содержал эту крепость в порядке. Ты даже не представляешь, сколько неприятностей мне причинил, человек.
Старейшина отошел от Адолина и повернулся лицом к толпе.
– Взгляните на этого спрена! – провозгласил Секейр, протягивая руку в сторону Майи. – Посмотрите, что сделали с ней люди. Этот Холин просит нас снова сковать себя узами. Снова довериться человечьему племени. Поэтому жизненно важно, чтобы мы тщательно изучили результаты того, как доверились им в прошлый раз!
Майя начала вырываться из рук Амуны и ее помощника, низкий рык родился в ее горле. Ей не нравилось быть несвободной.
– Это суд обличителей! – крикнул Адолин Секейру. – Ты вмешиваешься и заходишь слишком далеко.
Купаж кивнула, и некоторые спрены чести в толпе поддержали возражение. Каким бы ни был закон, Секейр применял его неверно.
– Эта обличительница, – Секейр как ни в чем не бывало снова указал на Майю, – потеряла голос из-за того, что сделали вы, человеки. Я должен говорить за нее.
– Она не хочет, чтобы ты говорил за нее! – крикнул Адолин. – Она не хочет быть здесь!
Майя продолжала метаться, все более неистово. Некоторые из зрителей ответили Адолину глумливыми возгласами. Другие что-то бормотали, указывая на мертвоглазую.
– Тебе неловко? – спросил Секейр у Адолина. – Надо же, какой ты стал заботливый, как думаешь о ее чувствах. Видишь ли, я их разделяю. Эти метания? Это боль. Она помнит, что с ней сделали. Она осуждает тебя, Адолин Холин.
Звуки, которые издавала Майя, становились все громче. Отчаянные, гортанные, не похожие на крики о помощи. Они как будто выражали мучения того, кто утратил дар речи, но по-прежнему нуждался в возможности излить страдания.
– Это несчастное создание, – прокричал Секейр сквозь нарастающий шум, – осуждает тебя с каждым стоном. Она наш последний обличитель, ибо ее боль мы никогда не должны забывать. Послушай, как она требует твоего наказания, Адолин Холин! Она была невиновна, однако твое племя убило ее. Послушай, как она жаждет крови!
Крики Майи делались все громче и неистовее. Некоторые спрены чести в толпе попятились, а другие зажали уши и скривили лица. Адолин уже слышал такой крик раньше, когда пытался призвать ее в качестве Клинка, находясь в Шейдсмаре.
– Ей больно! – крикнул Адолин, бросаясь вперед.
Однако спрены, наблюдавшие за ним, ждали этого. Они схватили его и обездвижили.
– Отпусти ее, ублюдок! Ты доказал свою точку зрения!
– Мою точку зрения следует доказывать с неослабевающей убедительностью! – крикнул в ответ Секейр. – Снова и снова! Ты будешь не единственным предателем, который придет с улыбкой, умоляя о праве эксплуатировать нас. Мой народ должен оставаться твердым, должен помнить этот момент, для своего же блага. Они должны увидеть, что натворило человечье племя!
Голос Майи стал громче, прерывистое дыхание перемежалось рваными завываниями. И в этот момент Адолин… каким-то образом почувствовал ее боль. Безграничную муку. И… злость?
Гнев на спренов чести.
– Они доверяли вам, – продолжал Секейр, – а вы убили их!
Она вцепилась в руки спренов чести, пытаясь освободиться, ее зубы сверкали, когда она поворачивала свои выцарапанные глаза то в одну сторону, то в другую. Да, Адолин чувствовал эту агонию, как свою собственную. Он не знал причины, но чувствовал.
– Послушай ее! – не унимался Секейр. – Прими ее осуждение!
– Отпусти ее! – заорал Адолин, а потом обмяк. – Шквал. Просто отпусти…
– Я отказываюсь судить! – провозгласил Секейр. – Мне не нужно выносить вердикт. В конце концов, важны только ее показания. Ее осуждение – это все, что нам требуется. Слушай ее крики, помни их, когда будешь гнить, Адолин Холин. Вспомни, что сделало с ней твое племя. Ее крики – твой приговор!
Вопли Майи достигли мучительного крещендо, затем она замолчала, задыхаясь.
Слаба. Слишком слаба.
«Возьми, – подумал Адолин. – Возьми немного моей силы».
Она посмотрела прямо на него – и, несмотря на выцарапанные глаза, увидела. Адолин почувствовал что-то, некую теплоту глубоко внутри. Майя втянула воздух, наполняя легкие. Ее лицо побагровело, когда она собрала все силы, приготовилась снова закричать. Адолин ожидал услышать визг. Она открыла рот.
И заговорила.
– Мы! Вы-бра-ли!
Эти два слова разнеслись по Форуму, заставив взволнованных спренов чести замолчать. Секейр, стоявший к ней спиной, обомлел. Он обернулся, чтобы посмотреть, кто прервал его эффектную речь.
Тяжело дыша, сгорбившись в объятиях своих тюремщиков, Майя сумела повторить свои слова.
– Мы… Мы выбрали…
Секейр отшатнулся. Руки, державшие Адолина, обмякли – спрены чести потрясенно уставились на мертвоглазую.
Адолин высвободился и пересек помост. Он оттолкнул испуганную Амуну и поддержал Майю, закинув ее руку себе на плечо, как будто она была раненым солдатом. Она вцепилась в него, пытаясь удержаться на подгибающихся ногах.
Но одновременно с этим она не переставала шептать.
– Мы выбрали, – сказала она сорванным голосом, словно кричала уже несколько часов. – Адолин, мы выбрали!
– Кровь предков… – проговорил Адолин.
– В чем дело? – сказал Секейр. – Что ты с ней сделал? От твоего вида она начала бредить, она обезумела и…
Он замолчал, когда Майя ткнула в его сторону пальцем и издала ужасающий визг, ее челюсть при этом опустилась ниже положенного. Секейр прижал руку к груди, вытаращив глаза. Ее крик превратился в слова.
– Ты. Не отнимешь. Мою. Жертву! – крикнула она. – Моя. Моя жертва. Не твоя. – Она указала на толпу. – Не их. – Она указала на Адолина. – Не его. Моя. Моя жертва.
– Вы знали, что произойдет, когда Сияющие нарушат свои клятвы, – сказал Адолин. – Они вас не убивали. Вы все решили сообща.
Она энергично закивала.
– Все это время, – сказал Адолин громче, для публики. – Все считали вас жертвами. Мы не признава