<слово> Сократа» — Платон, «Ме-нексен», 235D.
xrv·12 «Не помахав кулаками» — метафора взята из сферы кулачного боя.
ведь и то, о чем сговорится, слушатели> знают, и дело ничуть не нуждается во вступлении, разве что насчет самого <говоря-щего>, либо насчет возражающих, либо если считать <дело> не таким важным, каким желает <оратор>, но либо важнее, либо маловажнее, или распространять дурную славу, или рассеивать ее, и либо прибавлять, либо убавлять веса <делу> (ή αύξήσαι ή μειώσαι). Итак, вступление нужно бывает ради этого, или для украшения, потому что без него <речь> покажется 1416а скоропалительной — как Горгиево похвальное слово элейцам: не помахав кулаками, не раззадорив <слушателей>, он сразу начинает: «Элида, блаженный город».
2 Второй способ — идти навстречу спорным <вопросам>: «этого нет», или «от этого нет вреда», или «<есть>, но не ему», или «<вред> не столь велик», или «нет состава преступления», или «<преступление> невелико», или <дело> не бесчестит», или «<оно> не важно». Ведь спор — по этим <вопросам>, вроде того, как Ификрат <отвечал> Навсикрату: он заявил, что сделал дело и нанес вред, но преступления не совершал. Если же <говорящий> совершил преступление — уравновесить чем-нибудь, <например>: «<дело> наносит вред, но не роняет чести», «достойно сожаления, но связано с пользой», или еще что-ни-будь в том же роде.
xv'1 Продолжается разбор вопроса о вступлениях. В предыдущей главе было отмечено, что одна из задач вступления — попытка обезвредить дурную репутацию говорящего; эта тема разрабатывается более пристально.
xv>2 В числе спорных пунктов есть такие, которые могут показаться тождественными. По-видимому, в четвертом пункте акцент лежит на маловажности вреда, нанесенного обвинителю, в шестом пункте — на маловажности юридического состава преступления, в восьмом пункте — на маловажности вины в этическом аспекте. — Ификрат — см. прим. к II, 10. О сути его спора с Навсикратом ничего не известно.
3 Третий способ — что <поступок>-де ошибка, или злая судьба, или злая необходимость, вроде того, как Софокл возражал обвинителю (ό διαβάλλων), что дрожит не для того, чтобы представиться стариком, а по злой необходимости; не своей охотой он стал восьми десяти летним. Или выставить другой мотив <дея-ния>: «хотел не вред нанести, а совсем другое, не то, что предполагается дурной славой, но по случайности вышел вред». «Справедливо было бы ненавидеть меня, если бы я действовал, желая такого исхода».
4 Четвертый способ — впутать обвинителя, будь то в прошлом или настоящем, его самого или кого-нибудь из близких.
5 Пятый — впутать таких людей, которые, по общему мнению, выше дурной славы, например: «если тот, кто следит за внешностью — уж и прелюбодей, как же имярек?»
6 Шестой — если другие люди были оклеветаны тем же или другим <клеветником>, или без клеветы подозревались в том же, в чем теперь <говорящий>, а потом были признаны невиновными.
7 Седьмой — обратить дурную славу на самого обвинителя: нелепо, мол, если человек сам не заслуживает доверия, а слова его найдут доверие.
8 Восьмой — если приговор был вынесен, сссылаться на него>. Так <ответил> Еврипид Гигиэнонту, который в деле об обмене состояниями обвинил его в нечестии за стих, подстрекающий давать ложные клятвы:
χν’3 Софокл — по-видимому, не поэт.
χν>8 Гигиэнонт — лицо неизвестное. — Дело об обмене состояниями могло возникнуть, если афинский гражданин был обвинен в недобросовестном исполнении общественной повинности, требующей затрат с его стороны (так называемой «литургии»); обвинителю иногда предлагалось либо взять затраты на себя, либо обменяться с обвиняемым состояниями. — «Язык поклялся...» — знаменитый стих из трагедии «Ипполит» (608), при помощи которого герой обосновывает свое моральное право нарушить клятву; стих этот был спародирован Аристофаном и вообще являлся скандальной сенсацией. В свою защиту Еврипид ссылается на то, что приговор обо всей трагедии в целом уже вынесен судьями на театральном состязании.
Язык поклялся, сердце ж не клялось мое...
«Несправедливо, — сказал он, — выносить на суд то, о чем был вынесен приговор на Дионисовых состязаниях. Там я отдал отчет во всем, а могу и отчитаться <здесь>, если <ему> угодно меня обвинять».
9 Девятый — обвинять клевету, <говоря>, сколь великое это <зло>, и как она заставляет судить не по существу и не верить самому делу.
Общее место о знаках (σύμβολα) принадлежит обоим, тому, кто обвиняет, и тому, кто защищается. Так, в «Тевкре» Одиссей собвиняет Тевкра>, что тот-де Приаму свой человек; ведь Ге-сиона — сестра <Приама>. А тот <отрицает, указывая>, что Теламон, отец его, — враг Приама, и что <сам он> не донес на соглядатаев.
10 Другое <общее место> принадлежит только обвиняющему: пространно похвалив за пустое, кратко высказать серьезную хулу, или, выставив на вид многие хорошие ссвойства противника>, похулить его лишь в том, что относится к делу. Такие <обви-нители> — самые искусные и самые нечестные, ибо они норовят обратить <противнику> во вред его хорошие <свойства>, подмешивая к ним дурное.
11 <Общее место, пригодное> тому, кто распространяет дурную славу, и тому, кто ее рассеивает: одно и то же может быть сделано по многим мотивам, а потому обвиняющему надо
xv,s «Тевкр» — трагедия Софокла; текст ее утрачен. Гесиона — сестра Приама, отданная по велению оракула морскому чудищу, избавленная Гераклом и отданная им в жены Теламону, которому она родила Тевкра. В аргументации Одиссея кровное родство Приама и его племянника Тевкра — «знак» их естественной симпатии, а потому улика вероятности предательства со стороны Тевкра по отношению к ахейскому делу. В аргументации Тевкра позиция отца (с античной точки зрения, более близкого из двух родителей) — «знак» вероятности того, что позиция сына такова же; поступок самого Тевкра по отношению к ахейским соглядатаям в Трое — еще более убедительный знак того, что она на самом деле такова. Понятие «знака» приближается к нашему понятию «косвенной улики».
чернить, беря наихудшую <возможность>, а защищающемуся — наилучшую. Скажем, если Диомед избрал Одиссея; первому <надо говорить>, что он счел Одиссея самым доблестным, второму — что нет, но <Одиссей> трус и потому для него не соперник.
1 XVI. Итак, речь шла о дурной славе.
<Повествование.> Что до повествования, то в <речах> эпидейк-тических оно идет не подряд, а по частям, ибо остановиться надо на тех деяниях, которые образуют <материал> для речи. Ведь речи слагаются из того, что вне искусства (ибо не говорящий — виновник деяний), и того, что от искусства; а последнее — в том, чтобы показать, что <предмет речи> существует, если он неправдоподобен, либо — сколь велик, либо — все ото
2 вместе взятое>. Потому иногда и не надо вести повествование подряд, что так делается трудно удержать в памяти показываемое. <Скажем>, из того-то <видно, что герой речи> мужествен, а из того-то — что <он> мудр или справедлив. Притом та речь не в меру простовата, а эта — с разнообразием и не плоская.
3 Известное <только> напоминать, и потому многое вовсе не нуждается в повествовании. Если Ахиллу хочешь сказать похвальное слово — <повествования не нужно>; ведь все знают его деяния — но воспользоваться ими следует. А если Критию — <повествование> нужно: немногие знают...
4 Нынче в ходу смешные разговоры, будто повествование должно быть быстрым. Это как некто на вопрос хлебника, замесить ли тесто круто или жидко, возразил: «А хорошо замесить не
XVI,ι-г речи эпидейктического рода, напр., похвальные слова, строились по жесткому логическому плану, наподобие того, как это считается желательным для школьных сочинений. Целое делилось на пункты, пункты — на подпункты: скажем, хваля кого-либо, надо было начать с его происхождения, последовательно восхвалив: а) родину героя, б) род героя, в) родителей героя. Его «деяния» должны были служить иллюстрацией к тезису о наличии у него определенных добродетелей и соответственно разносились по графам.
XVI’3 «Немногие знают...» — после этих слов в тексте лакуна.
можешь?» Так и здесь. Не нужно растягивать повествование, как не нужно тянуть ни со вступлениями, ни с доказательствами. Но ведь и там «хорошо» — не быстро и не кратко, а в меру, то есть говорить <ровно> столько, сколько требуется, чтобы 1417а разъяснить дело или заставить судей думать, что дело было, или что нанесен вред, или что совершено преступление, и прочее, как будет желательно; а для противоположной <стороны> — противоположное.
5 Попутно следует включать в повествование все, что подтверждает твою добродетель (например, «я всегда внушал ему справедливое поведение, увещевая не бросать детей»), или чужую порочность («а он мне отвечал, что где он будет сам, будут у него и другие дети», как, по словам Геродота, ответили взбунтовавшиеся египтяне), или все, что понравится судьям.
6 У того, кто защищается, повествование короче. Ведь он в споре доказывает либо, что дела не было, либо, что в нем нет вреда, либо, что оно не преступно, либо, что состав преступления не столь велик, — а потому о вещах, признаваемых обоими, распространяться не стоит, разве что они так или иначе льют воду на его мельницу, подтверждая, например, что пусть даже он
7 сделал дело, но справедливости не нарушил. Дела надо рассказывать как уже отошедшие (разве что, быв разыграны, они вызовут либо жалость, либо ужас). Пример — рассказ у Алки-ноя, когда он для Пенелопы сокращен до шестидесяти эпических стихов; то же — Файл с киклом и пролог к «Ойнею».
XVI,4 Требование стремительного ритма и сжатого стиля для повествования выдвигалось риторами — прежде всего Исократом, постоянным оппонентом рас-суждений Аристотеля, но также и софистами V в. Тисием и Горгием. Критикуя их, софист Продик, если верить Платону («Федр», 267В), высказал мысль, совпадающую с приговором Аристотеля: речи «не должны быть ни длинными, ни краткими, но в меру» (пер. А. Н. Егунова).