Он ненавидел себя за то, что обрадовался хорошему настроению гиганта. За то, что испытывал к Локи какое-то чувство благодарности. С тех пор, как его вытащили из леса, Локи дважды спас его от той парочки.
Для чего он спас меня?
Люк устал от ощущения беспомощности. Устал от тошноты, этой комнаты, вонючей кровати, которая не высыхала и смердела теперь уже его собственной мочой. Он был измучен страхом, болью и отчаянием еще до того, как эта троица нашла его. Теперь хрупкая надежда, поддерживавшая его с момента пробуждения в этой комнате, умирала. Надежда, что молодые люди проявят к грязному, израненному человеку из леса гуманность. И отпустят его с миром. Другая, не менее жалкая и инфантильная надежда на помощь извне тоже умирала. Надежда утомляла больше, чем все остальное. Наряду с ужасной головной болью и постоянной потерей сознания, когда он метался между мирами, эта надежда была еще более болезненной и невыносимой, чем садизм юной шпаны.
Люку казалось, что он находится на грани.
Поэтому в какой-то момент ему стало все равно. И прежде чем он начал задумываться, чего ему будет не хватать в жизни и кому будет не хватать его самого, он довольно спокойно решил, что хочет со всем покончить. И как можно быстрее. Возможно, он даже ускорит конец.
Люк улыбнулся разбитыми губами.
– Твои татуировки – сплошное гребаное противоречие, Локи. – Его голос был глухой и какой-то чужой. Из разбитого носа в горло натекла кровь, и он выкашлял ее себе на грудь. Сел. Отплевался. Посмотрел на Локи и внезапно почувствовал к нему такую сильную и отчаянную ненависть, что когда она утихла, его разум прояснился.
Широкая ухмылка замерла на лице гиганта. Белое лицо болезненно застыло в притворном удивлении.
Люк продолжил:
– Ты презираешь христианство. Я прав? Твоя компания поджигает старые деревянные церкви. Потому что вы ненавидите Бога. У тебя на груди пентаграмма, еще одна на плече и перевернутый крест на животе. Кому-то еще нужны доказательства, что ты – лишь сраный дьяволопоклонник?
Локи рассмеялся, хлопнул себя по бедрам, потом отхлебнул из рога.
Люк не собирался молчать.
– Все это значит, что когда-то ты верил в дьявола. В Сатану, Локи. Но еще у тебя есть языческие татуировки. Руны и подобная хрень. Старые норвежские руны на костяшках пальцев, Локи. Я вижу еще молот Тора. Это дохристианский символ, из другого вероисповедания. Поэтому, я полагаю, вы с Фенрисом сейчас интересуетесь Одином. Да? А значит, вы больше не верите ни в христианского Бога, ни в дьявола. Поэтому разрушать те церкви было пустой тратой времени. Места, воздвигнутые силой веры многие века назад. Сомневаюсь, что ты меня понимаешь, Локи. Я видел их в Норвегии с моим другом Хатчем. Его убил зверь, которому вы поклоняетесь. Те церкви прекрасны. Это символы религии, более прочной, чем ваши увлечения и мода, дружище. Потому что сейчас вы увлекаетесь чем-то другим. Но то были места, дававшие простым людям утешение. Это культура вашей страны, ваша собственная история. Извини, что говорю, как твоя гребаная мама, Локи, но ты вандал. И мудак.
– Люк, послушай…
– Так во что же ты веришь? Какова твоя истинная позиция? Зачем я здесь? Я уже перестал понимать тебя. Мне больше не интересно выяснять, что движет дебилами вроде тебя. Не думаю, что у тебя есть какая-то позиция, Локи. Ни у кого из вас. Вы просто кучка запутавшихся мелких засранцев. Вы такие ущербные, что даже друг друга не понимаете. Поэтому давай, сделай это. Кончай со мной, ты, долговязый мудак.
Локи задрал к потолку свое крупное лицо и улыбнулся. Кивнул.
– Мы говорим с тобой о мироощущении, Люк. Тебя ждут здесь неприятности. Но, знаешь, мне нравится твой стиль. Если честно, ты сильно э… заблуждаешься насчет моих верований. Это нормально. Видимо, ты – такая же слепая овца, как и остальные. Поэтому я делаю тебе скидку. Сейчас ты спишь. Но, думаю, скоро проснешься.
Локи оперся спиной о крашеную стену. На его лице расплылась мечтательная улыбка, абсолютно не гармонировавшая с нарисованной гримасой. Потом он вздохнул.
– Понимаешь, Люк, я скучаю по борьбе с церковью. С христианами. По крайней мере, у истинных христиан хватит мужества судить меня. Либо ты с нами, либо обречен. Мы научились этому у них. Это правда. Быть абсолютистами. Это чистый фашизм. Мне нравится их стиль. – Он поднял свои гигантские руки и покачал головой, будто на него снизошло внезапное откровение. – И кое в чем ты прав. Насчет того, что мы жгли старые церкви. Я стараюсь ни о чем не жалеть, Люк, но это исключение. Я должен был сжечь все это новое американское дерьмо. Сайентологию, например. Это куда худшее промывание мозгов для самых неискушенных людей. Но есть места, где живет истинная и более древняя религия, Люк. Например, здесь.
Локи медленно опустился на пол. Грустно улыбнулся.
– Я знал об этом всю жизнь, понимаешь? Я родился здесь. Чуть южнее, в Норвегии. Но недалеко. Здесь моя настоящая родина. И я вернулся сюда из внешнего мира. Убежал, понимаешь? Пришел сюда, где нет гребаных христиан, нет правил, нет социал-демократов, нет ублюдочных гуманистов. – Он сплюнул, потом отхлебнул из рога. Несмотря на сложный букет запахов, стоявших в комнате, и состояние носа Люк, даже лежа в кровати, уловил неприятный дрожжевой смрад изо рта Локи.
– Мы проснулись, Люк. И мы хотим, чтобы наши братья-викинги тоже проснулись, понимаешь? Мы покажем, как это сделать. Здесь. С помощью нашей музыки. Это будет нечто особенное, Люк. Мы очень интенсивно работаем кое над чем, мой друг. Мы пробудим голос старых богов. «Восстань. Восстань!» – скажет он.
Он указал рогом на Люка.
– Настоящая магия, понимаешь? Вот почему я пришел сюда. Решил показать другим, что такое настоящая магия. Я взял с собой лишь сильнейших, понимаешь? Тех, кто хорошо себя зарекомендовал. Они доказали, что достаточно злы. И… бескомпромиссны. Мне нравится это слово. Они доказали, что могут убивать и жечь. Те, кто создан из крови и почвы.
Локи вдруг рассмеялся.
– Может, хватит, а? Фенрис? Думаешь, он не очень толковый? Он уже убивал животных, когда я познакомился с ним в Осло, понимаешь? В его городе не осталось домашних животных. Я сказал: «Оскверни ту могилу, мой друг». И он сделал это. С легкостью. Церкви? – Локи издал звук, будто что-то взорвалось, и изобразил своими огромными руками в воздухе огонь. – «Убей священника», – однажды сказал я, когда мы напились. – Локи кивнул, ухмыляясь, словно рассказывал про нечто обыденное. – И, конечно, он это сделал.
Он вытянул лицо и принял властную позу.
– Чтобы стать викингом, ты должен научиться быть истинно злым, Люк. Должен суметь проявить себя в кровавом безумии. Знаешь, тебе крупно повезло. Потому что ты первый, кто узнал о нас и о том, кто все еще жив. Понимаешь? Можешь не отвечать. Только представь себе.
– Мы убили девять человек. В том числе двух священников. – Локи ухмыльнулся, снова отхлебнул из рога. – Неплохо, да? Мы – худшие массовые убийцы в истории Норвегии, и никто об этом еще не знает. Это лучшая часть. Никто не верит, что такое может случиться в Норвегии, но мы проснулись одними из первых, понимаешь? Варг и Бард Фауст, это были блэк-металлические убийцы. Революционеры. Они проложили и осветили нам путь. Но мы пойдем гораздо дальше.
– И Один придет, мой друг. Можешь в этом не сомневаться. Будет убийство. Будет кровавая жертва. Мы отомстим. Ты увидишь. Вот увидишь. – Он сделал новый глоток.
В какой-то момент во время исповеди Локи Люк потерял внезапное жгучее желание провоцировать этого человека. Он не знал, что думать об этой молодежи, и принимать ли все за чистую монету, но он сомневался, что Локи лжет насчет того, что его группа натворила до появления здесь.
Люк рассмеялся. Он должен был что-то делать, а смех помог справиться со страхом. Страх не помогал ему. Давно не помогал. Сейчас не время для страха. Страх бесполезен – лишь повторяющийся инстинкт самосохранения, когда выживать нет никакой возможности. Пора попробовать что-то совершенно другое.
Локи сердито посмотрел на него. Это была не та реакция, которую он ожидал или хотел видеть. Люк заметил это. Как все психически неуравновешенные подростки, они желали вызывать страх и почитание.
– Что случилось, Локи? Что случилось с тем милым блондинчиком, которым ты был раньше? Бьюсь об заклад, у тебя есть узорчатый джемперок. С северными оленями спереди.
– Не очень веселись, Люк. Ты ходишь по грани, дружок.
– Ты был здоровым образованным ребенком из семьи среднего класса, Локи. Ваша страна является предметом зависти всего мира. Из-за качества жизни. Какое твое оправдание? Ты – избалованный, изнывающий от скуки злой тип. И ты зашел слишком далеко. Посмотри на себя. Поджигатель. Вандал. Похититель. Убийца. И хрен знает кто еще.
– Люк. Люк. Люк. Все-таки ты овца. Ты спишь.
– А твоя подружка уже во что-то вляпалась до того, как ты познакомился с ней. Ей необходимо лечение, Локи. Она потеряла контроль над собой, дружище. Я думал, что поцапался с капризными идиотами, но та жирная сука из другой лиги. Фенрис, похоже, тоже был не в своем уме, когда ты с ним познакомился. Да, я так думаю. Эта парочка неудачников приняла тебя за мессию. Вряд ли вы тянете на революционеров. Какая грустная и бессмысленная, в конечном счете, история.
Локи разочарованно покачал головой.
– Люк, ты разговариваешь во сне.
– Потому что я не вижу всей картины, Локи. Потому что ты и та парочка выбрали садизм и безжалостные убийства невинных людей. Я являюсь спящей овцой лишь потому, что не вижу смысла в ваших преступных деяниях. Не понимаю их значения. И не пойму никогда, Локи. Когда ты наконец убьешь меня, я… Я буду мертв, а ты будешь убийцей. Вот, пожалуй, и все. В этом нет никакого смысла. Нет ничего магического или особенного. Это просто отвратительно, неправильно, мерзко и совершенно бесполезно, как ты и те мудаки, которые ходят за тобой следом с накрашенными будто у привидений лицами.
– Именно! Теперь ты попал не в бровь, а в глаз, – Локи ухмыльнулся, потом встал и подошел к кровати. Люк вздрогнул и тут же возненавидел себя за это.