— Ты с ума сошел? — ужаснулась женщина. — Как я потом хозяевам буду про сломанную дверь объяснять? Квартира же не наша — арендованная.
Пока жена Петрова с незнакомцем решали, что дальше делать, Воронов и Попова оделись, встали у двери.
— Готова? — одними губами прошептал Виктор. — Поехали! Смелость города берет.
Воронов щелкнул замком, проворно выдернул ключ, открыл дверь нараспашку. На пороге квартиры стояли жена Петрова и мужчина лет тридцати пяти. Дверь для нах распахнулась так внезапно, что оба лишились дара речи, замерли на месте в тех позах, как стояли.
— Привет! Как дела? — по-свойски спросил Виктор. — Олегу ничего передать не надо? Нет? Ну, тогда мы пошли. Дверь закрывать не будем, замок заедает.
Воронов и Глафира побежали вниз по лестнице. Вслед им через некоторое время раздались проклятия.
— Проститутка! — не стесняясь соседей по подъезду, кричала жена Петрова. — Тварь узкоглазая!
Дальше она сорвалась на нецензурную брань, но было уже поздно. Виктор и Глаша, давясь от смеха, выскочили на улицу.
— Анекдот: приехал муж из командировки, — сквозь смех сказала девушка, — а в квартире — шалман! Черт знает кто спиртное пьет, на хозяйской кровати валяется. Расскажи кому, не поверят. Видел бы ты ее лицо! У нее челюсть отпала, когда она нас увидела.
— Кажется, завтра мой одногруппник станет холостяком, — поддержал веселое настроение Воронов. — Даже выслеживать никого не придется. Сами приехали и во всем расписались.
На остановке Воронов и Глаша простились. Провожать ее до общежития Виктор не поехал. После ее отказа выйти замуж Попова перестала быть сказочной красавицей с идеальной фигурой и превратилась в обыкновенную девушку, отношения с которой потеряли всякую перспективу. Глаша тоже понимала, что эта встреча — последняя и лучше ее завершить на высокой ноте, оборвать отношения на самом интересном моменте.
Воронов дождался, пока она сядет в трамвай, и пошел в школу. По пути его настроение испортилось. Он почувствовал себя обманутым, словно Глафира была его невестой, а курсант — ее случайным любовником.
«Как можно доверять женщинам, когда они с такой легкостью изменяют? Могла бы в самом начале сказать, что у нее есть жених, и мы бы разбежались в разные стороны. Нет же, до последнего момента ждала, чем дело кончится, и решила, что весело провести время гораздо интереснее, чем скучать в общежитии. Подумать только: «Возвращение оленевода!» Заранее же этот танец продумала, только не знала, перед кем исполнить. Как теперь жениться, если Глашка будет перед глазами стоять? Придется к выбору будущей супруги подходить с осторожностью, не спешить, присматриваться, присматриваться и еще раз присматриваться, иначе «Возвращение оленевода» может превратиться в «Возвращение оленя», танец-скандал с битьем посуды и рукоприкладством».
В общежитии Виктор нашел Петрова, отдал ключи.
— Я думал, что ты только завтра появишься, — сказал Олег.
— Я тоже так думал, но вернулась твоя жена и выгнала нас.
— Она одна приехала? — с надеждой спросил одногруппник.
— С каким-то мужиком лет на десять старше тебя. Если захочешь пойти набить ему морду, будь осторожнее. Мужик этот на голову выше меня, здоровяк!
— Да пошла она! — в отчаянии воскликнул Петров и ушел на улицу — проветриться, подумать, как быть дальше.
Засыпая, Воронов никак не мог избавиться от мыслей о коварной Глафире. Чтобы отвлечься и не нагонять на себя тоску, он переключился на похищение ребенка.
«Значит, так. Предположим, что шарф — это некий символ богатой теплой одежды. Свеча должна освещать путь, хлеб — символизировать сытость в дороге. Кольцо — это просто золото, всеобщий эквивалент денег. В тундре золото действительно ни к чему, но ребенка-то украли в Хабаровске, а не в Якутске. В Хабаровске золото — это золото».
Воронов представил карту СССР. За отправную точку возможного путешествия взял устье реки Лена.
«Север, тундра. Идем ниже, на юг. Бурятия, Байкал. Дамбаев сказал, что у них нет обычаев оставлять в качестве оберега золото или шарф. Еще ниже — Монголия. Немного на запад — Тува. Через Монголию, через населенный уйгурами Северо-Западный Китай, путь ведет в Тибет, оплот ламаизма. Что Бич говорил по поводу путешествия мальчика — будущего ламы в Тибет? «Когда ученик собирается в путь в Тибет, ему дают пояс с золотом. В дороге и в монастыре ученик и его сопровождающие расплачиваются только золотом, бумажные деньги никто не берет». Золото! Вот для чего оно нужно. Похитители решили сделать из сына Биче-Оола ламу. В Тибет ему отправляться еще очень не скоро, через много-много лет, но к путешествию надо готовиться заранее, соблюсти обычаи, принести в жертву духам лучшие вещи. Или ламаисты не обязаны соблюдать шаманские обычаи? Предположим, что для подстраховки похитители решили задобрить духов. Для состоятельной семьи шарф и кольцо — не такая уж большая трата. Добротный тулуп или бобровую шубу они покупать не стали, ограничились самым дорогим шарфом. Кольцо отдали свое, оставшееся от родителей. Кажется, пасьянс начал складываться. Теперь все ниточки ведут к Бичу».
На другой день начался новый семестр. Воронов еле досидел до конца занятий и пошел к Архирейскому, начальнику кафедры марксистско-ленинской философии и научного атеизма. Архирейский, как главный атеист в школе, просто обязан был разбираться в основополагающих вопросах религии.
— Вадим Петрович, вы не можете проконсультировать меня по одному вопросу? — спросил Воронов. — Лама, как религиозный деятель, должен быть определенной национальности или нет? Скажем, если лама служит в дацане в Бурятии, то он обязательно должен быть бурятом?
— Господь Бог стоит над людьми. Он нематериален и, следовательно, не может иметь национальности. Он — отец всех людей, без разделения по цвету кожи и разрезу глаз. Священнослужитель — проводник воли Божьей, его представитель на грешной земле. Любой служитель культа — вне национальности. Он живет в мире духовном, где вместо национальности — религиозная принадлежность: христианин, мусульманин, буддист. Получив духовный сан, человек теряет национальность, она ему больше ни к чему.
Придя от Архирейского, Воронов позвал Рогова и Вождя.
— Я знаю, где искать ребенка, но для начала нам надо будет поколоть Бича.
24
Биче-Оол долго упорствовал, юлил, уходил от ответов, но одногруппники были настойчивы.
— Вспомни, — сказал Рогов, обращаясь к Воронову, — что он нам сказал, когда влетел по пьянке? Он ведь слезы лил, просил помочь остаться в школе, уверял, что сына хочет увидеть, а потом забыл про него. Бич, сдается мне, что ты одурачил нас в тот день. Почему ты хотел остаться в школе? Не для того ли, чтобы организовать похищение младенца?
— Я все время был у вас на виду. Как бы я его похищение организовал?
— Упорствуешь! Не хочешь нам навстречу пойти, — с угрозой сказал Воронов. — Тогда, дружок, извини! Ты не оставляешь нам выхода. Нам ничего не остается, как избавиться от тебя.
— Чего? — вытаращил глаза тувинец. — Как это «избавиться»?
— Завтра я скажу Трушину, что мы снимаем с себя все взятые обязательства и больше не несем ответственности за твое поведение. Ты парень, на водочку падкий, рано или поздно нажрешься, и тогда мы вложим тебя, застучим самым натуральным образом. Кто не с нами — тот против нас!
— Погодите, что вы сразу в позу-то встали? Я же не отказываюсь помочь, я просто не пойму, что вы от меня хотите.
— Вспоминай, кому ты рассказывал, что у тебя должен родиться сын? Всех вспоминай: и здесь, и в Туве.
— В Кызыле я ни словечком не обмолвился о ребенке. Кому я буду про него рассказывать? Родственникам, друзьям? Родственники пошлют меня вместе с ребенком куда подальше, друзья засмеют. А здесь, в Хабаровске…
— Давай я тебе помогу! — предложил Воронов. — Какая-то твоя землячка ходила к Алексеевой за фотографией младенца. Это раз. В драке у роддома с тобой был друг-тувинец. Это уже два. Вспоминай остальных.
— Только тувинцев вспоминать? Начну с девушки. В Туве она живет в поселке Шагонар. В Хабаровске учится на одной параллели с Алексеевой в институте культуры. Зовут Маажал. Маша по-русски. Я с ней знаком через земляка Андрея, с которым нас якуты прихватили у роддома. О фотографии он с Машей договаривался.
— Давай про Андрея.
— Он старше меня, учится на последнем курсе в институте инженеров железнодорожного транспорта. У него с этой Машей, — Биче-Оол потер указательные пальцы друг о друга, — короче, я сильно не вдавался, но у них хорошие отношения. Даже очень хорошие. Андрей из поселка на юге Тувы, возвращаться на родину не собирается, хочет где-нибудь в Красноярске пристроиться на железной дороге. Что еще? У него в Хабаровске есть родная тетка, но он с ней отношения почти не поддерживает. Больше я никого вспомнить не могу.
— В городе всего двое тувинцев: парень и девушка? — усомнился Вождь.
— Тувинцы есть, молодежи хватает, но все они из Кызыла. Если бы я кому-нибудь проболтался про ребенка, то мои родственники об этом тут же узнали бы. Кызыл — город небольшой. Все друг другу или родня, или в одной школе учились, или на одной улице жили. Единственный земляк, кому я рассказал про ребенка, — это мой тезка. Маша о сыне от него узнала, а уж потом я попросил фотографию достать.
— Что-то ты опять темнишь, — не поверил Воронов. — Алексеева жила в общежитии, и что, соседки по этажу не знали, от кого она забеременела?
— Я же не один тувинец в городе. Даже у нас в школе, на четвертом курсе, есть парень из Тувы.
— Как фамилия Андрея?
— Кужугет, — усмехнулся Биче-Оол.
— Не густо у вас с фамилиями, — хмыкнул Вождь.
— Да и у вас ненамного лучше, — парировал тувинец.
Дальнейшие расспросы ни к чему не привели. Биче-Оол не назвал больше ни одного имени. Одногруппники выпроводили его за дверь и стали прикидывать, с чего начать дальнейшие поиски. Вернее, искать ребенка собирался один Воронов. Рогов и Вождь пообещали посильную помощь, но сами ввязываться в это дело не спешили.