ор. Свет от карманного фонарика лег на хаотичную мешанину из обломков тлеющей мебели и дымящихся предметов обстановки. В целом подвал напоминал трехмерную картину Сальвадора Дали. В одночасье погибли все записи отца.
Эрик постарался оценить размах разрушений. Повсюду валялись осколки стекла. Едкая вонь, шипение, дыры в бумагах, CD-дисках и дискетах говорили о том, что тут разлили несколько литров кислоты. Эрик осторожно переступал через лужи на полу. Кислотный коктейль оказался действеннее зажигательных бомб. От обширной базы данных, собранной его отцом, не осталось ничего, пригодного к использованию.
В задней части подвала располагалась маленькая химическая лаборатория, сейчас разгромленная, реагенты из раздавленных колб, смешавшись с кислотой, не оставили ничего, кроме странного стеклянного пузырька, который Эрик нашел под обломками на полу. Эрик замер. Пузырек был самой большой ценностью семьи, много большей, нежели все имущество в разных странах. И тем не менее враги просмотрели пузырек, вероятно, потому, что на первый взгляд он был пуст — лишь толика какого-то засохшего вещества на дне. Рядом с пузырьком лежала почти разложившаяся от кислоты записка. Эрик поднял и то, и другое. Все это он спрячет в надежной банковской ячейке.
Ядовитая вонь жгла легкие. Пора уходить. Затащив труп Тины в подвал, он бросил его там. Как только ядовитые пары развеются, он вернется, чтобы еще раз обыскать лабораторию и избавиться от тела.
Устало он активировал ловушки, задвинул на место купонный шкаф и сел в «порше». Кто бы тут ни побывал, он постарался уничтожить записи отца Эрика и его предков. Последнего охотника из семьи фон Кастеллей этот неизвестный счел, по всей очевидности, меньшей опасностью.
Эрик вернулся в отель в центре Мюнхена, чтобы принять душ и пообедать. После он позвонит нескольким информаторам отца или свяжется с ними по электронной почте, что-бы разузнать что-нибудь об этом Фове. На охоту он сегодня больше не пойдет, сегодня пролилось достаточно крови.
Припарковав «кайен» в подземном гараже, он поднялся на лифте, решительно не обращая внимания на хорошенькую даму, вошедшую с ним кабину. Его преследовало воспоминание о погасшем взгляде Тины. То, что он умел убивать, еще не означало, что смерть ему безразлична. Совсем наоборот.
В номере он сорвал с себя оружие и одежду, принял душ и как был голый растянулся на кровати. Заложив мускулистые руки за голову, примяв влажные черные волосы, он лежал и смотрел в потолок.
Смерть отца, кровь и перестрелки, Жюстина, вывороченные кишки, Тина, вонь трупов, Фов, взметающийся клинок, Упуаут, исполненный ужаса плач, испуганное лицо и лязгающие клыки. Все кружилось странным водоворотом, и проанализировать, осознать происходящее он был не в силах.
Вскочив с кровати, он бросился в смежную комнату, где стоял его раскинутый мольберт. Без него он редко куда-либо выезжал.
Поспешно смешав краски, он лихорадочно рисовал, накладывая черные и красные мазки, закрашивая их желтым, белым. И не переставал, пока не освободился от разъедавшего как яд серого, не выплеснул его на холст. Задыхаясь, он отступил на шаг, чтобы осмотреть свое творение. С грунтованного холста на него смотрели два глаза, глаза Тины, в которых отражались неопределенные страхи.
Его собственные страхи.
Но потом, медленно-медленно на него снизошел покой, которого он так страстно желал. Из предосторожности он проглотил еще пару своих особых капель, опустошенно добрел до кровати и провалился в сон.
— …власти Санкт-Петербурга сообщают о чудовищном происшествии, подобного которому не зафиксировано в архивах города. Как нам сообщили, живот маленькой девочки был вспорот тупым ножом или очень толстой иглой, — говорила в камеру корреспондентка, стараясь выглядеть особенно встревоженной.
Выругавшись, Эрик сел на кровати. Предыдущий постоялец, по всей видимости, включил в телевизоре функцию будильника, и аппарат послушно исполнял свою обязанность, невзирая на то что в кровати спал другой человек. Эрик хотел уже схватить пульт управления, но тут до него дошло, о чем собственно говорит корреспондент:
— По всей очевидности, нападавший забрал с собой внутренние органы и до неузнаваемости изрезал лицо жертвы. Следователь упомянул также о вырванном горле.
— Дерьмо! — возбужденно выругался он. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо. — Подняв трубку, Эрик набрал номер коммутатора. — Закажите мне билет на авиарейс до Санкт-Петербурга, — потребовал он. — На сегодня. Не важно, что вам для этого потребуется.
По экрану пошли изображения изувеченной девочки — размытые, чтобы не терзать зрителя излишними подробностями. Эрик рассмотрел внутренний двор, мусорные баки, опрокинутое мусорное ведро; маленький детский кулачок все еще судорожно сжимал его перепачканную кровью ручку.
— …создана специальная комиссия. В ответ на наши вопросы мэр Санкт-Петербурга подчеркнул, что Северная Венеция остается безопасным городом и что чудовищное убийство не должно отпугивать туристов. По словам мэра, в Нью-Йорке ежедневно гибнет людей больше, чем в его городе. Сильке Майр для «Ньюс Интернейшнл».
Эрик отложил расследование по делу Фова. Объявился старый друг, явно желая стать добычей.
Он позвонил домоправителю в Санкт-Петербурге и венец выполнить кое-какие поручения. Стоило положить трубку, как телефон зазвонил: портье сообщал, что ему заказан омлет на рейс в шестнадцать часов. Еще останется время отвезти картину в галерею и компенсировать Дмитрию его сумасбродства на вернисаже.
Он даже не стал заворачивать в пленку созданную вчера ночью картину, просто снял ее с мольберта и пренебрежительно бросил в багажник «кайена». Если на ней появится царапина, дыра или новая полоска, он всегда сможет заявить: «абстрактная экспрессия».
Дмитрий встретил его с русским радушием, стаканом водки, горстью изюма и покачиванием головы.
— Как ты мог так со мной поступить, Эрик? — Он указал на стену, где когда-то висела обезображенная картина. — Как ты мог создать новый стиль, а после никаких картин не прислать?
— Уже продал! — рассмеялся Эрик.
— Типографская краска на газетах еще не просохла, а коллекционеры уже начали звонить и пытаться перебить ее друг у друга. — Они чокнулись. — Жаль, что так вышло с твоим отцом.
— И сколько ты получил? — попытался отвлечь его Эрик.
У него не было ни малейшего желания обсуждать отца с галеристом (сутенером художников, какой его иногда называл). Поэтому он одним махом проглотил половину ледяной водки и закинул в рот несколько изюмин. По языку и небу разлилась приятная сладость.
— Смотри не упади. — Дмитрий выдержал театральную паузу. — Двадцать пять тысяч.
— Долларов?
Галерист скорчил презрительную мину.
— Евро, мой дорогой. За вычетом комиссионных тебе принадлежит двадцать. — И с наигранным равнодушием стал рассматривать новую работу. — Смотрится неплохо… но чего-то не хватает.
Равнодушно выплеснув остатки водки на холст, Эрик растер жидкость ладонью, достал серебряный кинжал и несколько раз проткнул им глаза. Теперь у экспертов со склонностью к психоанализу будет о чем поразглагольствовать.
— Лучше, гораздо лучше! — восхищенно залопотал Дмитрий и тут же повесил картину на свободное место. Поспешно подошла одна из сотрудниц, чтобы поставить рядом карточку с надписью «Абстрактная экспрессия». — Ты еще нас обогатишь.
— Непременно. — Разжевав последние изюмины, он налил себе еще. Алкоголь был оптимальной подготовкой к пребыванию в России. В животе у него заурчало. — У тебя не найдется что-нибудь поесть?
— Зависит от того, какие у тебя сегодня аппетиты… — Дмитрий кивнул на вход в зал.
Эрик услышал и учуял ее, даже не оборачиваясь. Преступница вернулась на место преступления.
— Это та самая малышка. И у нее еще хватает наглости… уважения. Хочешь разыграть спасителя от злого галериста?
Эрик повернулся к Северине, которая постаралась немного изменить внешность при помощи шляпы, очков и шарфа. Одета она была в свободные брюки, водолазку, но пальто и сапоги остались прежними. Девушка нервно оглядывала зал. Хотя в очках у нее были тонированные линзы, Эрик проследил направление ее взгляда — пока Северина его не заметила.
— Поведу ее завтракать. Пока. — Он отдал стакан галеристу.
— Желаю тебе вдохновения на новые шедевры, — крикнул ему в спину Дмитрий. — Да здравствует абстрактная экспрессия!
Эрик лишь поднял руку. От вдохновения, как называл Дмитрий его невыразимые кошмары, он с радостью бы отказался. Он позволил себе мелкую радость — осторожно подкрался к Северине за перегородками.
— Что, на улице затишье? — хрипло спросил он ей в спину, и она и впрямь вздрогнула. — Идемте, я приглашаю вас завтракать.
— А вы прохиндей, Эрик, — откликнулась она отчасти радостно, отчасти рассерженно. — Могли бы сразу сказать, что вы автор картины.
— Зачем? — Он пожал плечами. — Вы бы сделали что-то иначе?
Северина сняла очки.
— Нет. Я бы вам сказала, что картина кажется мне отвратительной, но у меня не осталось бы ощущения, что меня одурачили.
— Пойдемте завтракать, — повторил он приглашение и повел ее в небольшое «Кафе Жентиль» рядом с галереей. — Вы породили новый стиль, который принесет моему другу Дмитрию кучу денег. — Открыв портмоне, он достал чековую книжку и написал «Двадцать тысяч». — Это ваше. Берите.
Подтолкнув к растерянной Северине чек, Эрик сделал заказ, официанту, который смотрел на чек с не меньшим ужасом.
— Черт побери, Эрик, а я-то собиралась засыпать вас упреками, — пожаловалась она. — И как же мне теперь с вами ругаться?
— Знаете что? — Он заглянул в ее голубые глаза. — Пойдите к Дмитрию и скажите ему, что я разрешил вам обработать мою последнюю картину. Тогда вы еще получите деньги и от ее продажи. Как вам это?
Подняв к губам чашку кофе, он задумчиво изучил принесенный завтрак, потом его глаза снова скользнули к лицу Северины, поймав взгляд девушки. В нем Эрик распознал потребность, да и сам не прочь был отвлечься. От Северины чертовски хорошо пахло. Непреодолимо приятно. Он с вызовом ей улыбнулся. На сей раз он решил ей предоставить и первый шаг и роль соблазнительницы.