— Тебя видели, когда ты покидала его квартиру. Вера Константиновна, старая сука. Приходится признать, что у меня нет проблем только со свидетелями.
— И до этого ты неоднократно бывала у него. Ты работала в его фирме. — Сергуня неторопливо достал из своего потертого рюкзака сложенную вчетверо бумажку и помахал ею перед моим носом. — Сулейменова Варвара Андреевна, помощник менеджера. Думаю, ты была не только помощником менеджера. Ты выполняла еще и деликатные поручения разного свойства.
Я улыбнулась: свойство всегда было одним и тем же, а насчет деликатности… Еще никому не удавалось деликатно получить оргазм. Я, во всяком случае, такого не припомню.
— Допустим. Допустим, я знала Стаса Дремова. Работала в его фирме. Но это еще ничего не значит и к тому же уголовно ненаказуемо.
— Ты была в его квартире, когда произошло убийство.
— Я не была в его квартире.
— Ты была в его квартире, а домработнице, которую встретила у лифта, сказала, что он тебе не открыл.
— А он мне и вправду не открыл.
— Консьержка внизу запомнила примерное время твоего визита. Ты оставалась наверху больше получаса. Вполне достаточно, чтобы убить. Время убийства установлено с точностью до десяти минут. И ты в эти минуты попадаешь.
Черт, зачем же я ем так много сыра? Кусок за куском… Двадцать один по вертикали: нервное расстройство, характеризующееся патологически повышенным чувством голода, семь букв.
БУЛИМИЯ.
Тогда это слово из кроссворда в журнале «Дамский вечерок» я так и не отгадала. И нервы, оказывается, у меня ни к черту. Странно только одно: почему Сергуня пришел домой в гордом одиночестве, почему он не захватил с собой взвод спецназа? Если на моей совести два трупа, то я вполне подпадаю под определение «особо опасная преступница».
Или спецназ ждет меня за дверью, у лифта?..
Лифт.
Теперь я вспомнила: этот гнусный лифт ездил в моих извилинах туда-сюда, как ненормальный, — даже Веру Константиновну я встретила у лифта. А к Стасу я поднималась пешком, потому что… Потому что кто-то увел лифт из-под самого моего носа! И спускался этот «кто-то» с верхнего этажа. И вполне мог оказаться убийцей.
— По-моему, сыр великолепный, — медленно произнесла я, не спуская глаз с Сергуни. — Где твои дуболомы?
— Какие дуболомы?
— В бронежилетах. Ты ведь привел «хвост».
Сергуня неожиданно густо покраснел, а на глаза ему навернулись слезы. Я сильно подозревала, что крокодиловы.
— Выпьем? — подбодрила я его. — На посошок?
И тут произошла удивительная вещь: Сергуня приблизился ко мне и отвесил пощечину. Пощечина была не сильной, но достаточно обидной. Она возвращала меня к благословенным таллинским временам, когда именно таким способом Стас Дремов отучал меня утаивать часть денег, полученных от клиентов. Страх, который казался навсегда похороненным в фамильном склепе на задворках души, тотчас же выполз и продемонстрировал хорошо сохранившиеся мощи.
Я по-настоящему испугалась; я втянула голову в плечи и попыталась заслониться рукой.
Но еще больше испугался сам Сергуня.
— Неужели ты думаешь, что я могу сдать тебя?! — запричитал он фальцетом. — Неужели ты и вправду так думаешь?!
Любой нормальный человек поступил бы именно так. Но Синенко не был нормальным человеком, — он был ненормальным журналистом. Ненормальным журналистом, специализирующимся на криминале. Теперь, глядя ему прямо в глаза, я поняла это окончательно. Моя потенциальная виновность привлекала его так же, как привлекает кобеля сука в течку. Он находил ее возбуждающей.
— Ты ведь это сделала, скажи мне?!
— Что именно?
Мы по-прежнему разговаривали страстным шепотом.
— Ты замочила этих двоих… А потом пришла ко мне. — Кажется, он даже не верил своему счастью.
— Не боишься? — спросила я.
— Ну, знаешь… Червей бояться — в гроб не сходить…
— А все-таки?
— Бояться? Тебя?
— А если я маньячка?
— На маньячку ты не похожа… Я исследовал маньяков. Написал кучу статей.
— А на кого я похожа?
— Ни на кого, — он говорил совершенно искренне. — Ты ведь расскажешь мне все, правда?
— Возможно… Если ты мне поможешь.
— Все, что угодно, — он клятвенно прижал руки к груди.
— Материал на книгу я тебе обещаю, — с пафосом сказала я, удивляясь лживости и спокойствию своего голоса. Откуда только что берется?..
— Они были как-то связаны — виолончелист и Дремов? Вместе проворачивали темные делишки в международном масштабе?
Теперь я знала, что делать. Я снова была в своей родной стихии.
Я коснулась губ Сергуни пальцами. Он моментально воспользовался ситуацией и залепил их поцелуями.
— Я же сказала — все объясню чуть позже.
— На кого ты работаешь?
— На себя… — Это было правдой лишь отчасти. Последний раз я работала на себя в возрасте семнадцати лет, когда по доброй воле отдалась Сюлеву Хаасу, своему первому парню и однокласснику. Поздним вечером, на веранде детского сада.
— Не страшно было убивать?
— Как два пальца об асфальт.
Вожделение размазало несчастного Сергуню по дивану с такой силой, что я искренне ему посочувствовала. Сейчас перед ним сидела не просто симпатичная телка, а симпатичная телка, убившая двух здоровых мужиков, потенциальный материал на книгу, не говоря уже о статьях в газете. Эта телка готова пролить свет на механизмы преступления и предлагает себя в качестве подопытного кролика. Есть от чего прийти в неистовство.
После стольких лет плотного контакта с мужиками я знала все их повадки вдоль и поперек, я научилась реагировать на каждое их движение, даже непроизвольное. Вот и теперь — я знала, что произойдет: либо Сергуня полезет ко мне целоваться, либо (если ситуация уже вышла из-под контроля) — отправится в ванную: утихомирить член и слить в раковину ополоумевшую сперму.
— Извини, мне нужно выйти, — тяжело дыша, пробормотал Сергуня. — Я быстро…
Мы перепились как последние свиньи. Сергуня еще несколько раз надолго зависал в ванной, мешал текилу с виски, а виски с водкой. Заплетающимся языком он пытался расспрашивать меня о том, что чувствует человек, когда убивает другого человека, и правда и, что в этот момент он переживает нечто вроде сексуального возбуждения. Я многозначительно мычала и откликалась единственно на вопросы о сексуальном возбуждении. Только об этом я имела хоть какое-то представление.
Потом он перекинулся на факты, снова совал мне диктофон под нос и требовал, чтобы я изобличила русско-эстонскую шайку в:
1. Торговле наркотиками;
2. Торговле антиквариатом;
3. Торговле старинными музыкальными инструментами;
4. Торговле живым товаром;
5. Торговле экзотическими животными;
6. Торговле ядерными технологиями;
7. Торговле ноу-хау в области компьютерного обеспечения.
Я периодически гладила его по голове и мягко увещевала:
— Определись, милый, что именно ты хочешь от меня услышать? И что пикантнее с точки зрения вашего издания?..
Сергуня разразился речью о читательских предпочтениях и весьма авторитетно заявил мне, что респектабельные экономические преступления волнуют людей гораздо меньше, чем кровавые убийства с использованием ножей, топоров, бензопил и автогенов. По ее окончании пламенный трибун рухнул под козлы и благополучно отрубился.
Я вышла на кухню, задала корму всеми забытому и преданному любимым хозяином Идисюда, положила перед собой сумку и выключила свет.
Сверкающий огнями ночной порт был еще более величественен, чем днем. Я с трудом заставила себя не глазеть на мерцающие светляки портовых кранов и сделала то, что хотела сделать весь день.
Я вытащила нож. Я снова взяла его в руки.
И снова почувствовала ту необъяснимую власть, которую имеют над людьми некоторые старинные предметы. А в том, что нож был старинным, у меня почти не оставалось сомнений. В каждой грани его клинка, в каждой грани его алмаза (о, если бы только это действительно был алмаз!) чувствовался бесстыжий, ничем не прикрытый намек на вечность. Ни один нормальный человек по доброй воле не расстался бы с этим ножом, он не оставил бы его даже на собственной кухне, среди погнутых вилок, — не говоря уже о теле другого человека.
А если камень в рукоятке действительно алмаз? И вот так, ни за хрен собачий, лишаться богатства, по доброй воле отдавать его в руки алчных правоохранительных органов?.. Да, похоже, кто-то очень сильно ненавидел Олева Киви, если решился на подобное. И ненависть его стоила целое состояние. Показательная казнь, вот как это называется!
Интересно, почему убийца все-таки не тронул меня? И почему был так уверен, что я не проснусь? А если бы я страдала бессонницей?..
Я вздохнула: бессонницей долгое время мучилась Монтесума-Чоколатль. И потому трудилась в койке по две смены кряду. И зарабатывала больше нас всех. А потом появился старичок-швед, коечное ремесло ушло в прошлое, и Монтесума переключилась с членов на таблетки.
Метаквалон. Лучшее средство от бессонницы.
Я подперла голову рукой и задумалась: почему же убийца был так уверен, что я не проснусь? И почему я моментально вырубилась, едва только доползла до кровати Олева? И почему с утра моя собственная голова показалась мне такой тяжелой? И — самое главное — почему мне не приснились так горячо любимые руины монастыря кармелиток?!
А что, если это действие снотворного, без которого Монтесума не могла и дня прожить?
Перед глазами у меня возник гостиничный бой с его голимой представительской тележкой-столиком: фрукты и шампанское. Ну, конечно, он порывался открыть шампанское сразу же, но Олев запретил ему… И выпили мы не сразу, и пила его только я…
Да, черт возьми, вот кто мог пролить свет на многие вещи — тихоня официант! Вытягивал шею, тряс кадыком, никак не мог отклеиться от своего столика… Отвратный тип. Недаром он показался мне подозрительным!..
Едва сдерживая волнение, я сжала рукоятку ножа.
И…
Это было самое странное чувство, которое я когда-либо испытывала. Самое пугающее и самое восхитительное. Как будто моя собственная рука попала в западню, в искусно расставленный волчий капкан, .слегка припорошенный листьями.