– По-твоему, это каннибалы? – спросил я. – Они хотят ее съесть?
– Возможно, – отозвался Саня, – но может, и нет. Я недавно одну интересную теорию узнал. Будто бы на заре человеческой истории народ питался сугубо падалью, остающейся от хищников. А потом наступил экологический кризис, падаль кончилась, и в поисках новой экологической ниши часть наших предков стала утилизировать соплеменников. Это дало палеоантропам такой мощный стресс, что они развили в себе вторую сигнальную систему – речь и разбрелись по планете, ведомые ужасом перед себе подобными. Разные языки – способ непониманием защититься от суггестивного воздействия этого человеческого подвида, на котором эволюцию постигло короткое замыкание, вылившееся во внутривидовую агрессию. Так что люди, возможно, вообще семейство из нескольких разных видов.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Гм.
– О господи, черт возьми.
Я заметил, что эмоции, испытываемые при призывании, как владыки света, так и его антипода, в ситуациях, когда нам плохо или необходима помощь, абсолютно идентичны.
– Тихо, не мешай!
Саня прекратил чесать затылок, выбросил окурок, спрыгнул с глыбы и резво спустился вниз.
– Я гений! – тихо воскликнул он и помчался внутрь. Что бы это могло значить?
Я решил проследить за его действиями, спустился вслед за ним и крадучись двинулся по коридору. Сани возле логова зверолюдей не было. Снаружи послышались тяжелые шаги. В ужасе я метнулся к гробнице Индры, но юркнуть туда не успел и несколько секунд, пока еще один челове-козверь входил к соплеменникам с бурдюком какого-то пойла, изображал деревянную статую у стены, наименее освещенной факелами. Потом утер холодный пот, кое-как справился с дрожью в коленях и в поисках Юдина направился к склепу. В дверях мы столкнулись нос к носу.
– Что это? – спросил я, осматривая его ношу.
– Сома.
– Попонятнее, пожалуйста.
– Помнишь самогон? Вернее было бы назвать его сомагон. Или просто сома. Это напиток, который позволяет атману прогуляться в Навь.
– Но это же просто мох!
– Из него, родимого, сомагон и делается. Я должен был раньше догадаться, но именно дымящаяся сигарета натолкнула меня на мысль. Посланец предков, кстати, я тебе его не представил, его звали Ибаз, демонстрировал мне этот мох, чтобы до меня лучше дошло, как я тут очутился. Я хотел выяснить, нельзя ли эту штуку заварить и хлебнуть, чтобы назад вернуться, но он объяснил, что в мире предков она действует просто как снотворное, а точка перехода лишь одна, в пещере Харутугшава, и основано возвращение на принципиально иных механизмах. Самое главное, я подметил, что сома рассыпана вокруг разбитых горшков в усыпальнице. Осталось доставить ее в очаг этим верзилам и дожидаться, пока подействует.
– А если оно подействует слишком поздно?
Саня закусил губу.
– Но в противном случае, сунься мы туда нахрапом, мы и ей не поможем, и сами станем трупами. По мне, так три покойника – хуже, чем один. Давай попробуем все же мой способ.
Довольно цинично, но глупо было отрицать, что он полностью прав.
Я рассмотрел состав измельченной сомы. Скорее всего, это была высушенная смесь мха, грибов и трав. И этот состав должен вывести из строя тех ужасных гигантов?
– Ты уверен, что подействует?
– Должно. Видишь ли, я просто не люблю насилия. Это ты при случае бряцаешь своими каменюками, а я предпочитаю работать головой.
Потом нам пришлось приложить титанические усилия, чтобы соорудить из лопухов кульки для сомы, найти длинный прочный прут и приспособить боеголовку к носителю. Для этой цели пришлось пожертвовать мой импровизированный бинт, которым я перевязывал лоб и висок. Узрев ранки, оставленные на моем челе зверюгой, Саня скривился и сокрушенно покачал головой.
Доставив приспособление на подготовительный плацдарм, мы слегка поспорили. Саня пытался всучить прут мне, доверяя опасную миссию пылкому влюбленному.
– Твоя скромность подкупает, – заметил я.
– Странно, а не ты ли пять минут назад намеревался искромсать мужичков своим каменным ножиком?
– Мало ли что я делаю, когда в опасности объект моей несчастной любви. Например, хлещу с тобой всякую гадость.
– Давай не будем об этом.
– Вот именно. Пусть решит жребий.
Я нашел камешек и, спрятав руки за спину, зажал его в одной из ладоней. Камешек достался Юдину, и ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться и, затаившись у входа, ждать удобного момента.
Зверолюди доедали тушу. По рукам пошел бурдюк с пойлом. Кто-то задержал питье, чем вызвал неудовольствие соседа. Возникла небольшая ссора, и внимание похитителей моей девушки на время оказалось поглощено улаживанием конфликта.
Саня перекрестился и по-пластунски, пользуясь идолами, кучами костей, среди которых попадались и человеческие черепа, дровами и коптящим очагом как прикрытиями, максимально быстро, но тихо и незаметно, дотянулся до огня и высыпал сому в него. Потом его осенило, и остатки зелья он для верности булькнул в похлебку. Пока Юдин выполнял этот в высшей степени рискованный маневр, я, скрепя сердце, наблюдал за Таней, очень жалея, что не могу просто схватить и унести ее.
Когда первая фаза освободительной операции была завершена, нам не оставалось ничего, кроме пассивного ожидания и беспокойства.
Меня буквально трясло оттого, что ей приходится находиться в таком жутком воздухе. Тем более что наш мох начинал потихоньку действовать. Лучше было бы подняться наверх, чтобы не подвергаться воздействию сомы, запах которой распространился по подземелью, но я боялся пропустить момент, когда можно будет наконец добраться до любимой и избавить ее от пут этих чудовищных звероподобных мужиков. Юдин размышлял о каких-то своих проблемах. Время тянулось медленнее, чем когда-либо. Сколько осталось до рассвета? Испытание из бредовой галлюцинации превратилось для меня сначала в священный ритуал, потом в подло подстроенный тест на выживание, потом в разочарование. Я был лишним. Саню, в своем роде, наняли, разве что без предупреждения. А вот Таня. Откуда она здесь взялась? Нас уже трое. Что нас ожидает через час? Дойдем ли мы? Успеем ли до рассвета?
Я нервничал. Обрывал заусенцы на пальцах. Обгрызал загрубевшую на ладонях кожу. Ожидаемый от сомы эффект все не наступал. Движения зверолюдей немного замедлились, энтузиазма в поглощении пищи поубавилось, но отправляться баиньки они явно не собирались. Как-никак, а инстинкт поглощения пищи создается программной средой древнейших, самых надежных отделов мозга. Да и здоровьица у ребят хоть отбавляй. Зато я поймал себя на мысли, что у меня слипаются глаза. Саня вообще клевал носом. Я толкнул его в бок:
– Не спать! Мы сами тут поляжем скорее, чем эти гады.
Саня встряхнул головой и подвинулся ближе, чтобы заглянуть внутрь. Внезапно он напрягся и отполз, пятясь в зону потемнее. Еще через миг глухо ругнулся.
Я быстро бросил взгляд через его голову, оценивая обстановку.
Зверолюди принимали какое-то решение. Один из них стоял над Таней и указывал пальцем на нее. Его поддерживало еще трое верзил. Другие же громкими возгласами изъявляли желание сперва отведать похлебки. Самый импульсивный мерзавец подскочил и отвесил нетерпеливому затрещину. Обиженный схватился за топор. Мои пальцы ухватили Саню за шкуру на спине. Чем больше на морде зверочеловека отражалось желание пустить оружие в ход, тем сильнее стискивались мои пальцы. Остальная братва неодобрительно загалдела. Кто-то принялся растягивать петухов в стороны. Остальные зачерпывали в миски похлебку и с аппетитом принимались за еду. Очевидно, наша приправа не вызвала у ребят никаких подозрений.
Оставшись в одиночестве, негодяй, домогавшийся Татьяны, смирился, погладил ее ручищей и последовал примеру остальных.
Моя рука разжалась и безжизненно повисла на плече друга. Лбом я прислонился к холодному камню, чтобы унять пульсацию крови.
Наконец наши надежды начали сбываться. Отведав варева, большинство каннибалов стали зевать. То один, то другой монстр клевал носом. Самый хилый уже захрапел, не позаботившись даже вынуть изо рта обглоданную кость. Все усиливающаяся вялость и сонливость, видимо, не казались гигантам странной, так как через пару минут и остальные почили в самых разнообразных позах, не прекратив жевательных движений до самой отключки. Настал желанный миг победы. Я хлопнул Саню по подставленной ладони, выражая одобрение и восторг. Мы проникли внутрь и принялись за дело.
Я подскочил к Тане и приложил ухо к ее груди. Она была жива, хоть и слишком слаба. Дыхание было прерывистым и поверхностным. Нам тоже приходилось туго, поэтому я нашел воду, намочил кусок шкуры и старался дышать сквозь него. Остатки воды я вылил Танюше в рот и побрызгал ей лицо и грудь. Вдвоем с Юдиным мы мучились с узлами, пока он не додумался разрезать их своим острым кинжалом. Я обратил внимание, что созерцание прелестей Татьяны вызывает у моего друга живейший интерес, поэтому поспешил обернуть ее моей беличьей накидкой. Саня помог мне вынести девушку вон из этого пекла, оставив на сквозняке.
– Нам нужна еда и вода, – сказал Саня.
– Ты прав, – одобрил я.
Мы вернулись. Гигантские костры захирели, так как некому было подкармливать их дровами. На туше, обглоданной каннибалами, оставалось немного мякоти, и я, орудуя ножом как тупой пилой, принялся ее срезать. Мясо было плохо прожаренное, но не резиновое. Впрочем, я был уверен, что этой ночью сожру что угодно, ибо чувство голода еще никогда не донимало меня с такой остротой. Глаза слезились, и я стремился закончить как можно скорее.
Тем временем Саня, которому вменялось в обязанность найти воду и следить за обстановкой, обнаружив тыкву, полную воды, и спрятав ее за пазухой, праздно шатался по подземелью, прихлебывая из людоедского бурдюка с брагой и осматривая все, привлекающее внимание.
– Обожаю ударные инструменты! – услышал я его возглас.
Смысл сказанного испугал меня. Я даже поранил палец. Оказалось, я не ошибся: он действительно собрался немного побарабанить. Вычурная дробь в относительной тишине подземелья резанула по ушам, и я чертыхнулся.