– Гм. Постараюсь выяснить, как она… ну, в смысле, ее атман попал сюда.
– Хочешь мою гипотезу?
– Валяй.
Юдин приосанился, напустил на себя солидный вид и, копируя жесты и тон горячо нами любимого… кхм… профессора Вритрина, забубнил:
– Суть лежит в том, что благодаря твоему дурацкому поведению Таня тоже впала в депрессию и решила сама проявить инициативу. Однако из-за немотивированного упрямства и чрезмерно раздутых с обеих сторон амбиций, шанс просто и быстро решить проблему оказался упущен. Что, кстати, не с лучшей стороны характеризует ваши отношения. Любовь ли это, вообще, или невроз? В итоге мадам Солодовникова, как и ты, выбрала для изгнания печали легкий способ ухода от реальности – выпивку. Но в лекарство от плохого настроения оказалась подмешана.
– Постой, – прервал я его. – Во-первых, она не пьет самогон.
– Из-за тебя можно один разик сделать исключение.
– Дурень ты. Я-то ее знаю, не стала бы она. Да и сома у нее в сумочке не валяется, спрятанная в тюбике крема.
– Сам дурень. Понятно, почему зачет по логике с третьего раза сдал. Во-первых, другого способа перемещения в Навь нам не известно. Если не считать самоубийства, да и то очень сомнительно. А во-вторых, насчет пьет – не пьет, разве ты сам не пример того, что разум порой отключается, а в его седло запрыгивает какой-то хрен и творит невесть что, о чем мы задним числом жалеем?
– Раздвоением личности не страдаю.
– Правильно, этим надо наслаждаться. Оно у нас у всех, только в разной форме. Утром маемся и каемся, днем живем, вечером пьем, и так – без конца в разных вариациях. Во мне столько разных людей – и все это я. В тебе – еще больше. А в женщинах! Воистину, целый легион сидит. Ладно, это отклонение от темы. Сознание человека – словно проститутка, им легко можно манипулировать. Вот, когда я тебе предложил нарезаться, ты не сумел отбиться, хотя и хотел. Да я сам не могу понять, отчего меня потянуло пить эту гадость. Только пару часов назад до меня дошло, что последние двое суток мозги были свернуты набекрень. Вспомни, ты же сам твердил о каком-то странном напряжении в воздухе. Не так ли?
– Вообще-то так.
– Твои аргументы? Как ты объяснишь, что с тобой это могло быть, а с ней – нет?
– Таня – другое дело.
– Чушь. Ты защищаешь не ее, а свой идеал. Ты своим воображением вознес ее до небес и не хочешь признать, что она – обычная девчонка. А до нее ты страдал по Наташе Величко, а еще раньше. Мне не хватит пальцев загибать. И что стало с их светлой памятью и твоими клятвами любить до смерти, несмотря ни на что?
– Эх, Саня, ты не поэт, тебе не понять. То было совсем другое.
– Какой же ты тупой! Ты отказываешься воспринимать все факты, которые не соответствуют твоей модели вселенной.
– Это байки твои, а не факты, и они у меня в голове не укладываются.
– Интересно, чего это в твоей голове стало так тесно?
Меня это начало бесить. Саня давно нервно топтался напротив меня, теперь же не усидел и я.
– Потому, дорогой, то, что ты хочешь туда запихнуть, ни в какую другую голову, кроме твоей, чугунной, не влезет! – выпалил я, вскакивая.
– Не оскорбляй меня, и вообще не ори, – заявил Юдин, впиваясь ногтями себе в голову. – Серый, ты привлекаешь внимание местной нечисти.
– Ну и черт с ней! Пусть приходят, мне наплевать. Что я, мало их в кустах за ночь оставил?
– Гляди, герой нашелся! Собачонку запинал, поросенка какого-то вокруг носа обвел, безмозглого дикаря обшкварил. Супермен, ничего не скажешь!
– А как же! Зато ты от этого безмозглого улепетывал так, что полкилометра по пересеченной местности на одном дыхании отмахал.
– Я спасал Таньку.
– Да? Сдается мне, что ты в первую очередь спасал свою шкуру.
– За что ты меня упрекаешь? За то, что я придумал, как ее освободить, а потом унес подальше от гнезда питекантропов? Ты ссору создал из своего пустого упрямства, и я теперь даже не знаю, как сказать тебе важную вещь.
Внезапно Таня застонала громче обычного и слабо шевельнулась. Глаза оставались закрыты, но губы двигались так, словно она что-то шептала. Я был настолько рад, что ей лучше, что мгновенно забыл о перепалке. Пригнувшись как можно ниже, я приблизил ухо к ее губам.
– Пить. – скорее угадал, чем разобрал я.
– Сейчас, милая, – пробормотал я и опрометью бросился к Сане: – Дай свою тыкву.
Он молча передал мне сосуд, и я медленно, по капле стал вливать воду ей в рот, устроившись у изголовья на коленях и поддерживая ей голову ладонью. Она все еще не пришла в себя, но воду понемногу глотала. Когда Таня утолила жажду, я обмакнул в воду несколько листьев и приложил к ее лбу. Тем самым получился импровизированный холодный компресс.
Прикосновения пробудили в груди теплое щемящее чувство. Оно было очень приятным, и мне было этого достаточно.
Юдин подсел ближе.
– Из тебя получится хорошая сиделка.
Я молчал, стараясь уложить девушку поудобнее.
– Ты действительно по-настоящему любишь ее?
Я ничего не имел против Сани, но никак не мог понять, куда он клонит, и это выводило меня из себя.
– Какая тебе разница?
– Ответь, пожалуйста, это важно.
– Да, да и да, – протянул я.
– Зачем ты повторяешься?
– Я просто последовательно отвечаю на твой вопрос. Да, люблю, да, действительно, да, по-настоящему. Что-нибудь еще?
Саня, казалось, был очень расстроен моими словами. Ревнует, что ли?
– Тогда ситуация еще более щекотлива, чем я думал.
– Не темни, выкладывай, что за важность ты хотел сообщить.
– Я должен подобрать слова, – вымолвил Саня.
Потом, после раздумья, продолжил:
– Будь проклят тот день, когда в маразматических мозгах предков родился этот замысел, и будь прокляты обстоятельства, ввергнувшие нас в самый центр этой катавасии. Предки изрядно попортили нам кровь, и теперь, дела складываются так, что наши отношения могут сильно испортиться.
Я напрягся, предчувствуя новый удар судьбы. Не догадываясь, о чем он заговорит, я интуитивно почувствовал, что это будет нечто кошмарное. А Юдин тем временем подбирался к сути.
– Сначала я не особо переживал. Хоть в эту кутерьму ты попал заодно со мной и оказался абсолютно лишним, мы, слава богу, встретились с тобой, и я надеялся, что мы сможем выкрутиться и все будет нормально.
Но когда объявилась Таня, мой покой улетучился как дым. Я не хотел говорить раньше, предчувствуя твою реакцию, но дальше тянуть некуда. Короче говоря, ритуал, исполнителем которого меня назначили, имеет одну специфическую особенность. Не знаю, как тебе сказать, но. В общем, в эту ночь в определенной точке этого мира должно произойти… э-э-э… символическое совокупление посвященного с девственницей.
Я все понял и наперед знал, что он скажет дальше. Я по-прежнему спокойно и внимательно слушал монолог Сани, а он, в смущении от сказанного, в душевном волнении не замечая, что я не двигаюсь, не мигаю, не дышу, продолжал бурить словами скважину в моей душе. Я превратился в статую с бьющимся сердцем, бешено гоняющим кровь по сосудам. Оно словно решило своей деятельностью восполнить неподвижность остального тела.
– До нашей встречи, – сокрушался Юдин, – мне было все равно. В конце концов, раз уж меня сделали мифическим героем, я собирался выполнять свои обязанности на совесть. Не все ли равно, с кем и какие церемонии проводить, когда речь идет о собственной жизни. Но – Таня! Откуда же я мог предположить, что для этой цели будет выбрана она! Черт бы побрал этих праотцов и всю Навь, вместе взятых! И почему бы им не приволочь сюда людей из разных полушарий. Серега, ты понимаешь, у меня на нее никаких притязаний, я ни в коей мере ее не. Я бы плюнул на все это, но иначе нас не выпустят отсюда. Им же на нас начихать, лишь бы работа была сделана. Самое печальное, но, если ты сунешься к алтарю, тебя тут же прикончат. Так их курьер, Ибаз, говорил. Тут никак не вывернешься. Не думай, мне не больше чем сдохнуть хочется влезать между вами. Сергей, не глупи! Эй, ты что? Успокойся! Да пойми же ты. Ай, блин!
На этом месте Сане, взволнованному переменами в моем лице, пришлось прервать оправдательный монолог. Ко мне вернулась способность двигаться, вернулись силы, причем сторицею! Я схватил Саню за его одежки и слегка встряхнул, словно разминаясь. Он совершил такие телодвижения, будто его ударило тяжелой морской волной.
– Похоже, я зря тратил время на речь, – обеспокоенно промямлил посвященный.
– Ах ты. – прогремел я и швырнул его в узловатый древесный ствол, – подлец! – закончил я, когда тело Юдина завершило полет и возвестило о своих страданиях, вызванных падением, громким воплем. – Такого я от тебя не ожидал! – признался я, продолжая экзекуцию. В ход пошли руки, ноги и даже зубы, когда его тело оказывалось так близко, чтобы его можно было ухватить челюстями. Саня быстро сообразил, что, пока я в таком настроении, живым он вряд ли протянет долго, поэтому решил срочно предпринять меры самозащиты.
Это выразилось в том, что он умудрился под моим яростным напором вытащить из-за перевязи палаш и перейти в наступление. Я ушел от двух его опасных замахов и ретировался ближе к огню, где среди хвороста находились и крупные куски древесины, пригодные для обороны. С лихорадочной скоростью я виртуозно выхватывал из кучи все новые и новые палки, а Саня, словно заправский лесоруб, крушил их в щепки каменным палашом. Запас оружия в куче иссяк, и я понял, что пофехтовать не получилось. Мне не оставалось ничего, кроме как незащищенной ладонью зачерпнуть горсть раскаленных углей и бросить ему в лицо. Несколько выигранных секунд позволили вырвать палаш из его руки, но удержать его я не сумел. Он угодил в костер, и, пока мы боролись, его рукоятка занялась пламенем.
Под рукой очень кстати оказались подходящие дрючки и коряги. Когда они очутились у нас в руках, это примерно уравняло наши силы. Схватка с ожесточением продолжилась.
Саня сосредоточенно парировал мои выпады, на контратаках добавляя мне ударов в разные места тела. От боли рассудок начал проясняться, и я рад был бы закончить этот нелепый поединок, но отчетливо сознавал, что Саня, уверенный в моем безумии, прекращать бой в одностороннем порядке не собирается. Это заставило меня вступить в переговоры.