«К чему мне обманывать тебя?»
«Но тогда, какого черта она так себя ведет!» – воскликнул я в душевном смятении.
«А ты не пытался анализировать свое поведение? Ты выбрался из водопада, совершил тяжелый переход через незнакомую местность, убил хищника, справился с каннибалом – можно сказать, совершил подвиг, достойный героя. Зато в отношении этой девушки ты ведешь себя будто застенчивый подросток: молчишь, стесняешься, капризничаешь. А ведь ты должен показать ей, как ты хорош, как ты любишь ее, сделать первый шаг. Вместо этого ты устраиваешь истерики, бродишь по лесу и пугаешь зверье».
«Может, ты и прав, – задумался я. – Но Саню я вообще не понимаю».
«Юдин – особый разговор. Игры – его стихия. Он старается все просчитать, и он очень боится сделать неправильный ход. Боится он и тебя. Не забывай, его хорошенько обработали предки. Он идеально подходит для их планов. Но они не учли твоего появления. Тебя считали усопшим, а ты все еще жив, невероятно везуч и чертовски эффективен. Хотя и слеп, как новорожденный котенок. К несчастью, я не могу раскусить твоего друга полностью. На его атмане висит легкое, но надежное заклятие. Как это объяснить. Ну, как вирус, программа в компьютере. Не разобрать, когда и как она сработает. И что у него в голове. В основном то, что я говорю о нем, основано просто на психологическом анализе его слов, жестов и так далее. Поэтому есть все основания ожидать от него какой-либо выходки. Это не совсем тот Саня, что был раньше».
Постепенно амулету удалось не только убедить меня скорректировать поведение, но и добавить мне боевого духа. Поразительно, но я был готов к действиям.
«Ладно, – заявил я. – Будем считать, что я все понял и исправился. Одно мне неясно: в чем состоит моя так называемая миссия?»
«Вот этого не знаю, – признался амулет. – Возможно, на тебя рассчитывает кто-то могущественный».
«Ты хочешь сказать, что и мое появление было запланировано?» – изумился я.
«Это, конечно, нечестно, но в мире почти не происходит ничего случайного».
«Слушай, эту игру я не понимаю».
«И не обязательно. Тут много неизвестных фигур. Пока ты – пешка, но можешь стать ферзем. Саня тоже пешка, но я сравнил бы его с конем. Троянским».
«А Таня? Королева?»
«Ты забыл, что ферзь и королева – одно и то же. И ферзем, надеюсь, удастся стать тебе. Я ничего не могу сказать в отношении Тани. Я давно не посещал этот мир, и вернулся только ради выполнения своей задачи, о которой тебе знать не обязательно. Кстати, кто такие эти „боги“ и откуда взялись, тоже понятия не имею, тут все изменилось. Чую, что до настоящих богов им далеко. И мне кажется, сейчас здесь происходит что-то очень странное».
Сколь удивительно мне было это слышать, столь же и радостно. Как ни крути, а ощущение собственной необходимости – не самое последнее чувство в ряду приятных. Даже если тебя используют.
«Ты хоть скажи, кто прав-то, боги или предки?»
«Кто его знает, – ответил амулет после длительного раздумья. – Тут не разберешь. Иногда правы одни, иногда – другие. Вообще, ты слишком много болтаешь на отвлеченные темы. А время идет».
«Точно. Вот только знать бы, куда идти теперь».
«Это не проблема. Ты почти у цели. Ступай себе прямо, – сказал амулет, и я почти физически ощутил что-то, эквивалентное людскому зевку. – Пока ты был невменяем, – добавил он, – я немного подправлял твое движение с помощью простых раздражителей. Как только ноги несли тебя в нужную сторону, я слегка повышал свою температуру, и ты живо ускорял шаг. Так-то».
Больше он не проронил ни слова. Я нуждался в его поддержке и готов был продолжать эту беседу сколь угодно долгое время, но чувствовал в ответ на все свои попытки восстановить связь молчаливое сопротивление, отчего в голове возникали неприятные эффекты. На другом конце провода не желали брать трубку.
Я выбрался на сносную тропу, ведущую сквозь редкие купы деревьев к некой слабо мерцающей вдалеке точке. «Это он, алтарь, и есть», – подумалось мне. Я интуитивно почуял, что неизбежная развязка этой бредовой истории близка, и мою грудь, в который раз, наполнило тревожное томление.
– Господи, или кто там есть наверху! – взмолился я. – Только бы все это оказалось просто кошмарным сном!
Но небеса молчали, как всегда не желая прислушиваться к мольбам перстных существ, и я, со вздохом, ускорил шаг.
– На Бога и не надейся – сам не плошай! – пробурчал я, перефразируя известную поговорку.
В ответ на богохульство Всевышний мстительно наградил меня острым сучком, вонзившимся в пятку.
Глава 4Ритуал
Как бы ни была длинна ночь, она не может длиться вечно.
Ливень неспешно продвигался по моим следам, заливая плато, оставшееся позади, косыми стрелами падающей воды. Постепенно он захватил и край леса за рекой, посылая мне вдогонку свежесть и прохладу. Я поежился под лохмотьями, в которые превратилась моя одежда. Мне до спазмов в горле захотелось домой, под горячий душ, а потом под теплое одеяло. И чтобы рядом, на стуле, стоял чай с печеньем, а на экране мелькали клипы. Чтобы вырваться подальше отсюда, от ощущения постоянной опасности, от назойливых недругов, от неразрешенной ссоры и беззаботно счастливо побездельничать, наслаждаясь простыми человеческими радостями. Просто проснуться, а все уже кончилось, а лучше, чтобы его и вообще не было. М-да, мечты остаются мечтами, а реальность. Это – реальность? Ну вот, дожился уже до того, что родной мир стал казаться иллюзорным. Эдак, чего доброго, забуду, как меня зовут.
О том, что я пересек границу очередного сакрального пояса, концентрически охватывающего святая святых полигона, алтарь, известило свечение, исходившее буквально из всего. Земля под ногами фосфоресцировала, хотя я был уверен, что данный химический элемент здесь абсолютно ни при чем; листва мерцала изнутри, завораживая зрелищем скелетиков-прожилок, разбегающихся и мельчающих в каждом листике; стволы деревьев казались сотканными из слоев студня почти фигурными вазами, внутри которых спрятан фонарик. Амулет молчал. Постепенно свечение сошло на нет, стало темно, как и прежде, даже еще темнее, из-за скрытой облаками луны. Приноравливаясь к новому режиму освещенности, я ступил в расширяющийся просвет между деревьями и остановился, высматривая на открывшейся полянке возможную угрозу.
Если я не сошел в тот момент с ума, то только потому, что здравость моего рассудка и так давно уже была под вопросом. В душной тишине, установившейся на малое время среди голосов ворчащего грозового неба, вдруг раздался явственный смешок, перешедший в вежливое покашливание. Вот это-то покашливание и вбило клин в мои мозги, и без того вяло расползающиеся, словно очумевшие от хлорофоса колорадские жуки из банки. Манера привлекать к себе внимание кашлем, сам тембр голоса были мне удивительно знакомы. Настолько, что сознание тут же перенесло меня в обстановку, где этот набор звуков был бы вполне уместен. Три или четыре секунды я находился в стенах родного университета, в аудитории номер сорок два, рядом вел конспект лекции Юдин, на доске красовалась надпись мелом «ФилГиск – всем факам фак!», а профессор Вритрин, поправляя очки, прокашливался, отвечая на вопрос Тани, сидящей за первым столом. Воображение дорисовало, как Игорь Семенович выходит из-за кафедры, садится на свое место и делает какие-то пометки. Картинка была так реальна, что меня стало, образно выражаясь, распирать от облегчения, словно воздушный шар теплым гелием. Я почувствовал себя Сизифом, которому сообщили об амнистии и вмиг предложили душ, кресло и бокал вина. «Наконец-то! – подумалось мне, – все это просто приснилось, я задремал на лекции!»
Не тут-то было. Материала, чтобы продолжать воспринимать стандартную, многократно виденную ситуацию, не было, иллюзия, вызванная моим огромным желанием, быстро потускнела и осыпалась, а сознание нехотя вернулось в суровую реальность. Видение благословенной аудитории в альма-матер исчезло, уступив место треклятому миру предков. Исчезло, да не совсем. Как ни странно, чувство облегчения осталось, а немного в стороне от тропы в сумраке полянки действительно находилось вполне материальное подобие стола, за которым восседал Вритрин собственной персоной. Профессор, в точности следуя своим обычным ужимкам и повадкам, деловито производил какие-то манипуляции. Я, для того чтобы рассеять сомнения, помассировал лицо и часто заморгал, стараясь прогнать наваждение. Так и есть – он. Правда, и Семеныч, и стол были пародиями на настоящих. Профессор был лохмат, бородат круче обычного, одет в нелепую помесь рясы с туникой и, что характерно, бос. Очки у него на носу довершали парад нелепостей и фальши. Составляющие стола также были необычны, но зато незатейливы: на двух пнях, спиленных относительно параллельно земле, покоилась каменная плита с плоской рабочей поверхностью, но совсем необработанными боковинами. Освещение создавал плавающий в жиру фитиль, дополняли натюрморт несколько мелких, трудно различимых предметов. Сам мой знакомец устроился на толстом цилиндрическом полене. Он некоторое время занимался своими делами, а потом все отложил, поставил локти на стол, сцепил кисти в замок и направил взгляд на меня.
– Да, да, Гордюков, это не обман зрения, я настоящий, – приветливо проговорил он. Очевидно, глаза у меня слишком вылезли из орбит, а челюсть сильно отвисла, раз он счел необходимым меня успокоить. Профессор достал откуда-то из своих закромов тыкву с водой и передал ее мне. Я залпом осушил половину и сразу почувствовал себя значительно уверенней.
– Похоже на правду, – сказал я, возвращая ему сосуд.
– Небось, не ожидал такой встречи?
Я пожал плечами и неопределенно улыбнулся. Просто я устал удивляться. Хватит с меня. Волны моих эмоций долго с остервенением накатывались на гранитную скалу таинственности происходящего, но все время беспомощно возвращались назад, рассеиваясь на тучи мелких брызг недоумения. Самостоятельно раскусить природу того бедлама, в который я попал, не получалось. Мне требовалась полная и объективная информация извне, но кто поручится, что те сказки, которыми меня здесь потчуют, не есть, ну сказки и есть. Но я – это я, моя жизнь – это моя жизнь, и я дал себе зарок тянуть как можно дольше, не отчаиваться, не сдаваться, и всегда исходить из своих собственных интересов. Правда, их здесь было не так-то легко и определить, но я пообещал себе стараться решать все проблемы с выгодой прежде всего для себя, в меру своих способностей и разумения. А профессор. Ну подумаешь! Теперь, даже если у меня вырастет хвост, я останусь спокоен и невозмутим, как в добрые старые времена.