Я решил ее слова не комментировать. Энигма есть Энигма. Впрочем, в дураках окажется тот, кто будет утверждать, что разгадал все женские загадки.
– Интересно, а почему мы дома так по-глупому себя ведем?
– Правда, хочешь послушать?
– Да.
– Обещаешь не обижаться?
– Честное слово, не буду.
И я затянул свой длинный нравоучительный монолог:
– Во-первых, меня донимают твои постоянные рассказы о том, как на тебя кто-то посмотрел и что он при этом сказал, с явными намеками на то, что я, мол, такая раскрасавица, у меня куча поклонников, так что сиди и не вякай, если чем недоволен. Мне для того, чтобы чувствовать, что я чего-то стою, не обязательно так самоутверждаться за счет другого человека. А уж будь уверена, мне тоже можно было бы немало тебе попортить нервы пересказами всяких эпизодов. Во-вторых, бесят твои взгляды на жизнь. На эти проклятые деньги, которых всегда нет. Раздражают твои подруги, которые суют свой нос туда, куда их не просят, по-черному завидуют тебе за глаза либо вслух жалеют, если тебе не везет, на самом деле испытывая удовольствие. Советы твоих родителей. Которые сами никогда не были счастливы, но хотят, чтобы их дети жили точно так же, как они. Чтобы все как у людей. Неужели ты и вправду этого хочешь? Жить и умереть, как все?
Я ждал ответа. Еще двое суток назад она нашла бы кучу возражений. Просто из противоречия. Но сейчас она молчала, как будто позабыв все свои веские доводы.
– А в-третьих? – не выдержала она.
– В-третьих. Иногда я рычу на тебя только потому, что мне кажется, будто я для тебя – пустое место, через которое ты переступишь и пойдешь дальше даже не оглянувшись.
Таня обвила мою шею своими воздушными руками и прошептала на ухо:
– Я больше не буду.
«Еще бы, – подумал я. – На выпендреж у тебя просто не осталось времени. Ни у кого из нас не осталось».
– А знаешь, что мне докучает в тебе? – спросила Таня.
– Говори.
Но узнать всю свою подлую подноготную в тот момент не вышло. Наше внимание привлекли песнопения существа, которого Господь обидел слухом, голосом и, видимо, умом. Это вопил Саня, вкладывая в голос всю недюжинную молодецкую мощь и смертную печаль:
– Ах, зачем я на свет появи-и-лся! Эх, зачем меня мать р-родила! – ревел Юдин.
– Сашке плохо, – озабоченно сказала Таня и, поднявшись, выдернула из-под меня свою одежду. – Пойдем, а то он там совсем один.
Мне не оставалось ничего другого, как подчиниться. Пришлось одеваться и снова цеплять своего спутника, который решил, очевидно, со мной не разговаривать.
Мы застали Юдина восседающим на алтаре. Он болтал свешенными ногами и часто отхлебывал из жреческого бурдючка какое-то пойло. Но сильно пьян не был. В глазах его светилась тоска абсолютно трезвого человека, мучимого раздумьями об извечной трагичности человеческого бытия. И как я ни был на него зол, почувствовал к Сане невольное уважение: видно было, что он страдает совершенно искренне, как человек, который держал в руках полмира, но упустил удачу и остался без малейшей надежды на лучшее. Что бы там Саня от нас ни скрывал, чем бы ни был вызван его душевный гнет, горевал он вполне серьезно.
– А вот и новобрачные, – сказал Юдин тоном, в котором было больше констатации, чем иронии. – Как говорится, кто-то рождается, кто-то умирает, а жизнь продолжается.
Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что Саня имеет в виду. Мы бросились к тлеющим угольям костра, у которого покоилось тело престарелого Ибаза.
– И зачем так спешить-то? – вздохнул Саня нам вдогон.
Действительно, спешить было уже не к кому. Предок умер, скорее всего, от потери крови и физической дряхлости. Странная нелепая смерть. Человек ожидал этой ночи большую часть своей долгой и пустой жизни, однако его надеждам так и не суждено было сбыться. Но на губах его застыла умиротворенная усмешка. Он выполнил обещание: умер спокойно, и причина этого лежала почему-то в талисмане, который он узрел у меня на шее. Видимо, он надеялся, что его предсмертное заклинание подействует. Я прикрыл ему веки и отвернулся. Господи ты боже мой, из-за меня убили человека, а я веду себя так, как будто. Будто что? До чего же я запутался в своих чувствах! Нельзя даже утверждать, что в своих. Мне стало казаться, что тот Некто, который сегодня беседовал со мной в облике профессора, был прав: я – это не одна личность, а что-то полиморфное, множественное, неуловимое и неопределимое. Сразу вспомнился отрывок из Евангелия об одержимом бесами, которые впоследствии утопли в каком-то водоеме, поселившись в телах свиней. Аналогия меня напугала. Нет, я нормальный, просто попал в ненормальные условия, в которых из меня лезет все, что раньше скрывалось под спудом. Но деда мои самокопания не вернут. Впрочем, скоро мы его догоним, если, конечно, нам не удастся как-то выкрутиться.
– Вселенная убивает все, что порождает. – Саня сделал большой глоток. – Ради вас я лишил жизни человека. Бедный мужик дважды через смерть прошел. И во имя чего, спрашивается? Чем ваши жалкие человеческие страстишки важнее его жизни? Какая человечеству польза от вашей любви? Вы хоть знаете, что если бы мне удалось выполнить свой долг, мы вернулись бы на Землю, как спасители? Мы бы смогли восстановить связь миров и вернули бы обряд испытания. Представляете, тот, кто справляется, живет здесь сколько влезет. Вторая жизнь в нетронутом цивилизацией мире! И все сорвалось. Черт возьми, лучше бы я ничего этого не знал, чем теперь мучаюсь от бессилия.
– Где-то эту обувь я уже видела, – протянула Татьяна, глядя на Юдина.
– Да ну? – сощурился он.
– Точно такие же были на покойном. А теперь их нет.
– Это они самые и есть. Они ж ему больше не нужны.
– У тебя замашки мародера!
– Не судите, да не судимы будете. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов, – процитировал Юдин. – А живые должны чувствовать себя комфортно. Пока живые, – поправился он.
Тут сквозь гормональный шторм, учиненный в организме выходками Татьяны, пробился мощный алармовый сигнал. Рассвет! Серьезность угрозы до поры до времени не осознавалась в полной мере и вдруг всей мощью вломилась в нервную систему, сбивая сердечный ритм, переворачивая внутренности и вытесняя все мелкие мысли. Похоже, подобный шок испытала и Таня, так как, сжавшись в комочек, прильнула ко мне, заглядывая в глаза. А что я мог ей ответить?
– Слушай, Сань, а может, как-то… мы попробуем? Я тут виделся с одним товарищем. Не знаю, кто это, но выглядел как профессор Вритрин, один в один. Обещал, если ритуал совершу я, доставить нас прямо к пещере Харутугшава. И вообще, он очень плохого мнения о предках. Сказал, что они готовят вторжение на Землю. Так что мы все правильно сделали.
Юдин воззрился на меня с плохо скрываемым презрением.
– Тупой идиот, – покачал он головой, вероятно имея в виду меня. – Что им там делать?
– Захватывать нас.
– С дубинами?
Я и сам стал понимать, что концы с концами не сходятся. Бессмертный воин может и с дубиной бороться против современной армии. Но Ибаз умер, своей смертью поправ все россказни полубога.
– Ну что, понял?
– Кажись, понял.
– Это демоны собираются вторгаться на Землю. Они, после того как завладеют амритой, будут неуязвимы, как здесь, так и на Земле. Это им нужны новые пространства и биоматериал. Знаешь, как они копят магическую силу? Запускают сюда человека и охотятся на него, а потом ритуально убивают. Его энергия переходит к ним. Вот так вот, Серый.
Я «прозревал». Обвели вокруг пальца. И чуть было не использовали, как местный аналог антихриста. Ехидная сила! Как это естественно для человека: искренне желать добра и творить зло! Если, конечно, не врет Юдин. Такого со мной никогда не было: всегда хоть кто-то надежный находился рядом, а тут вдруг я перестал доверять даже сам себе. Так вот кто повинен в злодеяниях, с жертвами которых я столкнулся в роще. А я-то, грешным делом, о предках худо думал. Они же, считая меня пособником демонов, в свою очередь, стремились обезвредить опасный дубликат посвященного для ритуальной церемонии. Слишком поздно выясняется правда. Но, может быть, все еще можно уладить?
– Н-ну, хорошо, – неуверенно сказал я. – Давай, по-вашему, по-предковски.
– Я ж тебе говорю: ты не посвящен. Не выйдет ничего. Думаешь, я на твою девку позарился? Да за кого ты меня принимаешь? У меня просто не было другого выхода. Проклятие, надо было делать свое дело, и точка. Ты бы, наверное, так и сидел там голый, не сунулся бы ты один против троих.
Я дернулся к нему с кулаками, но Таня удержала меня.
– Ребята, не сейчас, – сказала она. – Обо мне подумайте.
– Ладно, – выдавил я. – Все равно нужно попробовать. Со мной Варья вытворял какие-то процедуры. Должно быть, то, что надо.
Саня прыснул и показал на Таню пальцем:
– Поздно спохватились. Она уже не годится.
Таня покраснела:
– С чего ты взял?
– За дурачка меня держите?
Я крепко призадумался. Надо было искать выход. Я начал понимать, отчего Саня распевал столь грустные песни. Конец стал казаться неотвратимым и очень близким. Эх, было бы больше времени!
– Тогда нужно дергать отсюда, и чем быстрей, тем лучше. Глядишь, еще успеем.
Саня гомерически расхохотался и, пародируя движения фокусника, извлек из-за пазухи тряпочку, в которой был замотан, червяк.
– Это ночной червь, – сказал он, демонстрируя его поближе. – Служит своеобразным лакмусом, индикатором опасности. – Он, как и атман человека, погибает, если не скроется от луча рассвета. Какого он цвета?
Червь почти во всю длину имел буровато-красный оттенок и лишь с одного кончика, там, где его держали пальцы Юдина, сохранял прозрачность.
– Спасайся, брат, – сказал Саня и уронил его наземь. Извивающееся существо тут же стало углубляться в грунт.
– Когда он окончательно покраснеет – пиши пропало. Понимаешь, сколько нам осталось?
Таня села на корточки, запустила пальцы в волосы, заныла. Ее била мелкая дрожь.