– Ну, добро, смертные. К закату довезу вас до Врат.
– Спасибо, господин Отшельник.
Если бы я умел считать, я бы отметил, что небо девять раз менялось. Звездную высь вытеснило странное небо, напоминающее древесную кору, изъеденную бороздами, а его, в свою очередь, сменила провисшая барханами вниз песчаная зыбь. Иногда над головой кронами вниз росли дремучие леса, иногда остроконечные скалы, увенчанные ослепительными шапками ледников. Очень красиво выглядело грандиозное море, плещущееся вверх тормашками. Все это казалось мне нормальным. Потом я, конечно, привык к обычному порядку вселенной, но во снах меня до сих пор посещают незабываемые ландшафты неба Аида из моего недолгого второго младенчества.
Плеск весла убаюкивал, и я заснул. Когда я проснулся, я сидел на берегу, завернутый в накидку из мягких беличьих шкурок. Я впервые видел такую приятную для осязания штуку, и она привела меня в исступленный восторг.
– Гу-у! – протянул я, неловко хлопая в ладоши. Мне было тепло и уютно.
– Счастливо тебе, Харон! – прозвенел голос, похожий на ручей.
Ответом было мерное удаляющееся хлюпанье.
– Было бы удивительно, если бы он попрощался, – сказал другой голос. – Он не был бы перевозчиком душ, если бы мог себе это позволить. На его место отбор, наверное, жестче, чем в разведчики и космонавты.
Парень с девушкой повернулись и подошли ко мне. Я понял, что горячо люблю их, и протянул руки.
– И что нам делать с этим дитятей?
– Будем нянчить.
Глава 6Мессия на вторых ролях
Шестое поприще прошел он – темнота густа, не видно света, ни вперед, ни назад нельзя ему видеть.
Память возвращалась глотками, если можно так выразиться. У младенца есть сосательный рефлекс, самый важный для млекопитающих на первом этапе жизни. Когда в меня насильно стали вливать какую-то жутко соленую, похожую на рассол жидкость, счастливая безмятежность запредельного забвения стала рассеиваться. Я, правда, с трудом могу быть классифицирован как младенец с моими метр восемьдесят роста и семьюдесятью килограммами веса. Но все ресурсы взрослого человека, в том числе память о социальных условностях, навыки, необходимые для выживания, из-за воздействия адской водицы некоторое время были для меня недоступны.
Представляю, каким святотатством кажутся мои россказни профессиональным химикам, но пойла из источников Леты и Кипящего котла повлияли на меня самым непостижимым образом. Не могу даже предполагать, что входило в состав чудесных напитков, но эффект от их употребления был сногсшибательным: если первая вогнала меня в эйфорическое беспамятство, то вторая ошпарила жгучей трезвостью, накатившей, пока я давился требовательно вливаемой в меня гадостью.
Честно признаться, лучше бы я и дальше пребывал в забытьи. На меня разом обрушились последствия всех тягот, перенесенных за сутки. Загудели налитые ртутью ноги, засаднила израненная кожа, зачесались вздутые места комариных укусов, заныли простуженные суставы, и так – что ни возьми. В каком-то смысле мне стало даже хуже, чем до пребывания в аду. Тогда, по крайней мере, стремительность, с которой приходили неприятности, не давала мне передышки, чтобы по-настоящему ощутить, как мне плохо. Теперь же короткий отдых позволил всем негативным симптомам угнездиться в теле и качать свои права. Так что, едва очнувшись, я почти впал в новый шок.
Я вспоминал.
В сознание из каких-то резервных источников загрузились воспоминания раннего детства, школы, события не столь отдаленного прошлого. На десерт с ясностью июльского утра выплыли вчерашние приключения.
Я молниеносно вспомнил, как поссорился с Таней, как расстроился, когда решил, что она нашла другого, как с горя решил составить компанию Юдину и выпить с ним, и как растреклятый напиток забросил меня куда-то в другой мир; как я познакомился с Варьей и он убедил меня, что окружающее – не плод моего одурманенного воображения, а мне стало так страшно, что я в панике согласился принять участие в дурацкой авантюре, которую Хранитель Священного очага благоразумно закамуфлировал под словом «испытание». В единый миг вернулись восстановленные эпизоды, в которых я принял посвящение, верхом спасся от степного пожара и избежал подстроенных предками подлых ловушек, вышел победителем из противоборства с опасными и коварными тварями из Первого круга полигона, открыл в подарке Варьи удивительные способности, встретил Саню и вместе с ним вырвал свою девушку из лап местных троглодитов. Наконец, ко мне вернулась и память о том, как я оказался втянут в грязные политические игры на стороне противников моего друга, как планы и «богов» и предков провалились из-за нашей самодеятельности, как я невольно стал мифическим героем и на пару с Танюхой поучаствовал в грандиозном ритуале; как по совету амулета наша троица скрылась в подземном мире мертвых от разгневанных пращуров, а поход по нужде вылился для меня извращенным изнасилованием психики, и так – до самого момента, когда я, расслабившись, утолил жажду из Леты, источника забвения.
Существо, ласково, но настойчиво сдаивавшее мне в рот «рассол» из вонючего кожаного бурдючка, перестало меня поить, вздохнуло и, оставив в покое, возвратилось к постреливающему углями костру, разведенному на песке.
Это был человек, это была молодая стройная светловолосая девушка, это была Татьяна Солодовникова. Энигма вернулась в компанию к моему славному корешу Сане Юдину. Похоже, они трапезничали чем бог послал, а Господь послал им на поздний ужин какую-то дичь, которую они и уплетали, с аппетитом, но с кислыми физиономиями. Товарищи по несчастью и я вместе с ними восседали на песчаной полосе между лесом и очень спокойным морским заливчиком. Мне почему-то пришло на ум, что местность похожа на устье Дона, впадающего в Азовское море, за исключением одной детали: берег был покрыт высокими, прозрачнокронными соснами.
Я понял, что оказался в той чудной местности, которая приковала мой взор в момент пробуждения у Священного очага. Горы были совсем рядом, рукой подать, как в курортных городах у Черного моря, лишь более лысые. Увы, но припомнить дорогу сюда я не смог. Видимо, когда мы выбирались из Аида, активные компоненты воды из Леты добрались даже до устройств моей кратковременной памяти.
Мои спутники разговаривали.
– Ну, как?
– Ничего. Никаких изменений. Наверное, Аскет надул нас.
– Ты хочешь сказать, что я зря таскался за этой поганой водой?
– Давай подождем. Может, еще подействует.
– Ох, черт, сколько я из-за него натерпелся! Хорошо еще, что эта тварь, которая охраняет источники, дюже медлительная. До сих пор не могу успокоиться: будь он не такой сонный, я бы от него не ушел, нет, не ушел бы. Ты ешь, ешь кролика.
– Спасибо, я что-то уже не хочу. Знаешь, я каждый раз, когда ем мясо или рыбу, начинаю чувствовать, будто это мертвое существо начинает жить во мне. И потом мне начинает казаться, что я сама как дохлая рыба.
– Ну, не мертвечиной питаются только комары, вши и прочие вампиры да паразиты.
– Все равно мне больше растительная пища нравится. Полезнее.
Саня пожал плечами, пережевывая кусок крольчатины. Я решил, что пора возвращаться в наш крохотный социум, если я хочу поучаствовать в пиршестве.
– Приятного аппетита, – сказал я.
От звука собственного голоса я едва не скончался. Интересно, посещало ли кого-нибудь ощущение, что ты простираешься за пределы собственного тела? Так вот, мне показалось, что я – нечто огромное и громоздкое, растекшееся вокруг, как гора расплавленного металла, и внутри этой оболочки болтается, как пустая жестянка, мерзкое страдающее тело. Спустя несколько секунд я настолько оклемался, что жуткие симптомы поутихли и существование перестало угнетать меня своей бесконечной враждебностью. Тем более что прийти в себя мне помогла Танюша.
– Сережка, милый! Ты очнулся! – С этими словами она ринулась ко мне, прижалась всем телом, обвила шею и звонко поцеловала измазанными жиром губами. – Слава богу!
– Ну наконец-то! Очухался, гад! – отозвался Саня. – А я уж думал сдать тебя в психушку.
– Не дождетесь! – буркнул я, принимая от любимой знаки внимания.
– С тебя магарыч, – сказал Саня. – Мне, пока я добывал тебе снадобье, дракон чуть задницу не оторвал.
– Премного благодарен за заботу. Но я вас просто подкалывал.
– Что-что?
– Шутка. Спасибо, родимые.
– То-то же. Милости просим к нашему столу.
– Уже ползу.
Я встал на четвереньки, а потом, поддерживаемый Таней, похромал к очагу. Устроившись поудобнее, я взял из Таниной руки кусочек мяса и принялся жевать, возвращаясь к жизни. Таня сидела возле моих колен с услужливым видом, готовая делать что угодно, в зависимости от того, что для меня потребуется. Мне это понравилось.
– Ну, рассказывай, путешественник, – сказал Юдин с ехидной улыбкой, – как дошел до жизни такой? Пошел облегчиться и пропал на полчаса. А потом еще и ум отобрало. Если бы мы тебя не пошли искать, так бы и окочурился там на бревне.
Полчаса? Что за чепуха, я же в этом подземелье, наверное, не меньше суток пробыл!
– Сколько я отсутствовал?
– Да минут двадцать – тридцать, не больше. Потом я стала переживать – не случилось ли с тобой что-нибудь плохое, и уговорила Сашу пойти тебя поискать. Он сначала не хотел, говорил, что нужно «пахать», а не заниматься глупостями. Но потом решил, что ты отлыниваешь от работы, и согласился тебя поторопить. Нашли мы тебя быстро, но не поняли, что с тобой стряслось. Ты, похоже, катался в луже и сминал тюльпаны. Там целая колея на земле и месиво из поломанных цветов. Отошел-то от нас всего ничего, но следов оставил – будто с тобой кто-то боролся. Что с тобой было-то, а?
Я не знал, что ответить.
– А вы ничего не слышали?
Они настороженно переглянулись:
– А что мы должны были слышать?
Я помолчал. Действительно, что?