– Очень приятно, – буркнул я.
– Доля позволила тебе добраться до меня. Ты изначально предназначен был для этого. Не важно, как ты представлял свою судьбу. У судьбы на тебя всегда были свои планы. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Я кивнул.
– Планы могут быть разные. Может быть, тебе предназначено стать свирелью для ветра и чашей для дождя, как для тех, кто украшает ограду.
Меня передернуло.
– А может, ты добудешь амриту и станешь бессмертным.
У меня свербели пятки – так хотелось сбежать.
– Но ты никогда не знал, что тебе уготовано в следующий миг. Первое или второе. Или что-то совсем иное. Обычно Доля не делится своими намерениями с людьми. Но иногда бывают исключения.
Кот потянулся, изгибая спину, и направился ко мне. Обнюхав, он примостился бочком к моему бедру и замурчал.
– Например, сегодня – подарок для тебя.
Жрица Доли отодвинулась, выжав из меня последние капли самообладания, и занялась растениями.
– Но не все сразу. В моем храме спешка ни к чему.
Ее пальцы стали плести веночек. Словно позабыв о моем присутствии, женщина, чуть шевеля губами, затянула незатейливую мелодию. Потекли минуты. Наблюдая за ее ловкой работой, прислушиваясь к приятному голосу, я мало-помалу успокоился. Удивительные метаморфозы происходили с растениями в ее руках. Они словно оживали, наливаясь свежестью. Клевер, ночные фиалки, ковыльные колоски. Спустя какое-то время венок был готов. Жрица удовлетворенно оглядела его и с улыбкой водрузила мне на голову. Я не сопротивлялся. Потом она извлекла из-за спины чашу, наполнила чем-то, по запаху – несомненно, вином, и подала мне, предварительно сделав несколько долгих глотков. Я решил, что этим она показывает, что не желает отравить гостя, однако ее объяснение было другим:
– Так ты сможешь через меня узнать начертания судьбы.
Я отпил и поставил чашу на пол. Вкус показался мне на редкость изысканным.
– Давай сыграем, – предложила жрица, добыв из-под одежды колоду крупных карт из грубой кожи и тщательно перемешав их.
Очистив от травы пространство на полу, она положила колоду в центр освободившейся площадки и снова придвинулась, так что мы оказались совсем близко. Несмотря на всю нетривиальность ситуации и мистическую атмосферу, я почувствовал достаточно интенсивный позыв желания.
– Не отвлекайся, – сказала она, словно я в этом признался.
Я смутился и перевел тему:
– Не знаю правил.
– Все просто. Возьмем по очереди столько карт, сколько ты посчитаешь нужным. Ты первый.
– Хм.
Я поскреб затылок и взял одну сверху. Карта была необычной. Наверное, что-то вроде прототипа Таро. На ней были изображены мужчина и женщина, слившиеся в соитии, над которыми вились птица и летучая мышь. Карта имела золотистый цвет, и на ней было несколько чисел, переданных штрихами и закорючками. Я, естественно, не понял, какое карта могла иметь значение, но этого, похоже, от меня и не требовалось. Следующую взяла жрица, потом снова я. На этот раз карта была серой, сюжет на ней – еще загадочней, чем на прежней: младенец в колыбельке, плывущей по волнам какого-то потока; на изголовье – сидящая бабочка, у ног – свернувшаяся колечком змея. «Точно Моисей среди нильских тростников», – подумалось мне.
Я взял по очереди еще несколько карт, уже не так пристально присматриваясь к тому, что на них было. Соперница по «игре» терпеливо дожидалась, пока я посмотрю на мой выбор, затем брала себе. Каждый раз на ее лице появлялись новые эмоции: то умиление, то тревога, то улыбка. Так, словно она вслушивалась в сложную симфоническую музыку, насыщенную страстями и тонкой эстетикой. На руках у меня оказалось пять карт. «Мало», – решил я и довел их число до семи. Потом решил, что восемь, пожалуй, лучше. Наконец, остановился на двенадцати, как оптимальном варианте – число апостолов, число месяцев в году и так далее. Но они с трудом умещались в руках, и я, чтобы не мучиться, без разбора вернул часть в колоду, не заботясь о реакции хозяйки. Этот поступок был принят жрицей как должное, без протестов, комментариев или советов.
– По-моему, хватит, – произнес я, ожидая, что последует дальше.
– Как скажешь. Теперь можешь отдать их мне.
– Не понял? А играть?
– В другой раз.
– А зачем тогда вам… тебе карты?
Она улыбнулась:
– А низачем!
– У-у, как все сложно.
Я отдал карты жрице, приготовившись слушать пророчества. Однако предсказания о грядущем, которое меня ожидает, не полились медовым потоком в мои доверчивые уши. Женщина ознакомилась с тем, что я ей всучил, удивленно наморщила лоб, затем встала, спрятала карты, взбила сенцо на полу и, укутавшись в покрывало, приготовилась потушить лучину.
– Стоп, – сказал я. – Ты оракул или нет? Танька с Саней куда-то исчезли, я столько времени тут убил, вместо того чтобы их искать, в придачу еще и ты шарлатанкой оказалась.
Жрица недоуменно обернулась, словно уже не ожидала увидеть меня.
– Тебе здесь нечего делать, Гандхарва. Ступай.
«И эта туда же», – подумал я. А вслух разочарованно проронил:
– Сама звала.
Она одарила меня новой порцией недоумения:
– Разве я могла помочь ТЕБЕ? Ты знаешь все не хуже меня.
Настала моя очередь удивляться:
– Что знаю? Ничего я не знаю. Ровным счетом. Будущего – тем более.
Жрица заговорщически подмигнула:
– Ты хочешь поиграть? Проверить меня? Или чего-то еще? Я готова послужить тебе.
Я взорвался:
– Да никого я не собираюсь проверять! Не хочешь говорить – не надо. А если гадать не умеешь, так нечего выпендриваться было!
Она оставила приготовления ко сну и снова принялась меня осматривать.
– Нет, ошибки быть не могло, – задумчиво промолвила она. – Но ты и впрямь какой-то неправильный Гандхарва. Хотя знаки Доли прямо указывают, кто ты.
– Так кто я? И что меня ждет?
На этот раз ее раздумье длилось долго. Жрица вглядывалась мне в глаза, трогала мои руки, пила вино, вертела в пальцах травинки, глядя в потолок, наконец, заново перебрала так и не перетасованные карты и сказала:
– Ага, поняла.
После этой загадочной фразы она снова вознамерилась уснуть, но я все не уходил, и она почти раздраженно уставилась на меня:
– Ну?
– Что поняла?
Неожиданно она сквозь дремоту звонко рассмеялась и сказала:
– Иди. Скоро сам поймешь. Уже недолго осталось.
Тут я вышел из себя:
– Ну неужели трудно сказать мне что-то определенное?!
– Куда уж определеннее!
Я погрозил ей топором, и она, давясь смехом, выдала:
– Ты спасешь сокровенное, приобретешь до времени сокрытое, потеряешь себя, но тела твоего земля не вкусит.
Мне стало ясно, что она надо мной откровенно издевается, и я, махнув рукой, вышел из жилища, хлопнув дверью со злости. Пошел по тропе вглубь сада, раскинувшегося за избой, и некоторое время меня преследовал ее звонкий смех. Но когда я оглянулся назад, избы и след простыл. Мне не оставалось ничего другого, как пожать плечами и идти дальше.
– Чертовщина какая-то творится! – сказал я.
«Точно», – сказал амулет.
«У тебя дурацкое обыкновение появляться тогда, когда самое веселое заканчивается».
«Работа такая».
«Пробей по своим каналам, где Юдин и Таня».
«Известно, где. Проходят через аналогичную процедуру».
«У этой дуры, что ли?»
«Это не знаю. Дура или умная, человеку ведь в голову не заглянешь».
«Ты тоже вздумал надо мной издеваться?»
«Прости. Я просто волнуюсь».
«Ты? Волнуешься? А причина?»
«Знаешь, у меня к тебе есть одна очень щекотливая просьба».
«Валяй».
«Все не так просто. Я даже не решил пока, могу ли сообщать тебе такое».
«Ну, тогда думай».
И амулет добросовестно думал всю дорогу от соблазнительной пифии до самого Мирового древа. А дорога эта, надо признать, представляла собой весьма мрачное зрелище. Черепа, кости, остатки оружия, большущие драгоценные камни и прочая требуха, очевидно, магического назначения – эти следы поверженной человеческой алчности и гордыни щедро удобряли подходы к оси миров, причем, с приближением к нему, «удобрений» становилось все больше. И хотя я теоретически был защищен от пагубы своими подвигами, оптимизма зрелище мне не добавляло: memento more!
Иггдрасиль при ближайшем рассмотрении имел вполне «древесный» вид, был он не высокий, не шибко ветвистый и не дюже широкий в обхвате. Только слабо флюоресцирующий. Решив, что такие свойства в природе мировых деревьев, я оставил попытки его классифицировать и, осторожно придвинувшись, коснулся теплой коры. Мне стало очень приятно: как-то спокойно и беззаботно было стоять, прислонившись к стволу под неподвижными ветвями Ашваттхи. На ощупь Древо казалось живым. Я прижался лицом к дереву, и мне открылась потрясающая воображение вещь: ствол был прозрачен и очень медленно дышал. А когда я в суеверном ужасе рефлекторно отшатнулся от чудесного артефакта и упал на колени, во мне открылась способность видеть его насквозь. Внутри ствола, перевитые, как двойная спираль ДНК, поднимались наверх две гибкие трубки, похожие на гигантские кровеносные сосуды. Под шершавой корой пульсировала живая плоть, состоящая из элементов, подобных тем, из которых состоит мозг. До меня, наконец, дошло, что ветви Древа шевелятся вовсе не от ветра, а повинуясь своему собственному непостижимому ритму.
Когда я освоился с переполняющим меня ужасом и благоговением, мне пришло в голову, что пришел сюда не на поклонение, а для конкретного дела, и мне еще предстоит выяснить, как справиться с задачей. Я поднялся с колен и принялся описывать вокруг Древа круги, наблюдая, как по древесным артериям медленно струится бесцветная жидкость. Сомнений не было: амритой являлся именно сок Иггдрасиля, но способ, которым его можно было бы добыть, пришел мне на ум всего один. Я приготовил нож и шагнул к Древу ближе. В глаза мне бросился чужеродный предмет, который на поверку оказался здоровенным, насквозь проржавевшим наконечником копья с остатками древка. Я слегка подпрыгнул, но его было не достать. Задумавшись, откуда бы ему здесь взяться, я вспомнил легенду об Одине, рассказанную Саней. Неужели этот миф действительно имел реальную подоплеку? Быть может, когда-то давно верховный бог германцев действительно провел тут небольшой отрезок своей жизни, затем попавший в устные предания, кочующие по умам из поколения в поколение. Это допущение понесло мою фантазию дальше.