– Саня, нам конец! Он нас видит!
– Как? Б-е-е…
– Глаз!
– Понял.
– Помоги, он меня догоняет!
Юдин подхватил меня одной рукой, и вместе мы обогнули Мировое древо, стараясь убраться из зоны видимости глаза. Не тут-то было. Проклятая тварь подобрала свою недостающую запчасть и, неся ее перед собой, словно фонарик, продолжила нас преследовать. Я едва мог двигаться, и зомби догнал нас в несколько прыжков. Тогда Юдин оставил меня и, подхватив факел, помчался к костру. Этим оружием он стал отбиваться от назойливого упыря, стараясь попасть концом факела в глаз. Это ему удалось, и глаз, сморщившись, перестал выполнять свои функции. Но обезглавленное тело, на миг замешкавшись, снова двинулось вслед за мной. Юдин, похоже, остался полностью деморализован тщетностью наших действий. Я, опираясь на колени и обожженный кулак уцелевшей руки, поспешил прочь. Так было немного быстрее, чем в случае, если использовать только нижние конечности. Но через пару секунд я понял, что мои сроки вышли, так как тень зомби поравнялась с моей.
Пока я оборачивался, чтобы видеть, как меня будут убивать, мой мозг словно молнией прострелила догадка, что тот маленький окровавленный комок плоти, который болтался на нижней веточке Ашваттхи, – второй глаз покойника.
– Саня, глаз на ветке! – завопил я, с нарастающим ужасом наблюдая, как зомби отводит кулак назад.
От удара в область нижних ребер диафрагма испуганно сжалась, выдавив из легких весь воздух, а позвоночник, по моим ощущениям, распался на позвонки. «Сломано ребро, а то и два», – определил я, стараясь усилием воли разогнать кровавую пелену в глазах.
«Ну все, крышка».
В следующий миг я пережил одну из самых грандиозных атак на мои органы чувств. Я как раз лежал на боку, вперившись в темнеющий на фоне неба силуэт врага, когда услышал стук топора, вонзившегося в Мировое древо. Небо вдруг от горизонта до горизонта покрылось густой паутиной молний, ринувшихся на землю сплошным водопадом. Гром врезался в уши с запредельной мощью, сравнимой, наверное, только с ударной волной от многокилотонного ядерного взрыва. Несколько молний, толстыми сверкающими загогулинами протянувшихся от самого неба до земли, поразили мертвеца, и его обугленный остов, рухнувший наземь рядом со мной, стал последним звуком перед наступившей на несколько секунд тишиной. Мне показалось, что в солнечном сплетении у меня образовалась странная воронка, куда засосало все мысли, силы, нервы и которая, переварив мои внутренности, извергла в кровь на сей раз не порцию адреналина, а какой-то жуткий яд, который растекся по жилам.
– Что это было? – спросил я у чудом выжившего под открытым небом Сани.
Он с расширившимися от ужаса глазами подошел ко мне, помог подняться и почесал затылок.
– Я метнул топор, – пояснил он. – Хотел попасть в глаз. Я его снял, но бросок был слишком сильный.
В следующий миг мы оба оказались сбитыми с ног. Земля прогнулась, потом мелко завибрировала и, несколько раз нас подбросив, дала напоследок такой толчок, что показалось, будто снизу по мне с размаху врезал ковш экскаватора. Толчки продолжались, но уже менее сильные. Я услышал, как рушатся перекрытия в подземном бункере управления. Нависшее над глинистым краем небольшого овражка дерево с треском стало крениться вниз, увлекая за собой большой массив земли.
– Боже! Кажется, наступает конец света.
– Ага.
– Пошли быстрее. Может, успеем.
Я повис на плече Сани, и он потащил меня по тропе, спотыкаясь, чертыхаясь и поминутно роняя мое все меньше трепыхающееся тело. Местность была неровная, приходилось часто взбираться по осыпающимся склонам, почти лишенным травы, а я не мог даже помочь себе, ухватившись за ствол дерева, так как единственная работоспособная рука была занята.
С гор доносился неясный гул. Поднялся ветер. Кроны волновались, тесно прилегавшие друг к другу ветви, качаясь, скрипели. Грозовые тучи, набирая скорость, катились по небосводу, угрожающе рыча.
Саня выдыхался, стараясь помогать мне взбираться. Иногда он залезал наверх и, упираясь во что-нибудь ногами, просто втаскивал меня за руку. Когда хлынул дождь, его усилия утроились, хотя эффект от них стал гораздо скромнее. Иногда нам приходилось буквально ползти по-пластунски, превозмогая боль, отплевываясь от потоков воды и грязи, из последних сил отталкиваясь закоченевшими ногами от чахлых пучков травы и узловатых корней. Разум отупел, в голове крутилась, словно заезженная пластинка, только одна мысль: мне плохо, я скоро умру, никто не может мне помочь. Обида на все и вся тщилась вырваться наружу, но закрома слез были пусты, и только бесконечная судорога в горле да непрерывная дрожь страдающего тела говорили Вселенной о том, что я ненавижу ее и проклял день своего рождения.
Насквозь промокшие одежды налились свинцовой тяжестью, но давали хоть иллюзию тепла. Несмотря на мое мычание, выражающее протест, Саня сорвал их с меня, чтобы облегчить себе ношу. Дыхание его стало прерывающимся, со лба катился пот, перемешиваясь с дождем, который он поминутно смахивал рукой. Глаза Юдина потеряли осмысленное выражение, в них читался только животный страх и жажда жизни. Но это была не паника, а, напротив, движение воли, собранной в кулак, брошенной на алтарь борьбы последней надежды, подвига духа и тела. Я – голый, бессильный, словно ворох веревок, холодный, как мертвец, – болтался у него на плече, понимая: не брось он меня, мы оба погибнем. Но воли крикнуть ему: «Оставь меня, иди сам!» – не было. Я трусил сделать этот благородный жест. Как знать, а вдруг он согласится? Мысль о том, что я останусь подыхать на склоне под проливным дождем, так близко от вожделенной пещеры, была невыносима. Нет! Вот еще усилие, мое изможденное тело поможет тебе, друг, спасать его. Что там я думал час назад? Я не боюсь рассвета? Лгун. Позер. Устроил театр в собственной голове. Да, я боюсь смерти, каких бы глубин страдания ни достиг! Устал, дружище? Ну, отдохни секунду, отдохни больше, только неси меня дальше, не оставляй! Слышишь, не бросай меня!
Мы выбрались на гребень небольшой скалы. Редкие сосны, сверкающие в сполохах молний струи ливня. Снова подземные толчки. Скользкие камни, кажется, пытаются сорваться с насиженных мест и покатиться вниз. Накрыть нас собой, наглухо запечатать под землей своей вечной печатью, скрыть от ветра, света, дождя. Под них не течет вода.
Начинающийся бред прогнала пощечина:
– Эй, очнись же!
Зрачки снова навели резкость. Искаженная усталостью физиономия Юдина выплыла из тумана. Он держал мою голову в руках.
Напрягшись изо всех сил, Юдин взвалил меня на спину и потащил. Онемевшие от холода члены уже не подчинялись моему мозгу, а обескровленное тело почти утратило всякую чувствительность. Глаза бессмысленно воспринимали набор оттенков тьмы, кружащейся в бесконечном круговороте.
Подъемы, падения, грязь, дождь, тупая боль. Так продолжалось еще какое-то время, может, полчаса или больше. Пока Юдин на горной тропе не поскользнулся и мы не скатились кубарем в какую-то яму, подобие склепа, наполовину заполненную жидкой грязью и оборванными ветвями. Юдин, побарахтавшись немного, подполз ко мне и помог освободить голову из жижи. Он взглянул наверх, и глубокие складки, возникшие от напряжения, сложились у него на лбу в новый рисунок. Я понял все. Даже при огромном желании он не сможет вытащить меня наверх из этой западни. Для этого ему нужно как минимум альпинистское снаряжение. А у него нет ничего, кроме клубка изможденных сухожилий. Но сам он, если поднатужится, вполне способен оказаться наверху. И он это сделает, потому что не захочет подыхать здесь со мной просто из чувства солидарности.
Саня понял, что долгих объяснений не потребуется. Молча он снял с себя остатки одежды и положил на валун рядом со мной. Миг поколебавшись, он вложил мне в руку топор.
– Если хочешь – можешь убить меня сейчас.
Он терпеливо ждал несколько секунд. Не знаю, был ли его поступок искренним движением души или он просто очень хорошо меня знал, чтобы понимать, что ничем не рискует. Впрочем, в тот момент я сам не мог бы поручиться, что не использую оружие по назначению. Мои пальцы несколько раз сжимались, поддавшись неясным внутренним импульсам. Я понимал, что не имею никакого морального права просить его остаться, но жгучая зависть к нему за то, что он еще может идти, за то, что у него есть шанс добраться и выжить, снедала меня. Однако моя рука не шелохнулась.
– Спасибо, – хрипло сказал Саня. – Что же, твоя участь легче. Значит, смерть друга в моей руке. Вот и верь после этого пророчествам. Не беспокойся, за Таней я присмотрю. Мы будем тебя помнить. Прощай, Сережка. И прости меня. Ты же должен мне желание? Вот мое желание: прости меня.
Он коснулся ладонью моей щеки, тоскливо посмотрел в глаза и стал карабкаться наверх. Через минуту я перестал слышать его шаги наверху. Вода прибывала. Я вполз на камень, укутался в оставленную Юдиным одежду и стал смотреть наверх. Ужас от осознания приближающейся смерти был настолько невыносим, что хотелось разбить голову о камни – лишь бы избавиться от него. Только слепая надежда продолжала питать жизнь во мне.
Через полчаса я понял, что он не вернется. Только после этого пришел настоящий страх.
Глава 8Благовест для Иова
Через пропасть нельзя перепрыгнуть в два прыжка.
Чем-то, я точно даже не знаю, жизнеописания святых и основателей различных религий неуловимо напоминают мне тщательно спланированные и поставленные рекламные кампании. Как правило, сии великие мужи прозябали в числе отпетых грешников или ничем не примечательных личностей, но вдруг, как по мановению волшебной палочки, их осеняла благодать, в которой они спешили видеть милость высших сил. Либо их, невзирая на прошлые заслуги или отсутствие таковых, божество почему-то избирало из числа всех прочих перстных существ для осуществления своих замыслов. Порою с ними приключалось еще что-нибудь эдакое, столь же захватывающее и поучительное, и обязательно с претензией на общечеловеческую значимость. Иначе у них не было бы никаких шансов на то, чтобы запудрить соплеменникам голову и таким образом дать им пинка, чтобы они заползли еще на одну ступень цивилизации.