– Христофорыч, я разузнал про парня, сына Бражника! – закричал он с ходу. – Двадцать четыре года, айтишник, работает в банке, характеризуется положительно. Не пьет, не курит, не женат. Родителей нет. Мать умерла два года назад, приемный отец раньше. Не похоже, чтобы Бражник вышел на связь…
– Хорошо, я тебя понял, – сказал Монах.
– В смысле? Может, встретимся с ним?
– Зачем?
– Просто так. Мне его показали, ничего парнишка, приятный. И вообще…
– Извини, я перезвоню, – сказал Монах.
– В смысле? Ты где?
– Я перезвоню, – повторил он.
– Подожди, ты с ней? – закричал Добродеев, но ему уже никто не ответил.
Зная его настырность и репортерскую беспардонность, Монах отключил айфон и вернулся в гостиную, сел на диван. «Знакомый», – ответил он на тревожный взгляд Эммы и вдруг недолго думая притянул ее к себе. Она напряглась, застыла на миг и рванулась, но он не отпустил, прижал к себе, чувствуя, как колотится ее сердце. Она напоминала ему загнанное животное.
– Никогда не поздно начать заново, – сказал он ни с того ни с сего. – Жизнь длинная, всего намешано. Иногда нужно просто смириться, а не лезть на баррикады. Есть вещи, которые не стоят борьбы и не были запрограммированы с самого начала…
Эмма не ответила. Он чувствовал ее теплое дыхание на своей шее…
Глава 31Раскат грома
Монах сидел за компьютером и не торопясь, с удовольствием, пил кофе, когда в дверь позвонили. На столе были разложены фотографии Янины и Маргариты, которые не давали ему покоя. Если с убийством девушки из Березового все было более-менее ясно, то с убийством Маргариты не складывалось до сих пор. Он только погрузился в размышления, пытаясь понять, что его беспокоит… чьи-то слова, некая картинка, несоответствие, мимолетное чувство, возникшее… когда? Где? И тут вдруг раздался звонок. Монах чертыхнулся. Рука дрогнула, он пролил кофе и чертыхнулся снова. Спрашивая себя, кого принесло в такую рань, в то же время прекрасно зная эту раннюю пташку, он отправился в прихожую и приник к дверному глазку. С той стороны на него смотрел взволнованный Добродеев.
– Христофорыч, открывай! – Журналист замолотил в дверь кулаком.
Монах, борясь с искушением притвориться дверным автоответчиком и сообщить, что никого нет дома, открыл и спросил:
– Пожар? Где горит?
– Христофорыч! – с ходу закричал возбужденный Добродеев. – Новое убийство! Опять знак! Все, как предсказала ведьма! Ты тоже говорил, что это только начало, а я не верил! Это маньяк! Я не представляю себе…
– Когда? – перебил Монах.
– Позавчера вечером!
– Известно кто?
– Известно! Молоденькая девчонка, снова знак, срезана прядь волос… Кофе можно? Голова кругом, ни фига не соображаю!
Добродеев стащил дубленку и бросил на тумбочку.
Они сидели на кухне, Добродеев хлопотал с кофе и возбужденно посвящал Монаха в детали нового убийства:
– Молоденькая девчонка, между прочим, работала до недавнего времени в «Пасте-басте», возможно, мы ее видели. Прямо в парадном ее дома. Задушена шнуром или шарфом, как и Янина, орудия убийства не обнаружено. И снова знак! Позавчера около восьми вечера. Дом спокойный, почти одни пенсионеры, никто ничего не видел. Нашли только утром. Но подозреваемый нарисовался и задержан! Наш майор в героях, сработал оперативно.
– Кто? – спросил Монах.
– Ты не поверишь, Христофорыч! Тесен мир, я всегда говорю. Задержаный – Андрей Коваль, сын Бражника!
– Сын Бражника? А он тут каким боком?
– Оказывается, они встречались, а месяц назад она его бросила, и он вообще слетел с катушек. Парень странный, инфантильный, в голове одни цифры. Программист, одним словом, но в банке его любят. Ходил за ней следом, дежурил во дворе, торчал у подъезда на скамейке, пытался взломать дверь. Она ему не открывала, так он учинил скандал, – вмешались соседи, кое-как утихомирили. Угрожал! Говорят, пьющий.
– Он признался?
– Молчит. Майор с ним беседовал – представляешь? – несколько часов, а тот не сказал ни слова. Они думают провести психиатрическую экспертизу, там явно что-то с головой. Он ей постоянно звонил и писал, она не отвечала, он и… взорвался.
– Почему она его бросила?
– Ой да какая разница! Надоел. Пацан пацаном, не мужик, вот и бросила. А у него слетела крыша…
– Его кто-то защищает?
– Пашка Рыдаев, говорят.
– А деньги?
– Он неплохо зарабатывает, деньжата имеются. Дело будет громкое, тем более в свете последних событий. Пашка своего не упустит, он такие дела любит. Спустит цену в случае чего. Может, Бражник подкинет, не бросит же в беде единственного ребенка…
Глава 32Бумеранг
Мой день заботы отравляли
Пустой и мелкой суетой,
И комары всю ночь жужжали
Над горемычной головой.
Мне поневоле приходилось
И лгать, и деньги занимать…
Бражник вздрогнул от резкого звонка в дверь, отвернулся от компьютера и замер, прислушиваясь. Звонок повторился. Он поднялся и пошел открывать, даже не выглянув в окно, как всегда. Ему было все равно. Все посыпалось, как карточный домик, вся его жизнь, планы на будущее, замыслы… все! После смерти Маргариты… Вот и не верь после этого в проклятия! Во время последней их ссоры она кричала, что проклинает его, а он иронизировал, спрашивал, из какой это пьесы и хорош ли ее новый… Он намеренно не выбирал слов. Эмма видела ее с мужчиной, о чем сразу же донесла. Эмма… та еще штучка. Робот! Ничего женского, но надеется прибрать его к рукам. Пытается, во всяком случае. Она нужна ему… была. Он чувствовал себя отвратительно, понимая, что Маргарита рано или поздно уйдет. Все к тому и шло. Любовь? Не осталось любви, одно выжженное поле… или жерло вулкана с клокочущей лавой. Любви не осталось, только ревность и злоба. Свободу тебе? И деньги? И ключ от дома? Он был дураком, подписав кабальный брачный контракт. Лопухнулся, как пацан. Черт с ними, с деньгами, не в них дело. Свободу надо заработать. А ты попроси, встань на колени, поцелуй руку… Примерно так он чувствовал, понимая в то же время, что не станет Маргарита ни просить, ни целовать. И уж тем более становиться на колени. Она уйдет и устроит из своего ухода спектакль, фейерверк, шоу, превратив его в дурака…
Он навестил Эмму раз, другой, они пили вино, он жаловался на жизнь. Она с пылом убеждала, что он необыкновенный и достоин лучшего; он, потешаясь в душе, говорил, что она понимает его, как никто другой – даже страшно, – и она единственный его друг… Потешаться-то то он потешался, но внимал и верил, что достоин лучшего. Всякий человек достоин лучшего, разве нет? У него никогда не было друзей, он в них не нуждался. Попутчики, приятели, партнеры – да, но не друзья. Дружба, как и любовь, налагает обязательства, давит, заставляет принимать решения вопреки собственным интересам. А партнера можно запросто отодвинуть: ничего личного, только бизнес, – что он и проделывал не раз, не испытывая ни сожалений, ни угрызений совести… этой зеленоглазой химеры! В последний раз ему не повезло: немцы ведут бизнес жестко, но честно, он не рассчитал и вылетел. Пришлось вернуться в родной город зализывать раны. Маргарита взбунтовалась: не хотела сидеть в этой чертовой дыре, играла в молчанку и переставала разговаривать. Он был занят, оглядываясь по сторонам, подыскивая новый бизнес, и упустил момент, когда что-то в их жизни поменялось. Маргарита перестала жаловаться и закатывать истерики, казалась довольной, надолго уходила из дома. Он спохватился, когда все зашло слишком далеко, и надавил проверенным способом – перестал выдавать «пособие» на побрякушки и тряпки. Всегда срабатывало, но не сейчас. Маргарита презрительно усмехнулась, назвала его лузером и предложила подавиться своим паршивым баблом. Они поскандалили, и она пафосно прокляла его. Он никогда не забудет, как она стояла перед ним в распахнутом атласном халате, с распущенными волосами, с лицом, перекошенным от бешенства, и кричала, что проклинает! Она много чего кричала, от ее визга звенело в ушах. Потом он думал, что это была точка отсчета, после которой все пошло вразнос. Он не собирался отпускать ее, во всяком случае сейчас. Их семейная жизнь зашла в тупик, они давно чужие, он подумывал о разрыве, но решать будет он! Он – лидер стаи и свою волчицу чужому волку не отдаст. Скандалы? Визги и проклятия? Мольбы и слезы? Да ради бога! Он чувствовал себя зрителем в театре – шла третьесортная пьеса, он скучал, его смешили пафос и надрыв героини…
Он отпер дверь и увидел… А эта откуда взялась? Снова с письмом? Или за деньгами? Умная Эмма оказалась права?
На пороге стояла Галина Максимовна.
– Здравствуй, Виктор, – сказала она. – Нужно поговорить. Можно войти?
Он стоял, рассматривая ее и не чувствуя ни малейшего желания впустить. Женщина недолго думая шагнула через порог, и ему не оставалось ничего другого, как посторониться. Она вошла, захлопнула за собой дверь и спросила, враждебно глядя на него:
– Так и будем стоять?
Он молча повернулся и пошел из прихожей. В гостиной она без приглашения села в кресло, расстегнула пальто и, глядя на него в упор, сказала:
– Твоему сыну нужна помощь.
«Что и требовалось доказать», – мысленно ухмыльнулся Бражник.
– Мой сын? Ты уверена?
– Твой, можешь мне поверить. Сделай анализ! Лена написала письмо перед смертью, надеялась, что ты когда-нибудь вернешься, и решила, что ты должен знать про сына. Думала, ты обрадуешься, до самого конца ожидала, что ты вернешься. – Галина Максимовна жестко усмехнулась: – Она так и не поняла, что ты за человек. Андрей, твой сын, вырос у меня на глазах. Ему ничего от тебя не нужно, он даже не знает про тебя. Его отцом был Дима Коваль. Я знала, что ты давно в городе, но не торопилась с письмом… не была уверена, что нужно. Ты даже не попытался разыскать Лену, узнать о ребенке… Ты бросил ее беременной! Подлый поступок. Ты обманул своего партнера… так говорили, и он уже не оправился. Знаешь, что с ним случилось? Не знаешь, конечно. Его уже нет в живых, как и Лены. Ты оставил о себе недобрую память…