– Почти ничего, – разочарованно сказал Добродеев. – Собираются показать в новостях, может, ее узнают. Ждут, что родные начнут искать, заявят об исчезновении. Всего сутки прошли.
– А это что? – спросил Монах. – На щеке. Родимое пятно? Есть ракурс? Что это, тату?
– Это не родимое пятно и не тату, а какой-то знак. Нанесен красной тушью или фломастером, ночью был дождь, и он стерся. Трудно разобрать. Вроде цветок… Королевская лилия!
– Это не цветок. – Монах достал из ящика буфета лупу. – Похоже на… – Он запнулся. – Это узел Троицы! Точно! Трикветр.
– Что? В смысле? Какой Троицы? Настоящей Троицы, религиозной? При чем тут Троица? Убийца сектант?
– Ни при чем, просто название. Треугольник. Известен несколько тысяч лет, найден в кельтских рунах, у славян, в ближневосточных цивилизациях. Известен чуть ли не с бронзового века. Помню, интересовался эзотерикой по молодости. Набери-ка в инете!
– Ну да, ну да, ты же у нас волхв, – пробормотал Добродеев, доставая айфон. – Говоришь, узел Троицы? Нашел! Так, так… Значение неизвестно, возможно, просто орнамент… – зачастил он. – Ученые спорят о сакральном смысле. – Он оторвался от чтения и фыркнул: – Ха, кто бы сомневался, они всегда спорят, все правы, доказать ничего невозможно. Диссертации, гранты, оплевывание соперников, научные диспуты. Все в кучу, бесконечность, возрождение, фазы движения солнца и луны, три возраста человека, Вселенная… Кто больше! Викинги считали его знаком Одина, славяне – оберегом и защитой семейного очага. Тут еще много всего. Между прочим, похож на листок клевера. Точно! То есть или клеймо, или магия, или оберег. Или даже символ плодородия. Одним словом, защита от темных сил. Тут полно картинок с этим… треугольником. Все разные, один лучше другого… – Некоторое время он молча рассматривал знаки, а потом сказал: – Красивый, сбалансированный, устойчивый…
– Как и число «три», – заметил Монах.
– Христиане стали использовать его как символ Троицы. В нем чувствуется какая-то тайна…
– Тайна, ага, а еще сакральность, астральность и потусторонность. Как это ты прошел мимо? Ты же у нас спец по тарелкам и эзотерике.
– Мне странен твой скепсис, ты же волхв!
– Сейчас его используют все кому не лень, полно логотипов, полно вариаций.
– И что бы это значило? – спросил Добродеев, откладывая айфон. – Какой смысл?
– Что угодно. Каждый индивид может подогнать под него свое видение и свой смысл. Бог, дьявол, оберег, возрождение, кара или карма… Никакой конкретики, никакого общего смысла. Ни-че-го.
– Или всё.
Монах пожал плечами:
– Или всё. Как он нанес его? Чем?
– Наверное, фломастером. Или маркером. Зачем? Какой-то фанатизм чувствуется… Маньяк?
– Зачем? – задумался Монах. – Трудно сказать. Убитая женщина – факт, узел Троицы – факт. Остальное домыслы и растекание мысию… Или мыслию. – Он замолчал и снова принялся рассматривать фотографии. – Что у нее с волосами? – спросил вдруг.
– Заметил? Он обрезал ей волосы. Неровно, будто спешил…
– Не думаю, что спешил. Он хотел ее унизить. Волосы – символ духовности, силы и статуса во многих культурах. А в других, наоборот, символ дьявола, и их сбривали. Жрецы, например, были с бритыми головами. Ведьмам брили головы, чтобы лишить их силы…
– Ведьмам?
– Ведьмам. И… некоторым другим. Перед казнью.
Некоторое время они смотрели друг на друга.
– Ни фига себе, – сказал Добродеев. – Это как понять? Знаки, волосы… Между прочим, ведьмы рыжие, а эта темноволосая. И что это, по-твоему? Культ? Сатанисты? У нас в городе? Если это кара за что-то, то…
– Кара в понимании убийцы, – подхватил Монах. – Мало ли что он себе напридумывал. Я, конечно, не господь Бог, но у меня нехорошее предчувствие, что она не последняя жертва. Возможно, первая, но не последняя. Премьера, так сказать. Такое затевают с дальним прицелом, это не одноразовый спектакль. Он будет совершенствоваться, придумывать новые штрихи, упиваться своей ролью и аплодисментами. Он художник, ему мало просто убить. У него есть цель, и он пойдет до конца. Хотя… – Монах задумался, почесал бороду и задумчиво посмотрел в потолок.
– Хотя? – повторил Добродеев, рассматривая его во все глаза и ожидая откровения.
– Странный тип, странное действо, – туманно ответил Монах. – Не пляшет…
– Что не пляшет? В каком смысле?
– Мысли вслух, Лео, не суть. Всё домыслы, декорации… Даже то, что он не тронул золото… Как-то слишком, тебе не кажется? Просто мордой тебя тычет…
– Мордой тычет? – с недоумением произнес Добродеев. – В каком смысле? Куда?
– Хотя, с другой стороны, ритуал должен впечатлять, – продолжал Монах. – Это тебе не логика. Он должен напугать и запомниться именно алогичностью. В каком смысле? Черт его знает, в каком. В каждом действии суть подводные течения. Посмотрим. Кто ведет дело?
– Майор Мельник.
– Наш майор? Везуха! – обрадовался Монах. – Завтра же напросишься на беседу под видом озабоченной общественности, устроишь провокацию и вызнаешь нюансы. Будь кроток и мудр, прикинься шлангом, выдвинь пару идиотских версий, похлопай глазками… Ну, ты сам знаешь.
– Думаешь, клюнет?
– Не сомневайся, Лео. Они в тупике, к бабке не ходи. Тут дело тонкое, это тебе не пьяная бытовуха, они ни уха ни рыла не отбивают. Он сообщит кое-какие детали – якобы случайно проговорился, – погрозит пальчиком и предупредит, чтобы не лезли и не путались под ногами, а то имейте в виду! – Монах ухмыльнулся и потянулся за стаканом. – Словом, скучно и предсказуемо, девушки. Разыграет привычный спектакль. Мы их единственная надежда, Лео, и он это прекрасно понимает. Но профессиональный и корпоративный гонор зашкаливает, а потому, караул, не путайтесь под ногами, а то санкции, а сами только и мечтают… – Он помолчал, сказал после паузы: – Чего-то давненько мы им фитиля не вставляли. Посему считаю заседание Детективного клуба умных и толстых любителей пива открытым. Ад рем, Лео.
– С чего начнем? – деловито спросил Добродеев.
– Есть у меня некая мыслишка… Проклюнулась по ходу, так сказать, – сказал Монах. – А если пощупать наших эзотериков? Клуб «Руна», помнишь? Где президентом странный малый, внучок нашей Саломеи Филипповны… А вдруг бинго? Как его? – Он пошевелил пальцами. – Никитка! Вдруг они знают про узел… Да и сама Саломея, может, подскажет чего. Надо бы смотаться к ней в Ладанку. Дорогу помнишь?
– Помню. Ты прав, с ней поговорить не помешает, – загорелся Добродеев. – Она же ведьма! С утречка выловлю Мельника, и сразу рванем.
Монах кивнул…
Глава 4Визит к ведьме. Странный разговор
…Раздула свой очаг,
Смугла и остроскула,
С лихим клеймом разгула
И с пламенем в очах.
Ведьма, ведьма… Ну какая, к черту, ведьма! Саломея Филипповна не ведьма, не надо преувеличивать и повторять досужие сплетни. Саломея Филипповна по профессии ветеринар и травница, разбирается в растениях, грибах и ягодах и видит всякого человека насквозь. Тем более глаза у нее черные и пронзительные, взгляд оценивающий, голос громкий, а внешность… Представьте себе крупную женщину в длинной темной одежде, с распущенными по спине черно-седыми волосами, уставившуюся на вас в упор. Представили? Поежились и сглотнули невольно? И мурашки по спине? Правильно, так и надо. Добавьте сюда тяжелую походку, размашистые движения, ироническую усмешку на грубоватом лице, не лишенном известной привлекательности, – и Саломея Филипповна перед вами как живая. В ее фигуре чувствуется такая значительность и сила, что ей невольно уступают дорогу, когда, подметая улицу длинными юбками, она целеустремленно шагает куда-то по делу – к заболевшей корове или к человеку. Да, да, людей она тоже лечит, потому что человек та же скотина, извините за выражение. Принимая во внимание все вышесказанное, взвесив и поразмыслив хорошенько… Ладно, наверное, все-таки немножко ведьма.
Монах и Добродеев давно знакомы с ней, даже дружат. Монах вообще питает к ней слабость, уж очень колоритная фигура. Умная, рассудительная, видит тебя насквозь. А какие у нее настойки на травах и меду! Говорит немного, резонно, каждое слово на вес золота. Философ! Поговорить с ней – все равно что окунуться в животворящий источник. И задатки ясновидения в наличии: может предсказать будущее, правда, не всегда понятно, что именно она предсказала. Но дуновение в затылке и ощущение вставших дыбом волос имеют место быть.
Добродеев с самого утра взялся за отлов майора Мельника, и преуспел. Майор согласился встретиться на их обычной явке – у памятника Пушкину напротив его места работы. Добродеев, сгорая от нетерпения, прилетел за десять минут до назначенного срока на тот случай, если майор вдруг придет чуть раньше, прекрасно понимая, что не придет: майор сказал в десять ноль-ноль, значит, в десять ноль-ноль. У Мельника обостренное восприятие времени, каждая минута и даже секунда на счету. Кофе он пьет три минуты с четвертью, перекусывает в столовке одиннадцать минут, это слегка, а если обед, скажем, то тянет на все пятнадцать. Все знают, восхищаются и слегка завидуют, хотя не упускают возможности позубоскалить – за спиной, потому что при виде майора, здоровенного детины с пудовыми кулаками, пропадает всякое желание острить. Майор Мельник и Добродеев давно дружат и взаимовыгодно кооперируются по мере возможностей. Майор подкидывает дозволенные к разглашению, так сказать, детали криминальных расследований, а журналист – городские сплетни.
Встреча произошла согласно протоколу у памятника в десять ноль-ноль.
– У тебя четыре с половиной минуты, – сказал майор Мельник. – Выкладывай.
– Что по женщине из парка? – выпалил Добродеев. – Личность установлена? Это секта? Маньяк? Что уже известно?
Майор Мельник нахмурился…
… – Понимаешь, Христофорыч, у них ничего еще нет! Ни-че-го! – эмоционально выкрикивал Добродеев, отчитываясь перед Монахом. – Ни имени жертвы, ни версий! Он дал понять, что они действуют: изучили шины на стоянке, прочесали территорию парка, обыскали с водолазами пруд, опрашивают жителей близлежащих домов. Еще пригласили историка из музея, спросили насчет знака. Майор интересовался, что говорят в народе.