– Согласно Платону, символ триединой природы Вселенной – небо, земля, человек или человек как тело, душа и дух. Божественное равновесие. Гармония замысла и исполнения… Всего не перечислишь. Каждая религия трактовала его по-своему. Христиане в том числе. Почему? Я же говорю, позер. Мог выбрать любой другой.
Они помолчали.
– Все? – Взгляд у майора был тяжелым.
– Хочу спросить… – начал Добродеев. – Маргарита исчезла четырнадцатого, нашли семнадцатого. Где она была все это время? Не думаю, что на пляже, ее бы заметили…
– Ее продержали где-то двое суток перед тем, как отвезти в рощу.
– Где-то? А как ее убили? – спросил Монах.
– Ей нанесли удар по затылку, около трех дней назад, то есть вечером четырнадцатого, скорее всего. После чего убийца остриг волосы и нарисовал знак. Держал где-то около двух суток, ночью семнадцатого отвез на пляж. В девять утра ее нашли бегуны, там хорошая дорожка…
– То есть убили ее почти сразу после исчезновения. А зачем он держал ее где-то… почему не избавился от трупа сразу? – спросил Добродеев.
Ему никто не ответил.
– Все? – Майор посмотрел на Монаха и перевел взгляд на журналиста.
– Все… вроде.
Мельник поднялся.
– Ты, майор, не забудь посмотреть записи с видеокамеры в «Английском клубе», куда-то же она делась… Маргарита Бражник, – подсказал Монах. – А когда вызовешь Бражника на опознание, покажи ему на всякий случай Янину Сокор.
Майор Мельник только глазами сверкнул и не прощаясь пошел к выходу.
– Он был готов нас убить, – хихикнул Добродеев. – Особенно за рекомендации, он же не дурак, а ты прямо как с придурком. Даже не попрощался.
– Вырвалось. Дурацкая привычка расставлять все по полочкам. Ты заметил: он не сказал, чтобы мы не совались и не путались?
– Заметил. Расстроился человек. Почему ты назвал убийцу позером?
– Двадцать первый век… – неопределенно произнес Монах и замолчал. Разочарованный Добродеев понял, что больше тот ничего не скажет, но ошибся. Монах почесал бороду и продолжил: – Прочитал тут пару дней назад в Интернете… Один шутник в Малайзии раскрасил собаку под тигра и выпустил на улицу. Народ до смерти перепугался, кинулся врассыпную. Чисто тигр! Правда, если присмотреться, видно, что все-таки собака.
– И что? – спросил Добродеев после паузы.
– Ничего, просто вспомнилось. Что пьем? Коньячок? Ставит проигравший. А кто у нас проиграл?
– Да помню я! – Добродеев махнул рукой, и бармен, он же хозяин заведения Митрич, устремился к ним со своей дребезжащей тележкой, нагруженной бокалами с пивом и тарелками с бутербродами.
– Ну что? – выдохнул тот, подъехав. – Нашли убийцу? Майор даже пива не захотел, расстроился. Значит, дело швах. Не нашли! – Он принялся разгружать тележку.
– Пока не нашли, Митрич. Ищут, работают. Кстати, нам сегодня коньячок, Лео угощает.
– Дата?
– Просто так, – сказал Добродеев. – Весна…
– А это правда, что было еще одно убийство? Весь город просто жужжит! Два убийства за три дня, две женщины…
– Правда, Митрич.
– Говорят, секта. – Тот понизил голос: – Сатанисты! На жертвах нашли какие-то знаки, и волосы обрезаны. Подруга мамочки Мария Августовна, умнейшая женщина, говорит: их приносят в жертву! Выбирают похожих друг на дружку и убивают. Культ сатаны, как в Америке или в Европе. И самое главное, поймать их практически невозможно. Подпольная цепь, полная конспирация, каждый член знает только двух других… или даже одного, чтобы в случае пыток никого не выдать.
– В случае пыток? – удивился Добродеев.
Митрич покивал:
– У них жесткий статут и обет молчания, чтобы не было утечки. Обнаружить их практически невозможно, нужны нетрадиционные методы.
– Осиновый кол? – предположил Монах.
– В том числе! Или серебряная пуля, как на Дракулу. Вся надежда только на вас, ребята. Майор тоже понимает, вон какой мрачный.
– Ты, Митрич, держи нас в курсе, кто что говорит, всякие подозрительные телодвижения, как говорится. Слухами земля полнится, – сказал Монах.
– А как же! Буду. Вы кушайте, ребята, еда помогает от стресса. Если надо что, только скажите. А я сейчас вам коньячок! – Он убежал.
– Что будем делать, Христофорыч? – спросил Добродеев, нацеливаясь на бутерброд покрупнее.
– Дел непочатый край. Первое – видеозапись из ресторана. Это на тебе, Лео. И возьми фотки у Ивана Денисенко, хочу рассмотреть Маргариту поближе. Сделаешь?
– Иван не даст, – сказал Добродеев. – Жмот страшный.
Монах ухмыльнулся:
– Скажи, для меня. А мы за это будем держать его в курсе. Я сегодня же вечером заскочу к Жорику, поспрошаю Анжелику – интересно, что говорят ее подружки.
– Да что они могут говорить! Одни бабские сплетни.
– Согласен, но рациональное зерно или идею, если повезет, можно выловить. Отталкиваясь от обратного. Это на сегодня. А завтра… – Он замолчал, раздумывая. – Завтра я бы смотался в Березовое… Сколько туда?
– Примерно сто семьдесят кэмэ. Думаешь, стоит?
– Стоит, Лео, еще как стоит! Подружки наверняка знают, к кому она поехала. Ментам могли не сказать, мне могут не сказать, а тебе, золотому перу журналистики, споют как по нотам. Ты наше стратегическое оружие, Лео. Скажешь, что собираешься дать материалец, они и потекут. Добавишь автограф и пару комплиментов… да ты и сам знаешь. Думаю, за пару часов управимся… Как? Поговорим, и сразу обратно.
– Да ладно тебе! – Польщенный Добродеев сделал вид, что смутился. – Если ты так думаешь… В принципе, я не против. А потом?
– Потом будем думать. Кстати, Лео, надо бы тебе проскочить на рысях в «Английский клуб», пока майор не изъял запись, – сказал вдруг Монах. – Он удавится, а не даст. Надо бы успеть раньше.
Глава 7Ужин в теплом семейном интерьере с хомяком
Я встречу вас за квадратом стола.
Мы чайник поставим. Тепло. Уют.
Звонить Монах не стал, решил сделать сюрприз, да и не хотелось суеты, официоза, приготовлений. Накупив всякого-разного в «Магнолии» поблизости, с двумя здоровенными торбами, чертыхаясь, он стоял под дверью, вспоминая код. Дверь открылась, из подъезда вышла толстуха в мохнатой шубе. Он поздоровался и ногой придержал дверь.
– Вы к кому? – спросила та, подозрительно рассматривая его.
– К Шумейкам! – поспешил Монах.
– Их хулиган устроил пожар, вызывали пожарных. И орут все время, покоя от них нет!
– Передам непременно, – пообещал Монах. – До свидания!
За дверью семейства Шумейко действительно стоял крик. Воспитательный момент, не иначе, решил Монах. Он позвонил, и крик стих. Монах позвонил еще раз и уловил движение в глазке.
– Откройте, полиция! – сказал он страшным голосом.
Дверь распахнулась, Монах увидел разгоряченного и расхристанного более обычного Жорика.
– Ничего, что я без звонка?
– Проходи! Молодец, что пришел. Я думал, опять участковый. Анжелка напирает, что я не воспитываю, все на ней, а я, типа, дурака валяю! Нашла крайнего! А семью кто кормит?
Монах передал Жорику торбы и стащил дубленку…
…Они дружили еще со школы, с младых ногтей – энергичный, полный самых диких идей Жорик-Зажорик-Жердяй Шумейко, тощий, расхристанный уже тогда, с торопливой ныряющей походкой и вечно невыученными уроками, и благодушный солидный Олег Монахов, лучший математик школы. Нашли друг друга, что говорится. Трудно сказать, чьи идеи были более дикими, но влипал один Жорик, и тогда Монах шел на переговоры с учителями или с самим директором школы, объяснял, аргументировал, ручался и отбивал друга. Уже тогда в Монахе проклёвывался дипломатический гений и чувствовались задатки лидера. Он был популярен: девочки за ним бегали, учителя его любили, даже конфликтные подростковые ситуации он улаживал, когда стенка шла на стенку. И не били его никогда, не дразнили его жиртрестом… Да никому бы и в голову такое не пришло!
Они сохранили школьную дружбу и даже стали деловыми партнерами – сообща владели фабричкой «Зеленый лист», как уже было упомянуто ранее. Сыну Жорика, маленькому Олежке, Монах приходился крестным, в их же дом он возвращался после долгих странствий – грязный, обросший пестро-рыжей бородищей, в стоптанных кирзовых сапогах, с неподъемным рюкзаком, – зная, что здесь его примут, отмоют и приголубят. Сдерживая волнение, он нажимал на красную кнопку звонка, прислушивался к шагам внутри и растроганно гудел:
– Это я! Открывайте, черти!
Дверь распахивалась, и Жорик радостно бросался ему на шею, приговаривая:
– Живой! А я думал, тебя уже схарчили аборигены! Голодный?
И солнце всходило, и радуга цвела, все было, все было… как в той старой песне. Было, да прошло. С хромой ногой да с рюкзаком не больно побегаешь по горам. Чертов водила! Убить мало. Выдают права кому попало!
Ладно, какие наши годы! Еще побегаем… когда-нибудь, утешал себе Монах, тяжело вздыхая…
… – Олежка, скажи ему! – закричала Анжелика, бросаясь к Монаху. – Хулиган растет, никого не слушает, тюрьма плачет, а Жорику трын-трава, воспитательница ругается, соседи не здороваются… А теперь еще и пожарные! Чуть дом не спалил! – Она зарыдала.
Девчонки Марка и Куся, хихикая, сидели на диване. Виновника торжества нигде не было видно.
– Ну чего ты, Анжелка, – бубнил Жорик. – Мы с Олежкой чего только не творили, когда малыми были, пацан должен все попробовать…
– Ага, а как разбираться, так сразу Анжелика! А папаша в кусты!
– Сколько ему уже? – спросил Монах, хотя прекрасно помнил, – ему хотелось сменить тему.
– Пять! Здоровый лось!
– Олежка, иди сюда! Ты где? – позвал Монах. – Смотри, чего я принес!
– Он наказан! В углу до завтра! – закричала Анжелика.
– Мам, можно я выйду? – басом спросил Олежка. – Я больше не буду. Это Куська сказала, что газета не горит, потому что в ящике!
– Не ври! Я такого не говорила!