Летом 1922 года Ленина хватил инсульт. Но в сентябре, едва оправившись от удара, он вызвал в Горки Феликса Дзержинского. Из его записей стали известны директивы вождя по борьбе с интеллигенцией:
«Надо всю интеллигенцию разбить по группам. Примерно: 1) Беллетристы; 2) Публицисты и политики; 3) Экономисты (здесь необходимы подгруппы: а) финансисты, б) топливники, в) транспортники, г) торговля, д) кооперация и т. д.); 4) Техники (здесь тоже подгруппы: 1) инженеры, 2) агрономы, 3) врачи, 4) генштабисты и т. д.); 5) Профессора и преподаватели; и т. д.
Сведения должны собираться всеми нашими отделами и стекаться в отдел по интеллигенции. На каждого интеллигента должно быть дело (выделено мной. — В.Б.). Каждая группа и подгруппа должна быть освещаема всесторонне компетентными товарищами… Сведения должны проверяться с разных сторон так, чтобы наше заключение было безошибочно и бесповоротно… Надо помнить, что задачей нашего отдела должна быть не только высылка, а содействие выпрямлению линии по отношению к спецам, т. е. внесение в их ряды разложения и выдвижения тех, кто готов был без оговорок поддержать Советскую власть».
Но тех, кто «без оговорок», среди русской интеллигенции, оставшейся в живых после красного террора и «философских пароходов», было немного. В большинстве своем она перешла в духовную оппозицию большевизму. Ленина это бесило. Он инструктировал Дзержинского: «Они нас дурачат. Обдумать, подготовить и ударить сильно». Удары следовали один за другим.
Из циркулярного письма ГПУ «Об антисоветском движении среди интеллигенции»: «Работа по вузам должна свестись к следующему: 1) К организации сети осведомителей среди профессуры и студенчества на всех факультетах. Аппарат Бюро содействия (на каждом предприятии были созданы Бюро содействия ГПУ) в вузах должен быть создан из кадров верных, политически развитых людей, хорошо ориентирующихся в положении высшей школы. Вменить в задачу Бюро содействия вербовку беспартийных осведомителей. Необходимо детальное освещение: а) политических настроений и движений профессорской и студенческой массы, б) всех группировок профессоров и студенчества, возникающих под флагом беспартийных организаций (организации взаимопомощи, научные кружки и ассоциации, землячества)… 2) На каждого профессора и политически активного студента должна быть составлена личная карточка-формуляр, куда систематически заносится осведомительный материал».
Особое внимание ГПУ рекомендовало обратить на «секции врачей, агрономов, юристов, инженеров, работников искусства и союз учителей». Осведомители должны были проникать в руководство обществ, союзов, «пробираться», как сказано в документе, на выборные должности. «Ввиду того значения, которое приобрели в последнее время всероссийские и местные съезды по вопросам промышленности, торговли, финансовой и аграрной политики… Губотделы ГПУ должны стремиться к проведению на съезды в качестве местных делегатов своих осведомителей».
О том, что такое НЭП, советские люди, не заставшие этот период в молодости, знали разве что по книгам Ильфа и Петрова. Но и по ним можно судить, как расцвела в стране частная инициатива, как много издавалось разных журналов и газет, сколько было независимых издательств, новых театров и галерей. Для большевиков эта бесконтрольность интеллигенции была как кость в горле.
Советский нарком просвещения Андрей Бубнов (его, кстати, расстреляли как врага народа в 1938-м) писал на закате НЭПа:
«Первая волна буржуазного реставраторства в условиях НЭПа складывалась из четырех следующих элементов: 1) проповеди экономического либерализма, 2) академической контрреволюции, 3) расцвета идеализма и поповщины и 4) широкого распространения бульварщины, порнографии и пинкертоновщины. С конца 1921 г. частный капитал действительно пошел в издательское дело. Создалась даже настоящая издательская горячка: до августа 22 г. было дано разрешение на образование в Москве 337 издательств, а в Петербурге 83 издательств, с октября 21 г. по август 22 г. на цензурный просмотр поступила от одних московских издательств 1261 рукопись».
Дав лицензии частным издательствам, большевики цензуру не отменили и для них. Но Бубнов уже шил им дело в своем публичном доносе:
«Мы видим налицо, как… создавались центры, организующие вокруг себя остатки старой буржуазной русской интеллигенции, которая начала свою работу по распространению явно контрреволюционных буржуазно-реставрационных идей».
«На каждого интеллигента должно быть заведено дело». Так повелел Ленин, великий и ужасный. К весне 1923 года партийно-карательный механизм борьбы с инакомыслием был окончательно сформирован. Отдел интеллигенции ОГПУ поставил все частные издательства и их авторов на учет. В творческих союзах кишмя кишели осведомители. Особые «надзирающие» бюро следили за книжным рынком. Из них рукописи направлялись на рецензию «партийным товарищам». Именно в те времена полуинтеллигенты из ЧК впервые выступили в роли «искусствоведов в штатском». Одновременно с расправами над инакомыслящими в ЧК еще при Дзержинском и Урицком стали приручать интеллигенцию, в первую очередь творческую. Но приручали главным образом звезд, всемирно известных. Негласный «Филиал Союза писателей СССР на Лубянке», действующий до сих пор, выдал на-гора целые тома с описанием трогательной заботы чекистов тех лет о Есенине и Маяковском, о Горьком и Мейерхольде, о Булгакове и Шолохове. Не стесняясь, пишут о том, как обложили их агентами, как использовали Маяковского и других «бардов революции», для того чтобы вербовать известных западных писателей, художников, артистов, кинорежиссеров…
Они держали бунтарей и диссидентов того времени на коротком поводке. Но едва лишь им стоило выйти из повиновения, тут же заводили на них дело, а то и инсценировали «самоубийство». Не буду повторяться, об этом много написано. Страшно поплатились те, кто уверовал в дружбу с «искусствоведами» с Лубянки.
Даже Максиму Горькому время от времени напоминали, из чьих рук он ест. После того как он публично выступил против высылки интеллигенции из России на «философских пароходах» и репрессий против оставшихся в СССР за их бортом, в передовице «Правды» «главному пролетарскому писателю» сделали весьма серьезное предупреждение: «Максим Горький — это наш больной зуб. Когда-то он прочно сидел в рабочей челюсти. Немало всякой духовной пищи пережевывал рабочий класс благодаря крепости этого зуба. Теперь этот зуб расшатался. Если можно будет его запломбировать — хорошо: он сослужит еще хорошую службу, если он безнадежно болен — надо вырвать».
Как только Горький посмел заявить, что «правда — бог свободного человека», он стал для большевиков опасен. В Кремле приговор ему уже был вынесен. Ждать его приведения в исполнение оставалось недолго. С Горьким, конечно, побоялись расправиться в расстрельном подвале — у него была мировая слава и огромный авторитет не только в России. Он вроде бы умер естественной смертью, хотя есть немало свидетельств, что его отравили приставленные к нему чекисты, не покидавшие ни на день даже его дом. Ас теми, кого за рубежом знали лишь понаслышке, если знали вообще, не церемонились. Полуинтеллигенты в чекистских кожанках «перевоспитывали» цвет русской интеллигенции на Соловках и в других лагерях ГУЛАГа, гноили гениальных ученых в своих «шарашках», забивали насмерть сапогами, как поэта Мандельштама. Зачем понадобились большевикам эти зверства?
«Режим объявлял вне закона даже не оппозицию, ставшую жупелом, а тех, кто сохранил способность и волю критически относиться к действительности, — писала газета “Время новостей” в статье, посвященной архивным материалам о борьбе чекистов с интеллигенцией. — Характерно, что в психиатрии так называемая “потеря критики” является одним из основных симптомов для признания человека недееспособным. Большевики пытались довести российскую интеллигенцию именно до этой социальной недееспособности и тем самым обезопасить себя от нравственной оппозиции. Нейтрализация духовной элиты давала возможность безнаказанно манипулировать массовым сознанием, в чем власть и преуспела в последующие десятилетия» («Время новостей», 22 апреля 2008 г.).
В этом подоплека процесса против эсеров, «академического дела», «Процесса Промпартии», гонений на «буржуазных спецов», «борьбы с буржуазной лженаукой» кибернетикой и «продажной девкой империализма» генетикой. В том же русле — ждановское постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», «Дело врачей» и борьба с «безродными космополитами». Годы после смерти Сталина отмечены хрущевской «бульдозерной выставкой», его матом у работ Фалька в Манеже, его истерикой на встрече с творческой интеллигенцией в адрес Андрея Вознесенского. Да и только ли это!
Чекизм и полуинтеллигенция — это слова-синонимы. От отдела «по интеллигенции», сформированного в начале 20-х годов, повело свою родословную Пятое управление КГБ, занимавшееся инакомыслящими. Психушки для диссидентов, действовавшие вовсю во времена Брежнева и Андропова, унаследовала и «демократическая» Россия.
Даже после смерти Сталина интеллигенция осталась для большевистской верхушки всего лишь презренной «прослойкой». В иные годы квота на вступление в КПСС для «трудовой интеллигенции» устанавливалась на уровне в двадцать раз ниже той, что предоставляли рабочим. Покончив с интеллигенцией из «бывших», большевики решили, кстати вопреки указаниям Ленина, создавать свою, «новую». Это крамольное отступление от заветов вождя объяснялось, однако, практической необходимостью. По мере развития Советского государства и его экономики потребовалось огромное количество специалистов во всех областях знаний. Вслед за политической революцией последовала поэтому революция культурная, о которой до сих пор справедливо говорят как об одном из выдающихся достижений советского периода. Без нее был бы невозможен подъем экономики по мобилизационному сценарию Сталина. Конечно, и тут без издержек не обошлось. Вместо «старорежимной» интеллигенции в СССР было налажено поточное производство «трудовой», советской интеллигенции. Классический продукт этого потока— один из организаторов «Большого террора» Никита Сергеевич Хрущев, получивший высшее образование по партийной разнарядке со всеми отсюда вытекающими. Это был даже не «полу-интеллигент» по Ильину, а такой полуневежда, по сравнению с которым полуневежда по Пушкину был просто рафинированным интеллигентом. Более дремучую личность, чем Хрущев, вознесшийся от подпаска, крутившего хвосты волам, до генерального секретаря ЦК КПСС, от составителя кровавых расстрельных списков для НКВД до верховного главнокомандующего Вооруженными Силами СССР, едва не ввергший мир в третью мировую ядерную войну, трудно было найти в сталинском окружении. Но именно его выдвинули после смерти Вождя в генсеки!