е борьбе с нами (подкупом печати и агентов, подготовкой войны и т. п.)».
В.И. Ленин видел в «диктатуре пролетариата» три фундаментальные основы: власть, насилие, свободу от любых законодательных ограничений. «Научное понятие диктатуры, — писал он, — означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть» (Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 383). И уточнял, дабы уж никаких не было сомнений, что эта «диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанная никакими законами» [Ленин В.И. Поли, собр. соч. Т. 37. С. 245). И, чтобы совсем уже было все ясно, расставил точки над «i» со свойственной ему безаппеляционностью: «Для нас важно, что ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата (выделено мной. — В.Б.), и в этом отношении их роль неоценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров— нет» (там же). Итак, расстрельная деятельность ЧК, насилие во всех его видах и формах — это и есть диктатура пролетариата, сама суть установленного большевиками нового государственного устройства, в результате чего вся Россия превратилась в Архипелаг ГУЛАГ.
Ленин без колебаний отдавал людоедские приказы ЧК и Красной армии, идя на самые страшные меры, на беспрецедентные преступления против человечества, для того чтобы удержать власть. Он не уставал повторять своим соратникам, что у них нет иного пути подчинить Россию, кроме террора. Призывая их усилить террор против русского народа, он, по признанию В. Молотова, говорил: «Иначе вас всех растерзают» (Чуев Ф. Беседы с Молотовым. С. 210). Понимал, что народ никакой любви к нему, о которой потом нам всем продолбили уши, не испытывал, а напротив — возненавидел.
Осенью 1918 года большевистское руководство охватила настоящая паника: белогвардейские армии и интервенты брали территорию, контролируемую красными, в кольцо. Экспортеры революции, залившие кровью Россию, дрожали от страха за свою жизнь, боясь расплаты за все свои злодеяния. «Положение наше безнадежно и наши дни сочтены», — говорил К. Радек. «Нас перережут!» — стенал Мануильский. — Но перед уходом мы здорово хлопнем дверью, и буржуям не поздоровится» (Борман А.А. Указ. соч. С. 126–133). Именно в этой атмосфере животного страха и ненависти узурпаторов к поднявшейся против них России и родился декрет СНК «О красном терроре» от 5 сентября 1918 года. В нём, в частности, говорилось о том, что расширение масштабов террора является прямой необходимостью. ВЧК получает неограниченные права, чтобы изолировать всех потенциальных врагов большевизма в концентрационных лагерях. «Подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам, — говорилось в декрете. — Необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры». Этот декрет подвел под террор большевиков своего рода «юридическую базу», хотя от этого сей чудовищный документ своего преступного характера не утратил. «Юрист» Ленин над этим произведением поработал лично. Опыт такого рода он приобретал с первых дней революции. Поэтому начало красного террора следует исчислять именно с Октябрьского переворота, хотя многие исследователи связывают его именно с декретом от 5 сентября 1918 г.
Напомним некоторые факты. Уже в декабре 1917 года Ленин предлагает полный набор методов борьбы с врагами социализма — выборочные расстрелы лиц, отказавшихся работать на большевистский режим, тюрьмы для всех сомневающихся в правоте «ленинских истин». В статье «Как организовать соревнование» Ленин пишет: «В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы… В другом поставят их чистить сортиры. В третьем снабдят по отбытии карцера желтыми билетами, чтобы весь народ до их исправления надзирал за ними, как за вредными людьми. В четвертом расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве…» (Ленин В.И. ПСС. Т. 35. С. 200–204). Террор и насилие стали главным орудием государственной политики большевиков начиная с первых дней советской власти. Уже в конце 1917-го— первой половине 1918 года были репрессированы тысячи русских людей, прежде всего представителей русской армии и государственного аппарата. 3 (16) января 1918 года «Правда» писала: «… За каждую нашу голову — сотню ваших».
В Петрограде к концу 1917 года оставалось несколько десятков тысяч офицеров, сопротивления которых большевики очень боялись. За первую половину 1918 года больше половины их было расстреляно сначала под руководством Петерса, а затем Урицкого. Только при Урицком в Петрограде убили около 5 тыс. офицеров (Жевахов Н.Д. Указ. соч. Т. 2. С. 135). С таким же усердием чекисты искали царских чиновников и убивали их без суда и следствия. Всех, кто был связан с делом Бейлиса[2], большевики убили в первые же годы после Октябрьского переворота. Были расстреляны министр юстиции Щегловитов, прокурор киевской палаты Чаплинский, товарищ прокурора Виппер, член Государственной Думы Замысловский. Убийства русских государственных деятелей, чиновников государственного аппарата, офицеров, священников, членов патриотических организаций проводились планомерно и систематически. Как рассказывает очевидец, просидевший весь 1918 год в московской Бутырской тюрьме, заключенных регулярно гоняли на закапывание расстрелянных и выкапывание глубоких канав для погребения жертв следующего расстрела. Заключенных вывозили на грузовике под надзором вооруженной стражи на Ходынское поле, Ваганьково и в район Петровского парка. Могилы выкапывались сразу же на 20–30, а то и больше человек. Со своей стражей заключенные успели познакомиться так близко, что она делилась с ними своими впечатлениями о производившихся операциях. Однажды, рассказывает очевидец, по окончании копания очередной сплошной могилы-канавы конвойные объявили, что на следующее утро предстоит «важный расстрел» попов и министров. В числе расстрелянных оказались: епископ Ефрем, протоиерей Восторгов, министр внутренних дел Н.А. Маклаков, председатель Государственного Совета И.Г. Щегловитов, бывший министр внутренних дел А.Н. Хвостов, сенатор С.П. Белецкий и другие («Двуглавый Орел». 14.06.1922).
Вера Чеберяк, проходившая по «делу Бейлиса» как свидетельница обвинения, в 1919 году была расстреляна в киевской ЧК. Арестованный в том же году в Киеве чекист отмечал в своих показаниях, данных белым, что «Веру Чеберяк допрашивали все евреи-чекисты, начиная с председателя ЧК Сорина (Блувштейна)». При этом комендант ЧК Фаерман «над ней издевался, срывая с неё верхнее платье и ударяя дулом револьвера… Она отвечала: "Говорила на процессе Бейлиса я сама… меня никто не учил и не подкупал…”». Её тут же расстреляли (см.: Солженицын А.И. Двести лет вместе. 10 глава).
В январе 1918 г. Нарком внутренних дел масон-большевик Петровский издает приказ, разосланный по всем губерниям и уездным органам о массовом взятии заложников из числа бывших правящих классов, офицеров, интеллигенции. В случае «малейшего движения в белогвардейской среде» к заложникам предлагалось применять «безоговорочный массовый расстрел» (Еженедельник ВЧК. 1918.1. С. 11). «Всякая попытка русской буржуазии еще раз поднять голову, — грозился чекист Я. Петерс, — встретит такой отпор и такую расправу, перед которой побледнеют все» (Еженедельник ВЧК. 1918. Ноябрь). Но, конечно, самый крупный теоретический вклад в красный террор внес В.И. Ленин.
Встревоженный известиями о приближении англичан к Баку летом 1918 г., Ленин отдает приказ сжечь этот город. То же самое он предлагает в сентябре 1918 года сделать в Казани. В телеграмме на имя Троцкого в Свияжск говорилось: «Удивлен и встревожен замедлением операций против Казани… По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дальше, ибо необходимо беспощадное истребление…». Таким же образом он приказывает действовать в Ярославле во время эсеровского восстания.
26 июня 1918 года Ленин направляет Г. Зиновьеву телеграмму:
«Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы… удержали. Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.
Это не-воз-можно!
Надо поощрять энергию и массовидность террора…».
В начале августа 1918 года Ленин настаивает на введении заложничества при изъятиях хлеба у русских крестьян. По его мнению, в каждой хлебной волости следует отобрать 25–30 заложников из богачей, отвечающих жизнью за сбор и ссыпку всех излишков. Причем не просто взять, а назначить поименно по волостям (Ленинский сборник. Т. 18. С. 145–146).
Ленин дает личное указание об ужесточении террора против русских людей. Этими указаниями переполнены его письма в провинцию.
«Пенза. 9 августа 1918.
Копия Евгении Бош.
Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев, сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города».
«В Пензу. Москва, 11 авг. 1918 г.
Товарищам Кураеву, Бош, Минкину
и др. пензенским коммунистам.
Товарищи! Восстание пяти волостей кулачья должно повести к беспощадному подавлению. Этого требует интерес всей революции, ибо теперь взят «последний решительный бой» с кулачьем. Образец надо дать: 1) Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц 2) Опубликовать их имена 3) Отнять у них весь хлеб… 5) Назначить заложников — согласно вчерашней телеграмме. Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц-кулаков. Телеграфируйте получение и исполнение.
Ваш Ленин.
Р. S. Найдите людей потверже».
18 августа 1918 г.:
«Здоровец, Орловской губ., Бурову, Переяславцеву;