– Чья цель? – преспокойно осведомился Бессмертный.
– Господина Филимонова! – хором ответили Артамон и Сурок.
– Так… Полагаете, он знал о желании супруги сбежать к Морозову и сам же подстроил этот побег, чтобы столь жестоким способом навеки удалить Морозова от нее. Не слишком ли рискованная затея? – спросил Бессмертный. – Он в итоге обретет навеки покорную жену, но сможет ли он быть уверен, что не носит на голове своей известного ветвистого украшения?
– Может статься, все куда хуже, и ему не столь нужно покорство жены, сколь ее труп! – выпалил Сурок.
– Логично, – помолчав, заметил Бессмертный. – Выпроводить супругу из столицы, чтобы она безвестно сгинула, – это прекрасная идея. Для человека, который более не желает жениться, господа. Ему придется помучиться, прежде чем он докажет, что стал вдовцом.
– Разве побег жены – не повод для развода? – спросил Артамон. – Его же можно приравнять к супружеской неверности. Или нет?
Бессмертный задумался.
– Допустим, ваш расчет верен и все логично, – сказал он. – Итак, Филимонов приставил к своей супруге некое лицо, чтобы оно выманило ее из Санкт-Петербурга, а в Риге расправилось и с дамой, и с ее любовником. Морозов, могло ли быть так, что недоброжелатели считали ваши отношения с супругой Филимонова более материальными, чем на деле?
Я пожал плечами. За сплетни я не ответчик, и на всякий роток не накинешь платок.
– Да они с Натали шесть лет не видались, даже более, – ответил за меня Сурок. – А за Натали до свадьбы следили очень строго. Позвольте! Может статься, тут вообще иное!
– Что иное? – спросил Артамон.
– То, что у Натали был другой любовник, не Морозов. И какие-то подробности сделались известны. И она, спасая того, другого, решила предъявить свету свою давнюю любовь. Морозка, ты же сам говорил, что она с тобой даже целоваться, как полагается, не желает!
Это предположение Сурка имело смысл, Натали действительно вела себя со мной так, словно хранила верность кому-то иному, и вряд ли это был муж-чудовище.
– Вот это уже более логично, – согласился Бессмертный. – Допустим, госпожа Филимонова отважилась на такой побег, чтобы отвести подозрения мужа от истинного любовника. Для дамы это подлинная отвага. Итак, она прибыла в Ригу, сопровождаемая кем?
– Французом, переодетым в женское платье. У нее было довольно простоты, чтобы не распознать этот маскарад. А мусью Луи, очевидно, родственник знаменитого кавалера д’Эон де Бомона! Коли верить нашей общей любимой тетке Савицкой, он в фижмах и кружевах был более женщиной, чем все придворные дамы, вместе взятые, – щегольнул знанием истории Сурок.
Бессмертный даже не усмехнулся. Я заподозрил, что он попросту ничего не знает о французском шпионе, что так ловко вкрался в доверие государыни. И похоже на то – чтобы иметь такие сведения, нужно быть внуком и племянником дам и господ елизаветинского двора, в книгах про это не вычитаешь. Он же был несомненно дворянского рода, но не приближенного ко двору, да и не страдал от этого.
– Коли так, вот вам едва ли не самый важный вопрос, – сказал Бессмертный. – Как вы додумались, что мусью Луи – мужчина? Видел ли кто из вас его совершенно раздетым?
– Сперва он был мне представлен как женщина в мужском наряде, – отвечал я. – Натали и сама, путешествуя, переоделась мужчиной. Я уже тогда отметил, что эта женщина стрижется коротко, почти по-мужски.
– Такая мода у дам была, – заметил Бессмертный, – но давно миновала.
– С того времени можно было отрастить косу по пояс. Затем же, когда нужда в маскараде как будто отпала, мусью Луи продолжал ходить в сюртуке или в длинном гаррике. Мужская одежда ему несомненно милее женской. Лицо у него… я бы не назвал это лицо дамским, Бессмертный. И, в довершение всего, он совратил сестру моего соседа-ювелира, добившись такой власти над ней, что она способствовала убийству Анны Либман, а затем и вовсе убежала со своим любовником. Чего же более? – патетически спросил я.
По лицам родственников я видел, что речь моя получилась связной и красивой.
– Логично… – пробормотал Бессмертный, но по лицу его, по взгляду я уж видел: что-то его в моих рассуждениях смущает.
Я посмотрел на Сурка, словно задавая безмолвный вопрос: что было не так. Тогда племянничек мой взял власть в свои руки и заговорил очень уверенно:
– Француз, мусью Луи, скорее всего, имел от господина Филимонова поручение – сделать так, чтобы Морозов сгинул на каторге. Это самое скверное, чем можно отомстить человеку благородному, уж лучше смерть. И он этого почти добился. Зная, где живет Морозов, он свел знакомство с женщиной, родственницей ювелира, который имеет дом и мастерскую на той же улице. Дома стоят так, что у них есть общий двор. Через этот двор к Морозову ходила его любовница, другая родственница ювелира. Француз во всем этом разобрался и, рассчитав время, заколол морозовскую любовницу столь ловко, что и соседи, и полиция оказались убеждены в вине нашего друга. Ювелир же этим воспользовался. Когда в комнате Морозова делали обыск, то нашли драгоценности Натали, и ювелир тут же объявил, что они-де у него украдены. Получилось, что Морозов со своей любовницей сговорились обокрасть ювелира. Ювелир мог приписать ей любые злобные намерения, потому что она уже была мертва и не могла возразить. А Натали не может заявить в полицию о пропаже драгоценностей и дать их приметы, она даже не знает, что они для нее пропали…
– Насколько я понимаю, соединили все сведения в общую картину вы, Сурков? – усмехнулся Бессмертный. – Весьма похвальная логичность. Что же вы предприняли, господа, чтобы помочь Морозову?
– Мы решили снять морозовскую комнату, чтобы на месте разобраться, как могло произойти убийство, а потом поселить в этой комнате Натали. Мы не могли допустить, чтобы она обитала в одном помещении с переодетым французом! – воскликнул Сурок. – Ведь неизвестно, как он собрался с ней поступить! Мы боялись, что ей угрожает смерть. Кроме того, мы этим маневром спасали морозовское имущество.
В сущности, беседу вели двое – Сурок и Бессмертный. Артамон, и без того зная обо всех событиях, отошел, чтобы отправить Свечкина за другим вином.
Пока он ходил и возвращался, Сурок перешел к рассказу о том, как мы нечаянно обнаружили мусью Луи ночью во дворе с Эмилией и как попытались его пленить. Оба прыжка в окошко были описаны со сдержанной гордостью, а беготня по театральным коридором и схватка с перепуганными постояльцами – с должным количеством шуток и иронии.
– А Морозов вышел в дверь, чтобы найти нас в переулках и привести обратно, – завершил Сурок. – При этом он налетел на мусью Луи и попытался его захватить, но его едва не пристрелили. Теперь ты…
Я вкратце поведал, как увидел француза, караулящего вход в театр из Малярной улицы, и как я бросился на шум, когда Сурку и Артамону удалось выбраться из театра.
– Вам ничто не показалось странным, когда вы в первый раз, в самый первый, увидели француза, стоящего в карауле? – вдруг спросил Бессмертный.
– Показалось! – выпалил я. – Он выскочил из театра куда быстрее, чем Вихрев и Сурков, которые неслись за ним по пятам, и даже не попытался где-то скрыться. Просто стоял посреди улицы, ближе к углу. Даже если он ждал Эмилию, которая должна выйти следом, все равно как-то странно.
– А во что он был одет?
– Да как обычно по ночам – в свой длинный гаррик. Это удобно, если таскаешь с собой пистолеты.
– А для чего бы ему ждать Эмилию?
– На следующий день обнаружилось, что она пропала вместе с вещами. Видимо, он подговаривал ее бежать.
– То есть она из театра, по которому носятся обезумевшие постояльцы, два бравых моряка, и ее ненаглядный любовник, вернулась домой, собрала вещи и, опять же через театр, убежала?
– Выходит, что так.
– А дома меж тем поднялась суета, зажгли свет. И, я полагаю, не сразу угомонились.
– Видимо, так.
– То есть мусью Луи простоял на улице довольно долго, рискуя еще раз встретиться с вами, Морозов, и с вашими друзьями. Он же не мог знать ваших планов и намерений, а чтобы встретить беглую фрейлен, ему нужно было стоять в одном определенном месте. Логично?
– Логично! – едва ли не хором согласились мы.
Кощей Бессмертный, он же Канонирская Чума, он же сержант Гореслав Карачунович, смотрел на нас строго, не меняясь в лице, и только я один, может, разглядел в его глубоко сидящих глазах злоехидную усмешку.
– А теперь все то же самое – сначала и внятно, господа, – сказал он. – С той минуты, когда вы услышали, что внизу воркуют два преступных голубка. Итак, вы поочередно свалились на мусью Луи из окошка. Как вышло, что вы, Сурков, не схватили его в охапку?
– Я угодил промеж его и немки. Схватил было немку, а он дернул ее за руку…
– …и вырвал из ваших объятий. Почему? Потому, что обнимать слабый пол еще не выучились.
Артамон фыркнул, Сурок зашипел от ярости, но как-то сдержался.
– Господин Бессмертный, это к делу не относится, – отрубил я.
– Еще как относится. Если бы Сурков действовал по старому морскому закону «хватать и не пущать», то девица могла быть допрошена сразу же, по горячим следам, и поведала много любопытного. Теперь же, статочно, она уплыла вниз по Двине и движется в направлении Швеции, причем не получая от этой увеселительной прогулки никакого наслаждения.
– Да нет, нам прекрасно известно, где она! – вскричал Артамон. – Мусью Луи привел ее, раненую, в комнату, где жил с Натали… ох, я не то имел в виду… Она и теперь там лежит перевязанная! И одурманенная какой-то настойкой!
– Вы уверены, что она еще там? – быстро спросил Бессмертный.
– Да, уверены! – так же быстро отвечал Сурок. – Мы только не можем понять, как она оказалась ранена.
– Что за рана?
– В левое плечо. Или ниже, мы видели только то, что плечо перевязано. Видимо, француз и кроме нас имеет врагов – на эту парочку напали, немку ранили, а он увернулся.
– Допустим, – пробормотал Бессмертный. – Но вернемся к вашему прыжку во двор. Итак, вы упустили девицу, и она, увлекаемая французским мазуриком, исчезла за сараем. Вы в этом уверены?